К вечеру обещали долгожданную прохладу, и это было самым важным в сегодняшних новостях. В остальном в ленте маячили все те же тренды: сплошной токсичный мусор. Там стреляют, здесь грозятся, но все стабильно и даже хорошо. Почти за год жизни в негативном информационном поле Макс привык его фильтровать. По-настоящему, конечно, привыкнуть тяжело. Да чего уж там — невозможно. Но если постоянно все пропускать через себя, бояться и пытаться понять, то прости-прощай кукуха. А с его работой так нельзя: там нервы нужны покрепче.
Алединский, как и все, старался жить обычной жизнью. Но иногда накатывало. Он вспоминал, как год назад видел все совершенно иначе. Были какие-то планы и мечты. Помнил, как стоял на концерте и думал, что, наконец, у него все хорошо. А потом началось… то, что началось. В какой-то момент стало страшно, и Макс быстро себя настроил, что если все-таки бахнут, главное, успеть встать в позу Тони Старка, чтобы уж накрыло сразу и наверняка. С этой мыслью стало немного легче. Жить в постоянном страхе невозможно, все пытались верить в какое-то будущее и шутили про ядерную войну.
К концу рабочего дня за окном действительно посвежело, а в офисе, как обычно, наступил пятничный ад. То на продовых серверах беда, то у заказчика с головой проблемы. Макс упахался так, что единственным желанием было поехать домой, а еще надо за доставкой заехать…
За окном пронзительно завыла сирена. Алединский невольно вздрогнул. Он не видел предупреждений о проверке средств оповещения. Было уже такое. Тоже вроде бы привыкли, но каждый раз дергало. Как и сейчас по спине пробежал нехороший холодок. Обычно по-другому начиналось. Сначала все-таки голосом говорили пару раз, что в ходе проведения комплексной технической проверки сейчас врубят сирены, чтобы все отложили кирпичей. А тут сразу начали с сирен. И следом закралась малодушная мысль — может, он просто прослушал? Посмотрел на оставшихся в офисе коллег и понял, что нет, не прослушал. На их лицах он увидел отражение своего удивления и смутного страха.
Сирены еще раз взвизгнули и резко смолкли. Макс выдохнул с облегчением. В этот раз даже быстро заткнулись. В прошлый — минуты три надрывалась, а то и больше. И так денек был тот еще, а тут решили полирнуть воздушной тревогой. Нет уж, он уже настроился на пару банок пива и спокойный вечер. В ответ на его мысли громкоговорители системы оповещения зашлись неприятным треском, как будто кто-то ударил по микрофону или пошевелил невидимый штекер. Парень снова посмотрел в окно. Десятый час, а еще совсем светло. Засиделся он сегодня.
Снова раздался треск, а следом — механический голос.
“Внимание! Это не проверка. Внимание! Это не проверка”.
После второго повторения снова ненадолго повисла тревожная тишина. В офисе тепло, даже жарко, а Максу вдруг стало очень холодно.
— Да ну нет же… — растерянно произнес Вадим, их тестировщик. — Нет, блядь! Нет!
Он схватился за голову и зло пнул мусорную корзину. Никто не отреагировал. Все застыли на месте. Ну кто все… Бледная, как полотно, Катя из отдела разработки и уборщица, которая каких-то десять минут назад шутила и выгоняла всех из офиса по домам. Руки у Алединского мелко дрожали.
— Это… — заговорил он и замолк — за окном снова зазвучала сирена.
Она началась на низкой глухой ноте и нарастала пронзительной и сокрушительной волной. Гудки наслаивались друг на друга, заполняли все: пространство, мысли, последние уходящие секунды обычной жизни. Казалось, что сирена звучит все громче, громче и громче….
— З-звучит по-другому, — прошептала Катя.
— Чего? — зло переспросил Вадим.
— Сирена. Не как в первый раз. Гудки д-другие.
Макс метнулся в переговорку. Там был телевизор. Обычно на него презентации выводили, демонстрировали заказчикам, какие у них крутые проекты. В консоль еще рубились на всяких офисных тимбилдингах. Дрожащими руками он взял пульт и включил. Сердце бешено билось в груди. За стеклянной перегородкой переговорной застыли Катя, Вадим и уборщица.
По центру черного экрана висел белый прямоугольник с надписью “Ожидание сообщение правительства”. Механический голос монотонно и безжизненно говорил, что телестанция прервала обычное вещание для экстренного оповещения населения. Алединский тупо переключил на другой федеральный канал и услышал тот же синтезированный голос. За спиной громко всхлипнула женщина. Он молча обернулся.
— Господи, да как же это… — по лицу уборщицы текли слезы.
Она вытащила телефон и куда-то побежала. Вадим разразился руганью, Катя беззвучно плакала. А Макс на неслушающихся ногах пошел обратно к своему рабочему месту. Он там телефон оставил. Надо родителям позвонить. Они, наверное, тоже увидели. Может, снова хакнули? Тоже ведь было такое. Потом быстро всех заверили, что все под контролем. Как и всегда.
Мысли рвались как ветхое полотно, а сирена все не умолкала. Каждый ее новый гудок уничтожал еще немного привычного, человеческого и простого.
Он взял телефон. Мельком посмотрел в окно — люди вели себя по-разному. Кто-то продолжал идти. Кто-то разговаривал по мобильному, а кто-то застыл, парализованный воем несмолкающей сирены.
Небеса разорвало ослепительной вспышкой. Макс вздрогнул и прирос к полу. Даже сквозь сирены он услышал истошный вопль с улицы. Алединский прильнул к стеклу. Взгляды людей были обращены в сторону нижней части города. Окатило холодом. Даже не холодом, самой настоящей ледяной паникой. Рассудок отказывался верить, что все происходит на самом деле. Упрямо гнул свое. Да это же не по-настоящему. Просто сон. Ебаный кошмар.
Это всего лишь какая-то авария. Вот и полыхнуло. Может, склад какой взорвался. Тоже ведь не в первый раз.
Внизу кричали люди. Кто-то закрывал ладонями глаза, кто-то выставил вперед руки и слепо шарил в воздухе. Макс смотрел на них и понимал, что любая его попытка придумать объяснение обречена.
Время остановилось.
Случилось то, чего все боялись. Даже, когда шутили, что ну тогда-то точно все закончится.
Отчаянно не хотел верить в то, что происходило. Макс понятия не имел, сколько времени нужно, чтобы до него дошла ударная волна. Уроки ОБЖ остались где-то в прекрасном далеко под названием “детство”, а все его размышления про ядерную войну сводились к малодушной уверенности, что он сдохнет в первые минуты. В позе Тони Старка на испытаниях ракеты “Иерихон”. Инстинкт самосохранения оказался сильнее. Алединский бросился прочь от окна. Рассудок рвало напополам. Одна часть мертвой хваткой держала мысль, что все это просто сон. Скоро зазвенит будильник, и Макс, как обычно, через весь город поедет на работу. А другая — требовала найти убежище, чтобы укрыться. И эта часть сознания не планировала дальше. Она словно шла по уровням или этапам. Сначала справиться с первой угрозой, потом думать про другие. Макс ринулся в переговорку, где все еще работал телевизор. Механический голос говорил, что ожидается сообщение правительства Российской Федерации. Парень забился в угол и обхватил руками голову. Сначала дохнуло жаром. Даже внутри здания чувствовалось — словно вышел из самолета где-нибудь в июльском Каире. Или в аду.
Ударной волной накрыло через несколько секунд. Здание тяжело содрогнулось. Сама земля застонала. И ей тяжело было. На мгновение показалось, что все рушится. Еще немного и все — конец. Но Макс не умирал, пока вокруг гремело и грохотало. На него что-то сыпалось и падало, но он не мог заставить себя открыть глаза. Скорчился в углу и ждал, что произойдет первым — волна пройдет, или здание не выдержит и обрушится вместе с ним. В шум вклинился тонкий звон — лопнули стеклянные перегородки. Стены еще раз тяжело дрогнули, и все стихло. Алединский приоткрыл глаза. Несколько мгновений он сидел в оглушающей тишине, а потом все вокруг взорвалось голосами. Истошно кричали люди. Где-то сигналил автомобиль. Макс машинально поднял взгляд на экран телевизора — вместо сообщения правительства он увидел белый шум. Звуки сирены доносились откуда-то издалека, где чудом уцелели громкоговорители. Он не мог заставить себя подняться. Подсознательно ждал еще одного удара, еще одной волны или, может, что его все-таки кто-то разбудит. А он выдохнет и нервно улыбнется — приснится же такое. Но это же нормально, все давно на взводе, столько времени живут в этом всем. Вот и снится ядерная война. Главное, что на самом деле все еще хорошо.
Сквозь утопические грезы пробилась страшная мысль. Стучала как набат, вгрызалась в сознание как сирена — надо уходить. Надо. Прямо сейчас. Макс усилием воли заставил себя пошевелиться. Посмотрел на телефон, который он все еще сжимал в руках — сигнала нет. Как же он теперь родителям позвонит? И тут же потряс головой от злой беспомощности. Некому больше звонить. Ударили по нижней части — наверняка по военному заводу, где они работали. Теперь там только выжженная земля.
Весь город — общая могила.
По нему еще могли ходить живые люди, напуганные, растерянные, раздавленные страшной реальностью. А наверху уже собирался радиоактивный саван, готовый укрыть всех, кто сумел пережить первые минуты ядерного удара. Макс остановил взгляд на скатившихся со стола пластиковых бутылках с водой. Их вчера офис-менеджер расставила перед очередной очной встречей. Все как всегда пошло не так, переругались. В понедельник Макс должен был в Москву ехать, продолжать разговор в оффлайне. А теперь Москвы, наверное, уже и нет.
Придерживаясь за стену, он поднялся на ноги. Схватил бутылки с водой и, пошатываясь, пошел к своему столу. Под кроссовками хрустело стекло. Электричество еще не вырубилось — освещение в коридорах работало, а связи, видимо, больше нет. Макс торопливо сгрузил воду в рюкзак и еще раз глянул на телефон — нет сигнала. Он бросил его на бутылки. Зачем — сам не понимал. Действовал как в бессознанке. Отметил, что нет ни Вадима, ни Кати. Мысленно окейнул. Может, убежали уже. Скорее всего, убежали.
Его все еще трясло — пока он судорожно метался по офисной кухне, набивал рюкзак фитнес-батончиками и искал местную аптечку. Снова не знал, зачем. Ответ вроде бы был очевидный — чтобы выжить. Но для чего? Все привычное ему уничтожено. Нет ни родных, ни его команды, ни чертовых проектов, которые ему еще вчера виделись такими важными. Больше нет ничего. Стоило ли держаться за жизнь, зная, что дальше будет только хуже? Макс точно знал, что не стоило, но шел по коридору, зная, что ему нужно разыскать убежище покрепче. Перед тем, как уйти, заглянул в раздевалку — схватил чью-то оставленную одинокую ветровку и надел.
Лифты отключились. Все здание светилось эвакуационными огнями. На лестнице почти никаких следов ударной волны. Так, штукатурка кое-где трещинами пошла, как будто так и было задумано. Полет мысли дизайнера, а не безжалостный след… войны? Настоящей, а не той, что была по телевизору — вроде бы и рядом, и одновременно далеко.
На улице он увидел ее без прикрас. Вокруг все горело. Пламя обгладывало здания и машины, безжалостно грызло мертвые тела. Гарь пропитала воздух горьким ядом, болью и смертью. Макс в первый раз в жизни так близко увидел трупы.
На горизонте, поверх остальных зданий на много километров поднималось огромное облако пыли и газа в форме гриба — как приговор или последний вздох. Его черная тень накрыла выжженную землю, где больше не было ничего. Макс все это уже видел — в фильмах, на ютубе. Даже на сайте можно написать адрес, и алгоритмы рассчитают зону поражения. Где угодно, но только не в реальной жизни.
Но вот она — война.
Воздух расстреляли криками, невидимые пули наверху собирались черным радиоактивным дождем.
Из брошенной машины доносилось предупреждение все тем же механическим голосом — все граждане должны проследовать к ближайшему бомбоубежищу или найти укрытие и ждать указания правительства и служб экстренного реагирования. Алединский рассмеялся. Зло и от души. В бомбоубежище, значит? А где оно, им как-то и не сообщили. Он теперь что, должен у первого попавшегося спросить, как пройти в бомбоубежище? Он все смеялся и смеялся, задыхался от удушливой гари, но все равно не мог остановиться, даже понимая, что тратит драгоценное время, которого и так нет.
Макс вытер с лица выступившие слезы и пошел в сторону станции метро. Здесь недалеко, минут десять-пятнадцать. Сначала шел, потом перешел на бег. А вокруг был город мертвых. Он горел и кричал тысячью голосов. Макс шел мимо оставленных машин с выбитыми стеклами. Мимо понтового торгового центра, где не осталось ни одного целого стекла. У его дверей лежал парнишка-доставщик в дымящейся розовой куртке. Голова залита кровью. Лицо — сплошной ожог. Мертвец смотрел в небо. Алединский тоже поднял голову — наверху все темнело и темнело. И это не было обещанной летней грозой.
Пять минут — и смерть уже тут.
Эту часть города спасло только то, что ударная волна сюда пришла уже на излете. У тех, кто был в зданиях, остался шанс выжить. Кого настигло на улице — ослепли и сгорели.
Он заставил себя идти дальше. Мимо “Спара”, где выжившие уже тащили все подряд, перешагивая через трупы. Макс ускорил шаг. Люди сейчас еще страшнее будут, чем последствия ядерного удара. Все они в каком смысле — последствия. При угрозе жизни наружу такое вылезает, о чем даже не догадываешься. Макс свернул в небольшой сквер. Еще пять минут почти по прямой, и он будет в метро. На крыше станции надрывалась сирена. Вот он, спасительный маяк этого проклятого года и он же его отпевальная.
В голове поселилась пустота. Все эмоции выжгло ударной волной. Он посмотрел в сторону метро — туда стекались люди. С сумками и кричащими детьми. С обожженными лицами. Наскоро перемотанные свежими бинтами. Затравленные и испуганные, ведомые один-единственным первобытным инстинктом — выжить. Они расталкивали друг друга. Кто-то падал, и его тут же затаптывало человеческим потоком. Наверху надрывалась сирена, внизу кричали люди. Так, наверное, и звучит настоящий конец света. Бесконечный крик боли, агония умирающего человечества.
Он побежал к станции. На площади у метро горели автомобили. Охваченный пламенем бензовоз лежал на боку. Макс не в тему задумался, откуда он здесь взялся, тут и заправок нет. Центр города как-никак. Воздух неприятно горчил. Макс глубоко вдохнул и тут же закашлялся от удушливой смеси пыли и гари.
Неподалеку от дверей он остановился и еще раз посмотрел на площадь. По обе стороны мигали желтым светофоры, добавляя инфернальных красок в картину конца света. На противоположном краю дымились дома. А на самой площади разыгралась еще одна сцена из ада. Всех, кого взрыв застал под открытым небом, сожгло и смело, засыпало пылью и горящими обломками. Превратило все в кроваво-черно-серую кашу — в цвета апокалипсиса.
Раненые орали и стонали, мертвые догорали, а живые бежали к станции, не обращая внимания на чужие крики. Страшно представить, что сейчас было на набережной. Летним пятничным вечером там все забито. Столица Закатов как-никак. Все, кто там был, получили места в первом ряду.
За клубами дыма и пыли заходило невидимое солнце. Макс подумал, что, возможно, это последний раз, когда он видит и площадь, и город, и останки привычной ему жизни.
Пока он смотрел, его толкнули в спину.
— Чего застыл? Чего ты тут встал-то?! — в сердцах крикнула заплаканная женщина и, придерживая сумку, ринулась к узким дверям на станцию.
Макс снял рюкзак, обхватил его покрепче и пошел в человеческое месиво. Металлические дверные проемы резали толпу как волнорезы или мясорубка. Поток покачивался как сошедший с рельсов состав, визжал и орал. Сдавило так, что не вдохнуть. Черная, сука, пятница, как она есть. Чернее не придумаешь. Бежали только не за дешевыми телевизорами, а за отсрочкой от смерти. Макса протащило сквозь двери и понесло вниз — по ступенькам перехода ко входу на саму станцию. Там человеческая волна схлестнулась с такой же волной, несущейся из другого входа. Он едва не упал, споткнувшись обо что-то еще живое и воющее под ногами. Перешагнул, и его потащило дальше, а крик за спиной оборвался с влажным всхлипом. Кричали везде. До смерти перепуганные дети и такие же взрослые. Алединский увидел вжавшегося в стену возле пустых касс парнишку. На вид ему было лет семнадцать, и он ревел навзрыд, размазывая слезы по испачканному сажей лицу.
Станция уже была битком. Макс еле протиснулся по переполненному холлу, спустился по неработающему эскалатору. Тяжело сглотнул, увидев у подножия бесчувственное тело. Может, плохо стало, а, может, затоптали. Алединский вышел на платформу. Здесь еще работало радиовещание. Механический голос все говорил и говорил, что ожидается оповещение правительства. Макс горько усмехнулся. Пиздаболы. Как были, так ими и остались. Где же вы были, когда все это началось? Почему сирены заорали только за несколько минут до удара?
Моргнул свет, и станция погрузилась во тьму. Сразу же закричали — словно в темноте страхи становились сильнее. Через несколько секунд включилось тревожное аварийное освещение, и люминесцентные лампы превратили густую черноту в дрожащий полумрак.
Макс протиснулся к краю платформы и спрыгнул на пути. На контактном рельсе, обхватив себя руками, сидел мужчина, ровесник его отца. На движение он поднял голову и посмотрел на парня. Взгляд у него был пустой и мертвый.
— Я вот хотел раз и все, — безразличным голосом сообщил он. — А эти суки электричество вырубили. Ничего, блядь, сделать не могут по-нормальному! Ничего!
Макс не ответил. Подумал только, что если уж мужику так хотелось умереть, мог бы просто остаться снаружи, а не лезть на станцию, чтобы зажариться на контактном рельсе и устроить замыкание. С другой стороны, не здесь искать хоть какую-то логику… Не ему и не сейчас. Алединский шагнул дальше в тоннель. Теперь не размажет. А если и размажет… В какой-то момент все равно все закончится. Вопрос только в том, как долго он продержится, и ради чего.
Он сел на бетон и привалился к стене. Здесь пахло сыростью и типичным запахом креозота. Ни гари, ни дыма. Даже сирену почти не слышно. Сколько так просидел, он не знал. Со стороны платформы то нарастали, то утихали человеческие голоса. А Макс все сидел в охватившем его ступоре. Когда отпустило, он посмотрел по сторонам, как будто заново знакомился с новой реальностью. Он выжил. Еще не знал, зачем, но выжил. Он вытащил из рюкзака телефон. Время чуть перевалило за полночь. Суббота. Выходной. Макс открыл мессенджер и включил последнее голосовое сообщение.
“Мы на дачу в субботу с утра поедем, ты приезжай. Ну если захочешь. Отец тут грозится шашлыки сделать”.
В голос мамы вклинился приглушенный голос отца. Как всегда, комментировал издалека.
“Не если захочешь, а пусть приезжает. Он мне сколько уже обещает помочь забор поставить”.
Сообщение закончилось и автоматически включилось следующее — его собственный ответ. Макс Алединский из другой жизни обещал приехать и спрашивал, что привезти. А еще говорил, что в субботу может быть не самая подходящая для шашлыков погода. Дожди обещали. Макс погасил экран и с силой сжал телефон. По лицу текли горячие и злые слезы.
196
Хочу поблагодарить вас всех, за всю вашу поддержку, за лайки под историями, за хорошие пожелания и просто интересные комментарии! Я смог выйти в топ 1 по рейтингу! Это очень меня радует. Вы мотивируете писать ещё больше рассказов, но боюсь, что все подходит к концу. Все идеи, которые у меня были, я уже написал и не знаю, что писать дальше. Я не говорю, что прямо сейчас я закончу, просто истории будут выходить все позже и позже. Всем ещё раз спасибо!
Незачто жду новых историй, желаю скорого вдохновления Suzua удачи ещё раз.
Спасибо за поддержку!