Сергеич сидел на пригорке и ждал. Ноги гудели. Устал. Набегался за ночь.
Дорога меж кряжистых елей, вилась как раз под ним, а где-то там, вдалеке, за лесистыми холмами медленно и неторопливо всходило солнце. Туман легкими сизыми клочьями расползался из низин, из зарослей, рвался, тончился, и под ним стали проглядываться уже и деревца, и поросль, и сохлый валежник, облепленный зелено-черными плямбами моха.
Хотелось курить, но именно тут, именно в тайге, он себе не позволял дымить – воздух свежий, чистый, напоенный хвойной тягучестью, да еще и с утречка такой морозно свежий. Не гоже такой воздух дымом табачным поганить, разве что запахом костра, да под потрескивающий звонкой искрой уголька – тогда да, но не табаком.
Вдали, по рассветному громко, послышался одинокий звук мотора. Эхато еще по-утренне, после, как туман сойдет, так разноситься не будет. Сергеич прищурился, вглядывался вдаль. Глаза уже не молодые, уже плохо видит в отдалении, а нет – можно углядеть, вон, меж деревьев несется серебристая машинка, следователь из самого района. Ну а как без следователя то по такому делу, тут никак без него, хотя… Кому он тут нужен со своими городскими познаниями, только понатопчет, не углядит ничего и будет в рот заглядывать, слушать и в блокноте своем помечать. Знаем, видали уже пару раз, потому как тайга – это вам совсем не город, не поселок городского типа, тут совсем иначе, и дятлов, да лис не выловишь, чтобы опросить, по камерам не посмотришь, местных элементов судимых не опросишь, кто набедокурить мог. Нет тут ничего – дико тут все, пусто, для них, для городских, для работы в городах же ученых.
А вот уже и близко. Слышно уже и как крошево под шинами хрустит, и даже синие полосы на бортах машины разглядеть можно, где значится столь не родное для русского уха «Полиция», чем им милиция то не угодила. Всё, встала машина, это он, значится, по навигатору шел, до точки добрался, что была обозначена, и встал.
Открылась дверь, вынырнул из салона молодой еще совсем парнишка в форме, фуражку напялил и давай по сторонам оглядываться, высматривать. А ума то вверх глянуть и не хватает. Это тайга, тут надо округ смотреть: и в чащу, и вниз, под пригорок, да и вверх очи ясные поднять никогда не помешает – жизнь то она кругом, и кругом ожидающий может быть.
— Тут я, тут, — подал голос Сергеич, зевнул сладко, перекинул через плечо ремень своего карабина, и неторопливо зашагал вниз. Тропинка сама спешила под его ноги, подставляла спины вросших в землю камушков да крупных валунов, чуть торчащих поверх земли змеистых кореньев. Другому бы они под ноги бросались, чтобы тот споткнулся, покатился вниз с кручи, а ему, Сергеичу, что с малых лет бегал по здешним чащобам, такая дорога только в помощь шла.
— Ну, привет, городской, — протянул мозолистую руку молодому полицейскому, — как доехал, как дорога?
— Поплутал, — лейтенантик виновато улыбнулся, — тут у вас без навигатора…
— Да и с навигатором не сладко. Сергеич я, Иван Сергеевич, а ты?
— Константин Викторович, Костя. А вы тут…
— Да, егерь. Давно я тут, почитай что с самых коротких штанишек, босой тут бегал. Уже почитай тридцать лет тут работаю. Места здесь тихие, спокойные, дичи особо нет, такой чтоб охотник косяком шел, да и красот – можно в округе и покрасившее найти. Такого у нас, почитай, уже лет как сорок не бывало. Тихие места.
— А это недалеко?
— Да, не сильно далеко. Тут тропы у нас в предгорья, так что редкий брат турист здесь идет, — вздохнул, — тама, у тропы и приключилось. Ты, Кость, как, желудком не сильно слаб? А то ж знаешь – там юшки хорошо пустили, не всякому смотреть на такое сил хватит.
— Да, — он закивал торопливо, но от взгляда многоопытного Сергеича не утаилось, что сбледнулось малость лейтенантику, да и брови выгнулись этак мученически, будто на заклание его сейчас поведут, — мы в криминалистическом морге…
— Ну если в морге, то тогда осилишь, пойдем, Костик, хорошо что по утрянке приехал, свежо еще всё, а то бы… — пока говорил, уже шагал он по едва заметной тропке меж зеленых, росистых кустов, по холодку, по влажной еще с тумана траве, и всё вокруг просыпалось, оживало, где-то далеко-далеко, выдал эхатую очередь-трель дятел, вот неймется птахе. Перелезли через высокий, давно уже поваленный комель сучковатой ели, что замшелил уже, спрятался в высоком разлапистом папоротнике. Сергеич шел легко, лейтенант же позади тяжело дышал, слышались его порывистые выдохи, и потому Сергеич нет-нет, да улыбался украдкой в бороду, оглядывался, посматривал на молодого, растрепанного чуть надменно, этак свысока.
— Ну что, Кость, отдохнем?
— Э… — вдох и тяжелый выдох, — а далеко еще?
— Почитай дошли уже, всего ничего осталось, — прищурился, вперед глянул, — Низинку пройти, и как на взгорок выйдем, так и место.
— Тогда, давайте, — выпрямился, тоже вперед глянул, — давайте дойдем.
— Ну давай дойдем, — прищурился, вздохнул. Жалко служивого, не знает он, что такое ложбинка в тайге, что такое подъем по ней, ну да и шут с ним – пускай учится.
Поднялись, лейтенантик уж и вовсе из сил выбился, штанишки вона свои отутюженные где-то свежей грязью обмуслявил. Сергеич остановился у комеля здоровой, заваленной ели, спросил:
— Кость, ты это… серьезно. Там зрелище такое – не дай бог. Отдохни сейчас чутка, и давай выдвигаться. А то с устали тебя вывернет, — посмотрел на серьезное, даже с вызовом вскинутое лицо лейтенантика, сказал, — я же не со зла, не так… я ж как лучше.
— Пойдемте, Иван Сергеевич, лучше сразу, по живому. А то я себе напридумываю…
— Это ты молодец. Это верно. Только ты в сторонку, в травку там, не вблизи. Хорошо.
— Что в сторонку.
— Ну пойдем, — похлопал тяжелой ладонью лейтенанта по плечу, по погону вышло, — крепись только.
Мирная, должна была быть, поляна. Все как в книжках в иллюстрациях рисуют: палатка, кострище, котелок над прогоревшими полешками черный, обожженный, чуть поодаль кучка валежника собранного, гитарка валяется, к бревнышку притуленная – красиво, да вот только. Сами отдыхающие – туристы, все вповалку тут. И этак жестко, как на смотре в анатомическом театре. Все пузом кверху, все разверзнуты кишками из этих самых пуз, пялятся безглазыми, пустыми дырами в небеса безоблачные чистые. Все трое, и руки на груди, как в насмешку, сложены, аккурат над взрезанными животами. И все они без обуви, и все они кровью залиты, будто мясник топором махал, и все такие вроде упокоенные, спокойные в своих позах, с руками этими на груди. И воняло тут… жутко. Подсохлой кровью несло, нутряной, особой вонью из вспоротых развороченных животов, гудел охотный до этого дела гнус – мелкий и тот, что покрупнее тоже – лез во чрева, ползал по кровавой, вывернутой коже, обернувшейся к ним своей желтовато противной стороной – с жирком.
— Я… — лейтенант с лица сошел, глаза его подернулись поволокой, замаслились, и…
— В сторонку давай, в сторонку, — Костя успел чуть отбежать, согнулся и его таки вырвало, обнесло душевно, он отвернулся стыдливо, засуетился, надо полагать потащил откуда-то из карманов своих платок, губы торопливо обтер, и только после этого выпрямился, одернул чуть попорченную дорогой форму, обернулся, вздохнул пару раз глубоко, с присвистом даже.
— Это у вас тут первый случай такой?
— Ну был бы не первый, в районе бы про то знали. Глушь, у нас это так, по зверству то не часто бывает. Нет, случалось конечно, что волки задерут, или там медведь, особливо если по пьяному то делу, зверь он шибко хмельной запах не любит, а вот так, чтобы… Нет – это по первости.
— Есть какое подозрение? – спросил лейтенант, старательно не глядя в сторону выложенных мертвецов.
— А какое тут может быть подозрение. У нас не город. Все люди на виду. Да, есть и сидевшие, и такие, что за кадык принять не дураки – куда ж без этого, всё как у людей. Но на такое способного – нет у нас таких. Нет – никого на подозрении. Если только охотники какие проходили.
— Ясно, — кивнул лейтенантик, зачем-то снова поправил фуражку, после выудил из кармана рубахи смартфон, стал обходить место. Не глядя на мертвецов водил над ними своим телефончиком, говорил, — три трупа, предположительно туристы, убийство выполнено, предположительно, в ритуальных целях. У всех трех трупов вскрыты животы, вырезаны глаза, — он сбивался, говорить было ему тяжеловато, хоть и не смотрел на пялящихся пустыми глазницами мертвецов, но вонь то их он всё одно чувствовал, задыхался.
Отошел в сторонку, отключил запись, уселся на валун, снял фуражку, отер лоб.
— Что, друг, тяжко?
— Да, — кивнул, вздохнул, — я, Иван Сергеевич, только же школу милиции закончил и… вот…
— А, что же тебя, молодого да раннего сюда? Так сразу одного?
— А, — зло махнул рукой, — утер пару носов, вот и сослали…
— А это… покойных же как же ты в одного? Ну мы с тобой… Там это… забрать. Эти ваши, медицина, я же понимаю, что с ними еще надо что-то там?
— Конечно. Маячок на телефоне поставлю. Прилетят, заберут, — вздохнул, — дело то большое, тут можно и на вертолете, а по этим вашим низинкам, да ложбинкам – не протащат, все следы уничтожат. Так, всё! – встал, хлопнул себя по коленям, — дела делать надо. Фу-у-ух! Начнем.
Он снова включил запись на телефоне, заговорил в камеру:
— Первичный осмотр места преступления осуществляется в присутствии местного егеря – Ивана Сергеевича…
— Медведкова, — торопливо вставил Сергеич.
— Медведкова, — повернул телефон, так, чтобы показать егеря на камеру, — дальнейшую оперативную съемку будет выполнять непосредственно он. Иван Сергеевич, — протянул телефон, — тут на экране все видно, снимайте так, чтобы было видно и меня и мои действия. Понятно?
— Конечно.
— Спасибо.
И молодой лейтенант Костя, теперь уже много больше похожий на Константина Викторовича серьезностью своих действий, двинулся к телам.
— Итак. Повреждения тел носят, предположительно, ритуальный характер. Так, — присел на корточки, и в этот раз он уже так не сходил с лица, хоть и бледный был, — Руки сложены на груди, вскрыты животы. Руки, — потянулся, с небольшим усилием, перебарывая окоченение, отодвинул ладонь мертвеца с груди, — кулаки не сбиты, повреждений на ладонях нет. Вполне вероятно, что жертвы были застигнуты в спящем состоянии, или же в состоянии алкогольного опьянения, так как сопротивления не оказывали. Хотя, возможно, и в виду опасности, в случае наличия у преступника, или же преступников, огнестрельного оружия. Так, а что это… — он отодвинул и вторую руку мертвеца, обнажив грудь, там, под ладонями был то ли ожог, то ли гематома – повреждения, — похоже на ожог. Форма интересная. Немного напоминает небольшую ладонь. Женскую, или же детскую. Интересная деталь. – он так же отодвинул руки на втором теле, — Тут та же картина. Полагаю, что и у третьего погибшего те же повреждения. Так, дальше. Края ран на животах имеют рваный характер, либо последствия извлечения внутренностей, либо первичное ранение имело небольшой размер – тычок ножом, или иным острым предметом, с последующим разрыванием. Нда, — снял фуражку, провел запястьем по чуть вспотевшему лбу, — жестокие тут у вас ребята, Иван Сергеевич, водятся…
— Да нет вроде… Свежевать то, у нас тут каждый с малых лет… Тайга все ж, а вот это вот всё – не, это нет. Наши – нет, наши такого бы не учудили.
— Да я же так, к слову только. Ладно. Продолжим. Иван Сергеевич, поближе, пожалуйста, снимайте. Досмотр личных вещей сейчас проводить буду. Да-да, вот так, чтобы было видно мои руки и что из карманов достаю. Хорошо, спасибо.
Он достаточно сноровисто выложил все содержимое карманов погибших рядом с телами, комментируя свои действия. Набор, в целом, был весьма традиционен: сигареты, зажигалки, спички, коробки с солью, складные ножи, у одного из погибших так и вовсе мультитул обнаружился, какая-то мелочь по деньгам, крупных купюр не было, телефоны. У двоих оказались с собой паспорта в карманах, у третьего видимо паспорт был в вещах, в палатке, в каком то из рюкзаков. Из нагрудного кармана куртки одного из погибших Костя достал то ли сучок, то ли веточку обструганную – интересную. Необычную, над ней явно кто-то поработал старательно ножиком.
— Э… Так же найдено… Иван Сергеевич, а вы не знаете, что это? – и поднес деревяшку на ладони еще ближе к телефону, к камере.
— Как же не знать. Знаю конечно. Это свистулька. У нас детвора такие делает. Нет, прости Костя, делала. Нынешнее поколение такое не особливо любит строгать, это вот, лет с пятнадцать назад такие еще да, делали.
— А эта – свежая, новая. Новодел однако.
— Ну может он и сделал. Этот вот…
Костя поднял паспорт, что лежал рядом с телом, прочитал:
— Мещяриков Антон Владимирович. Родился в городе Москва, паспорт выдан был там же, и… вот, — выдернул из под обложки сложенные вдвое билеты авиалиний, — добрался сюда, в глушь, так же из Москвы, и собирался вернуться туда же. Лет Антону Владимировичу э-э-э, — прикинул в уме, — двадцать восемь, следовательно вашу стилистику изготовления свистулек он знать не мог, сам бы не сделал. Как-то так выходит.
— Ну проходили где, может кто сделал внучатам на радость.
— Может. А как это вообще?
— Вот, смотри, — Иван Сергеевич взял из его рук свистульку, как-то по хитрому сложил губы, приложился, и по над поляной застонало, засвистело на одной тягучей ноте, — и эта, тут если пальцем прикрывать, то вот так будет, — снова свист, но уже чуть другой.
— Занятно-занятно. Ясно. Телефон, пожалуйста. Спасибо.
И уже сам с телефоном пошел по поляне этак кругами, все дальше и дальше отходя от мертвецов, от кострища, что был в ее центре.
— Иван Сергеевич, — крикнул он уже почти из подлеска, что был в отдалении, — подойдите пожалуйста.
Сергеич подошел.
— Взгляните, на что это похоже? – Костя присел на корточки в траве рядом с округлым, будто выгоревшим пятном перед ним. Трава в пятне была желтая, жухлая, будто уже отошедшая, но особенно интересно то, что она, вернее – оно, пятно этой желтой жухлой травы, было весьма геометрично, округло.
— Не знаю. Может там, — кивнул на пятно, — пролили что. Керосин какой, ну я не знаю, вот трава и погибла. Я б отсюда в покос не брал, потравится еще скотина.
— Хорошо, понял вас. Там вон, — махнул рукой в сторону, — еще пара таких же пятен. Весьма интересно, я бы даже сказал очень весьма.
— Почему? Ну налили гадость и…
— Потому! Потому, что выходит это было не этаким наитием произвести обряд, а место готовилось! Гадость какую-то разливали, не удивлюсь, что весь бивак окружен такими вот пятнами. Прямо как на заказ, как на заклание наши московские гости пожаловали и расположились в очень интересном месте. Может им кто подсказал именно тут встать? Обычно туристы тут останавливаются?
— Да кто ж их знает. Место вроде хорошее, полянка удобная, как раз после перехода тут остановиться и… — осекся, оглянулся, помотало головой, — Кострище малое, не похоже что часто тут останавливаются.
— Вот и я про то. Фатально неудачно ребята место выбрали для лагеря. А вот и оно, — он победно ткнул пальцем вперед, — еще пятно.
И уже едва не рысью заспешил вперед по разнотравью:
— И тут! – еще вперед, — И тут! Как раз весь лагерь вкруг! Шесть пятен. Все, — окинул взглядом поляну, — все этак равноудалены от центра. Идеально. Версия о ритуальном убийстве в ритуальном месте становится очень даже обоснованной!
— Костя, ну что ты так радуешься, как ребенок прямо. Это же не приключение, не книжка, не роман – люди погибли. Москвичи…
— Это да, конечно, — чуть пристыжено опустил взгляд, — извините. Просто вот… Ну как то сразу оно всё выходит. Давайте теперь на палатку что-ли взглянем? А?
— Давай.
Досмотр вещей из палатки так же делали под съемкой Сергеича. Тот старательно наводил камеру на все действия Костика, а Костя знай себе горазд: вытряхивал, выкладывал содержимое рюкзаков, искал что-нибудь интересное, но что там интересного могло быть? Свитера, штаны, термобелье, еда, таблетки сухого горючего, аптечные принадлежности.
— О! – он победно выдернул из распахнутого рюкзака карту, разложил ее под поблескивающим объективом камеры телефона, — Смотрите, Иван Сергеевич, тут прочерчено. Я полагаю это их маршрут весь. Как думаете, откуда шли?
— Знамо понятно откуда, вот, от речки и… там то, куда шли, и нет ничего – глушь.
— А куда шли?
— Да там гора и… Нет там ничего. Туристы туда и не ходят, разве что кто из опытных – места красивые, а вокруг – ни души.
— Ага. И где они проходили… Вот. Посмотрите. Где они могли по населенным пунктам пройти?
— Какие тут, Кость, населенные пункты. Так, деревни. Старики где доживают, где еще что… Ну вот тут, Симовка. Деревенька. Там живут то в пяти домах. Старики да Гуська.
— Гуська?
— Вова, бедолага. Он говорит непонятно, за то его Герасимом прозвали. Он убогий. Как ребенок. А он, знамо дело, и Герасим выговорить не может, всё Гуся-гуся повторяет. Потому теперь Гуськой стали называть.
— Это далеко?
— Ну если пешим драпом, то к вечеру отсюда доберемся, а если на машине… за часа три доехать можно.
— Едем?
— А эти… тела тут как же?
— Маячок я отправил. Места тут не людные. Ничего страшного. Вы водить умеете?
— Конечно, что же я то и… Умею.
— Вы за руль сядете, а я пока отчетик накропаю, ну и указания, на что внимание обратить. Хорошо?
— Ну… ну хорошо. Только это… Кость. Там про ритуальное ты говоришь убийство. Это что? Сатанисты, что ли?
— Ой, Иван Сергеевич, знаете сколько всякой погани есть. Хоть сатанисты, хоть вудуисты, хоть почитатели дагона – этой швали во, выше крыши! А в ваших краях, может еще и язычники какие найдутся.
— А то, что денег при них крупных не было. Грабить то оно же тоже – не хорошо, если там по обряду. Должны же были быть у них, москвичи же, и деньги при себе хорошие…
— Иван Сергеевич, не смешите. Не хорошо… Скажете тоже.
Пока ехали Костя мало того, что успел что-то там в своем телефоне написать, он еще и прикорнуть успел, поспал. Сергеич только диву давался, вроде молодой, вроде такого сейчас насмотрелся, да и дело такое – редкое, а нет – вон, давит себе храпака, сопит в две дырочки, спит. Ну не будить же. Сделал музыку потише, а после так и вовсе радио выключил, окно чуток приоткрыл, чтобы покурить, пока хозяин машины спит. Докурил, торкнулся было, как у себя, на уазике, в пепельницу, а нет ее. Ни выдвижной, над прикуривателем, ни на дверце. В окно бычок выбрасывать не стал, зачем портить чистую тайгу, в карман сунул – потом выбросит.
— Эй, служивый, приехали, — легонько расталкивал он крепко прикорнувшего Костю, — Симовка.
Костя вздрогнул, распахнул глаза, а после потянулся сладко, зевнул, нахлобучил фуражку, телефон, что рядом на сиденье валялся, в карман запихнул. Огляделся. Деревенька была и правда из умирающих. Покосившиеся черные избы, завалившиеся сарайчики, почерневшие, заросшие по самую макушку малые заборчики палисадников, разномастные, вкривь и вкось заборы. Даже столбы ЛЭП тут были покосившиеся, едва не падающие, и тоже – чернявые.
Из одной калитки, вышел дедок в фуфайке, в ватных штанах, в сапогах. Засмолил едко запахшую самокрутку, уселся на лавочку у своих ворот.
— Сергеич, а чей это ты нам полицианера привез? Случилось чевой?
— Михал Дмитрич, ничего не случилось, хорошо всё. Это он так, поспрашать, узнать. Туристы пропали, — наклонился к Косте, сказал тихо, — ты им ужасы то особо не рассказывай. Старые люди, нервничать будут, а там и до… Сам понимаешь.
— Да-да, конечно. Иван Сергеевич, я вас понимаю, — Костя закивал торопливо, — У меня у самого дедушка всё близко к сердцу принимает, так ему лучше…
— Ну вот и хорошо, — перебил его Сергеич, обернулся, громко заговорил, — Ну что, Михал Дмитрич, видал ты тут туристов на днях? А?
— А как же шь не видал то? Видал. Тутава проходили вчерась. Кабыздох то мой улаялся весь. Интересный, я те скажу, Сергеич, турист был. Не простой. Обычный то че, идет себе, как в нашу деревеньку зайдет, то давай своими телефонами щелкаться. Эту, сельву делают значится…
— Сельфи? – спросил Костя.
— Да-да, ее самую. Ну там с нами тож, как с этими, с папуасами в Африке, нашли невидаль – стариков в тайге. Будто у них своих пенсионеров не хватает. А енти, значитса, по другому. Эти искали чей-то, они вона, к Фоме Ефремычу в гости, значит, пошли, и тама, у него сидели. А ты ж Фому знаешь, тот еще охотничек, браконьерская его ити душа мать. Он же тута всяк уголок по молодости облазил, вот они с ним и обчалися долго. Хорошие мужики. Денег, значит, дали всем по чуть… И.. ну вот такое дело значит.
— Фома Ефремович, а это, — начал Костя.
— Пойдем, покажу, — Сергеич мотнул головой в сторону, — Ладно, Михал Митрич, спасибо тебе.
— Это, Сергеич, а турист то че? Случилось чего?
— Да пропали, вот нам Фома и расскажет – куда. Найдем, не боись, не один Фома тут все подлески знает, я тоже на что-нибудь да сгожусь.
— Ну эт-то да, найди, обязательно найди, хорошие ребята. Трое их было.
— Знаем-знаем, Митрич, что трое.
Дом у Фомы и правда был очень даже охотничий. Тут тебе и голова лося на стене, и ковер с оленями, и на большом, пузатом телевизоре, на салфеточке ажурной, чучело белки восседает, и ружьишко – старая ИЖевка, вертикалка, на стеночке, рядом с головой лося, висит.
Сам Фома Ефремович, был сгорбленным, плюгавеньким, но все еще весьма шустрым дедком. А может это он так, по старой браконьерской памяти, при виде человека в форме, да в сопровождении егеря суетился. И потому, вместо того, чтобы сразу к расспросам приступить, они за стол уселись, тут же появилась и бутылочка, и старуха его – тоже не шибко рослая, сухонькая, бабулька, на кухоньке засуетилась, чайник поставила, хлопнул холодильник, звякнул нож, сдернутый с подвеса, — снедь нарезала.
— Ну, по маленькой мож?
— А чего бы и нет, — почесал шею Сергеич, — Константин Викторович, ты как на это дело смотришь?
— Я это… при исполнении, да и за рулем.
— По маленькой же. Где тут тебя, в тайге, гайцы ловить будут?
— Ну если по маленькой…
После первой, пока хозяйка все еще суетилась, Костя всё же приступил к опросу.
— Фома Ефремович, тут к вам вчера поутру заходили и…
— Да-да, конечно, справные ребята, с Москвы. Искали они значит чегой-то, к горе, к Моловке путь надо было. Ну им то не то, что сама Моловка надо была, — утер нос, глянул искоса в сторону кухоньки, где бабка его по хозяйству кипишила, и шепотом сказал, — свой у них интерес был. Им надо было места, где духи обживаются, ну и там, где секретка была, Сергеич, может помнишь.
— Не, не помню. И про духов… Тут тайга, тут кругом этим туристам, то дольмены, то духи, то идолы. Куда не плюнь.
— Не, Сергеич, ты это зря. Там то слух такой еще при советах ходил, что де места нехорошие. Я туда и не ходил. Думал сначала — охота будет, раз места не хоженые. Пошел, совсем еще тогда пацан был, с флота только вернулся – свободный, ни жены, ни скотины, а как подходить, солдатик там, солдатик тут. Не, думаю, оно ж мне разве надо? Но места то запомнил.
— А что за места?
— Кость, тут кругом места такие. И части секретные, и шахты ракетные, и точки. При союзе тут, говорят, даже секретные железные дороги были. Фома, ты за туриста говори, легенд и без тебя наслушаться можно.
— А что еще? Я им на карте помалякал, да и рассказал, где чего видал. Там делов на пять минут было, да только справаживать не хотел. Ребята справные, душевные, с расспросами – молодость вспомнил. Закуска у них хорошая была, магарыч поставили, спасибо сказали.
Тут и бабка его с чаем подоспела, присела рядышком, бутерброды на стол выставила, конфетницу раритетную на стол поставила с печеньем да сушками, розетку с вареньем запашистым.
— Да не надо было, — начал было Костя.
137
