Хлопающий звук вертолетных лопастей. Крики людей. Кто-то выпрыгнул, протянул руки, ему передали тело Димы, Сара проводила взглядом пыльные его ботинки, что пропали из виду там, за границей вертолета. Сама она была словно в трансе, тяжело было разгибать шею, мутило, было плохо, раскалывалась голова и от звуков и от мельтешения, и вообще от всего.
— На выход, — раздался сверху голос, перед собой она видела только военные штаны, высокие ботинки, поднять голову выше – не было сил. Попыталась подняться, ноги подкосились, упала на холодный пол. Захотелось прижаться к его прохладе, заснуть. Не дали.
Ее подхватили под мышки чьи-то сильные руки, потянули прочь из вертолета. И вот уже снаружи, тащат по крыше какого-то здания, видит как отдаляется от нее вертолет, потом дверной проем, звук эха шагов того, кто ее тащил, дверь захлопывается громко, и всё – звук лопастей отрезает, становится почти тихо, только звук шагов по лестнице, дыхание над головой.
Ниже-ниже по ступеням, ее ноги бахаются о каждую ступеньку, соскальзывают с той, что выше, бухают об ту, что ниже. Голову мотает, плохо. Она закрывает глаза, становится проще. Боль не уходит, но тошнота отступает. Снова скрип двери, голос над головой:
— Эй, Стив! Куда ее?
— В шестую сказали.
И снова ощущение движения, снова дыхание, снова дверной скрип, а после падение. Просто отпустил ее тот, кто тащил, не уложил, а выронил, и она упала, больно, тяжело приложившись затылком об пол.
— Ты бы ее на койку что ли…
— Сама залезет, — злой, чуть усталый голос. Звук шагов, хлопок двери, тихое «пик» магнитного замка. Тишина. Сара не открывала глаз, ей было плохо, всё то время, что прошло с того момента, как их закрутило в воздухе, бухнуло о землю, с того времени, как погиб Дима, она была как в каком-то кошмарном сне, от которого не могла очнуться. Ее куда-то тащили, ее везли, забрасывали в вертолет – всё как в тумане, размыто, безвременно, скомкано. Только сейчас – покой, тишина, сон…
Она не видела, не слышала, когда в ее то ли комнату, то ли камеру, зашли двое. Один в простой, обыденной одежде, второй в военке.
— На койку, — приказал тот, что был в обыденной одежде, зевнул, скучая, глянул по сторонам, на голые стены, тут не было окон, тут было тоскливо, тут было неуютно.
Военный легко, без натуги, поднял Сару, бережно уложил на койку, и только тогда тот, что был в простой одежде, приступил к осмотру. Не торопясь, как-то даже скучая что-ли, он раздвинул пальцами ей веки, заглянул в один, потом в другой глаз, распахнул рот, осмотрел слизистые, ватными палочками взял на анализ ДНК, распорядился:
— Позови Эшли, она знает что делать, — вышел. Военный следом, снова закрылась дверь, снова пикнул замок.
Сара с трудом повернула голову на бок, мутило страшно. Ее вырвало желчью, стало чуть-чуть полегче, во рту кисло-горький вкус – противно, но без разницы. Закрыла глаза, и почти сразу провалилась в черную бездну сна.
Тело, накрытое простыней, везли по верхнему этажу двое. Один в форме и тактических перчатках толкал каталку, за ним следовал белохалатник в аккуратных очках с золотой оправой. Тот, что катил, говорил как то противно, упрашивающим голосом, что так не шел его крупным габаритам:
— Не знали на какой машине, да и вообще – где он. А их там было, не знаю, под сотню. Как тут аккуратно то и…
— Я вас услышал, только сами понимаете, что за доклад не я отвечаю, мое дело – только его состояние, анализы образцов. Поэтому…
— Нет – это же я не потому что… просто. Поймете и…
Вошли в грузовой лифт, белохалатник нажал на самую нижнюю кнопку, ввел пароль внизу, на панели, лифт дернулся, быстро заскользил вниз. Военный всё мялся, думая, то ли снова завести тот же разговор, то ли молчать. Хоть и сказал ему этот белохалатник, что ничего он не решает, все же оставалась надежда, что поймут, не выкинут их с товарищем в мир, где сейчас выжить – та еще проблема. А выкинуть – вполне могли. Это раньше пугали увольнениями, деньгами или еще чем-то, а теперь – просто отпустить. Красиво, гуманно, но весьма и весьма летально.
Створка грузового лифта бесшумно отъехала в сторону, перед ними залитый ярким белым светом высокий коридор. И абсолютно нет ощущения, что сейчас они где-то глубоко-глубоко под землей, на минус осточертенно этаже. Прямо у лифта что-то наподобие пропускного пункта, где сидит в аквариуме скучающий солдатик, под потолком же пара пулеметных турелей, и смотрят они прямо на них, вернее даже на него одного – на «виновника» торжества, из-за которого этот, с подводной лодки, должен сейчас попасть в морг, а не выше, туда, где расположился еще живой материал.
— Вперед, — скомандовал оробевшему бойцу белохалатник, кивнул солдатику в аквариуме, тот тоже кивнул этак лениво, и снова уставился в экран своего смартфона. Боец послушно покатил каталку вперед, с опаской поглядывая за следующие за ним стволами турели. Краем глаза он увидел площадку, справа от входа на которой вряд устроились маленькие, юркие электрокары.
Коридор казался бесконечным, он все убегал и убегал вдаль, по сторонам, вместо привычных дверей, были вполне себе такие ангарные автоматические ворота. Все закрытые, на каждых написан номер, рядом панели кодовые, да еще и сканер для руки под ними.
— Нам сюда, — белохалатник зевнул, глянул на часы, — спасибо. Дальше я сам.
— А я?
— А вы – на поверхность.
Боец развернулся, и, почему-то боязливо, скоро, спрятав голову в плечи, поспешил обратно к лифту. Страшно ему было тут, даже не так – жутко. Ему всё казалось, что там, за воротами этими с номерами, таится такое… такое… нет, об этом лучше даже не думать!
Белохалатник проводил его взглядом, и только когда тот поравнялся с аквариумом у лифта, ввел пароль, приложил руку к панели. Воротина перед ним с механическим гулом заскользила вверх, и он вкатил тело в свое царство мертвых.
Кивнул встречному сотруднику, этого, вроде, Морти зовут, новенький, перевели, когда старый Дженкинс заразился.
— Да, Мэл, слушаю вас, — с готовностью остановился Морти, глянул на каталку, на укрытое тело.
— Вези в двенадцатый бокс, раздень, и в анализатор.
— Простите… куда?
— Ах, да… — вздохнул, — Тубус такой стеклянный. Туда.
— Хорошо.
Морти перехватил каталку, отправился вдаль по коридору, а Мэл пошел на свое рабочее место. Бойцу он, конечно же соврал, в его судьбе он конечно же мог принимать участие. Но не сильно хотел выслушивать его нытье. Поэтому сейчас он намеревался высказать руководителю проекта всё то, что он думает об этом безмозглом наемнике и его напарнике, а уже потом заняться мертвецом. В принципе, то, что носитель иммунитета, погиб – не было таким уж фатальным. Тело доставили оперативно, глобальных изменений произойти не должно было. Но всё же… всё же должна быть хоть какая-то этика! А не валить наглухо, а потом извиняться – так дела не делаются!
Он уселся за компьютер, вздохнул, нажал на вызов Вика – своего начальника, пошел гудок скайпа, чернота экрана сменилось на полное, лоснящееся от жира и пота лицо. Потен он был не от загруженности, не от дел, а из-за того, что был жирен он до безобразия.
— Да.
— Там бойцы мне тело доставили…
— Я в курсе, к делу.
— К ногтю бы. Мозгов у них…
— Исполнительные. Тупые, но исполнительные. Я скажу, но кадровый вопрос сейчас… Тем временем Морти завез тело в двенадцатый бокс, сдернул с него простыню. Пред ним предстало жуткое, сплошь заляпанное кровью тело. От лица толком ничего не осталось. Сплошная корка спекшейся крови, мясо, налипшая гравийка, пыль.
— Экаж тебя, друг, уделало, — он развернулся к металлическому столику, где лежали инструменты, взял ножницы, щелкнул ими пару раз в воздухе, снова к телу, — ничего, сейчас разденем, обмоем – будешь, как новенький.
Острые ножницы легко взрезали одежду, вот уже и рубашку можно сдернуть за рукава, штанины одну и другую тоже взрезался, взялся, чтобы перевернуть тело и отшатнулся. Показалось, что перед ним не мертвец, что живой это человек. Дыхание показалось. Снова подался вперед, нагнулся над телом, прислушиваясь, пытаясь уловить легкий звук дыхания. Показалось? Нет?
Сара пришла в себя, открыла глаза. Было уже легче, хоть и голова раскалывалась от боли. Села на койке, посмотрела на руку удивленно, там, на сгибе локтя красовался пластырь. Значит, пока она спала у нее взяли кровь на анализ. Да и вообще. Она была уже почище, обмыли губкой что-ли, переодета в нечто наподобие ночной рубашки.
Кое как поднялась, прошлепала босыми ногами до двери, провернула ручку, потянула – конечно не открылось. Приложила ухо к двери, прислушалась. То ли звукоизоляция была хорошая, то ли там, за дверью, и правда тихо было – ни единого звука не уловила.
Глянула по сторонам, в ее палате было пусто: голые стены, отсутствие окон, лампы дневного света под потолком, койка и мусорное ведро под ней, и рядом, там же, под койкой, поблескивает холодно утка.
Присела на корточки, вытянула ведро заглянула. Бумажка от лейкопластыря, игла от шприца в пластиковом колпачке. Это, видимо, когда кровь у нее брали. Она достала иглу, сняла колпачок. Обычная игла. Хорошая игла. Острая. Задвинула ведро обратно, иглу сжала в кулаке, снова улеглась на койку, уставилась в потолок. Зачем ей игла – еще не знала, но думалось – вдруг пригодится.
Мэл, успевший и поговорить на тему наемников, и наслушавшийся от своего руководителя рекомендаций по проведению анализов, и даже чуток поиграв в пасьянс, в конце-концов поднялся, потянулся. Надо идти работать. Морти все еще не появлялся, не заходил, но оно и не странно, сделал свое дело, да и свалил по другим предписанным делам.
Мэл, поправил очки, отправился к анализатору. Там, как и должно было быть, лежало тело, только этот балбес положил его лицом вниз.
— Хоть обмыть додумался, — зло буркнул под нос Мэл, подошел к прозрачному тубусу анализатора, поднатужившись, начал переворачивать тело, и тут же отпрянул, потому что увидел не ободранную физиономию мертвеца, а того самого Морти, с выпученными глазами, с нелепо распахнутым ртом.
— Твою мать, — отступил, споткнулся о свои заплетающиеся ноги, бухнулся на задницу, — Черт! Твою мать…
Тут же его кто-то сграбастал, хотя почему кто-то? Обхватил шею, сдавил, хрипатый, словно голос мертвеца, просипел в ухо:
— Будешь орать, убью.
— Понял-понял, — попытался он закивать, но мешал локоть под подбородком, сглотнул, — не буду кричать.
— Хорошо. Ты кто? Где мы?
— Я – всего лишь наемный работник и…
Рука, охватывавшая шею резко и больно сжалась, так что Мэл захрипел, забился, выстукивая каблуками об пол.
— Еще раз, кто ты и где мы?
— Мэл, я Мэл. Патологоанатом. Это исследовательский центр.
— Чей?
— В смысле?
— Государственный? Частный? Военный? Чей?
— Частный.
— Ясно. Как тут что устроено? Пропускная система. Пароли и…
— Да-да, именно так. Каждая лаборатория пароль и отпечаток руки. И…
— Это морг? Подвальный этаж?
— Конечно.
— Что тут еще есть? Ну?
— Ничего. Это морг. Что тут еще…
— Не ври, — перед глазами его заблестел лезвием скальпель, — у вас еще тут должен быть интересный морг для интересных мертвецов. Инфицированных. Не ошибаюсь? И вообще – много чего должно быть, если я хоть что-то в этом понимаю.
— Да, конечно есть… — снова сглотнул, взгляд его был прикован к холодному блеску скальпеля, — И остальное тоже есть, но у меня доступ только до нескольких секторов…
— Каких?
— В274, В282, А116, — он торопливо перечислял, Дмитрий запоминал.
— Я тебя понял. Пошли, — рука отпустила, но тут же ухватила его за шиворот, дернула вверх, — пошли. Выход где?
— Там… — он пошел вперед, а позади шел этот, из под простыни, — Вот.
— Открывай.
— Сейчас? – он с трудом сдержал радость, что рвалась из него. Сейчас они выйдут в коридор, и это будет всё. Он заорет, бросится вперед, солдатик в аквариуме услышит и всё будет хорошо. Всё будет просто великолепно!
— Нет, блин, завтра. Открывай!
Мэл торопливо набрал комбинацию, но в тот момент, когда уже потянулся рукой к панели, чтобы идентифицировать личность, его снова резко обхватили, оттащили обратно и острая сталь скальпеля единым взмахом взрезала его горло.
Он облапил шею руками, но все одно, видел, чувствовал, как кровь толчками бьет в ладони, меж пальцами, льется. Хрипел, хватал воздух ртом, пытаясь что-то сказать, пролепетать – тщетно. Ноги подкосились, упал бы, но его поддержали, сел, уставился вперед, до сих пор не веря, что это всё – это смерть. Тот, кто убил его, сел напротив на корточки, уставился в глаза, и Мэл тоже в свою очередь смотрел на этого страшного человека.
Лицо изодранное, едва ли не до мяса, разорванная нижняя губа, в прорехе видны зубы, а главное – это глаза. Белесые, будто бельма, лишь зрачки чернеют в них. Острые, тонкие, внимательные. Еще чуть-чуть, и он обмяк, завалился назад, умер.
Сара делала вид, что спит. Она лежала с закрытыми глазами, в ее кулаке пряталась хищная, острая игла. Да, это всего лишь игла, всего лишь, но… Она надеялась, что для начала этого хватит. А потом… Об этом лучше не думать, потом все будет по обстоятельствам.
Она то и дело задремывала, но тут же вздрагивала, просыпалась, торопливо сжимала раз-другой кулак, чувствовала, что нет, не потеряла иглу, не выронила, и снова лежала, снова ждала.
Вот пикнул магнитный замок, послышались шаги. Жаль, нельзя открыть глаз. Если это женщина – шанс есть, а если мужчина, или того хуже, кто-то из военных – всё бесполезно. Но нельзя открывать глаза, нельзя подавать вида.
«Я сплю, не бойся, я сплю» — повторяла она в мыслях раз за разом. Скрипнула койка, кто-то уселся рядом, послышалась какая-то возня, щелкнули застежки, наверное пластиковый медицинский чемоданчик открыли. Шарится – самое время. Сара открыла глаза – женщина, повезло. Склонилась над открытым оранжевым ящиком аптечки, или как она там у них называется, выискивает что-то.
Сара резко села, ухватила женщину за голову приставила иглу к глазу:
— Тихо! Не ори, — Сара дышала громко, тяжело.
— Хорошо, — тихо, срывающимся голосом сказала женщина.
— Что у тебя там есть? – мысли скакали в голове, что ей может помочь, выпалила, — Снотворное. Сильное. Есть?
— Да.
— Показывай.
— Игла. Я…
— Нет, так доставай. Да вывали ты из своего ящика всё! Где?
— Вот, — она через плечо показала ей маленькую склянку с прозрачной жидкостью в ней.
— Кетамин, — прочитала на наклейке, — Сильное?
— Да.
— Вкалывай себе.
Женщина подняла из вороха всякого медицинского, что было рассыпано на простыне, шприц, умело и быстро набрала жидкость в шприц, спросила:
— Вы мне ничего не сделаете?
— Нет. Это чтобы ты не…
— Я поняла. Вот. Вам пригодится, — она достала из кармана пластиковую карточку, — это для двери. И для лифта. Лифт слева от входа. Пойдете, увидите. Только я не знаю, как покинуть здание. Как началось, мы не выходим, а внизу – солдаты, наемники. Извините, мне никогда не нравилось то… то, что мы делаем. Тут хорошо платят.
— Я понимаю, — она убрала руку с иглой от ее лица, — простите меня тоже. Я вам не могу полностью доверять.
— Конечно, — голос женщины стал увереннее, спокойней.
— Тот… Тот с кем мы прилетели. Тело, его…
— На нижний минус увезли. Я там никогда не была. Там лаборатории, зверинец, и остальное. Я слышала, говорили, что у него должен быть иммунитет. Поэтому… Только он всё равно мертв. Вам туда лучше не соваться, там… я не знаю, что именно, но всё самое опасное там. И туда только по коду можно и идентификации. Ищите другое.
— Спасибо. Теперь колите.
— Хорошо. Только это ненадолго, кетамин быстро срабатывает и недолго держит. Минут на пятнадцать – не больше, но я дам вам час. Потом мне надо будет вернуться, или за мной сами придут. Я подниму тревогу, если не…
— Я поняла. У меня час. Колите и снимите халат.
— Хорошо.
Встала, сдернула порывисто с себя халат, глянула на голые ноги Сары, стянула мягкие, удобные белые сабо, поставила на пол, после немного приподняла подол водолазки, на прищеп взяла себе кожу на боку, вколола туда иглу шприца, надавила на поршень. Села на кровать, уже закрывая глаза, сказала:
— Удачи.
— Спасибо.
Сара торопливо обулась, накинула на себя халат, взяла карточку с покрывала, часы с руки спящей сняла, застегнулась, и пошла на выход. Замерла у двери, вдохнула выдохнула для решимости, сказала сама себе:
— Сара, ты сможешь, — приложила карточку к панели, пикнул замок, дверь открылась.
Подтащил тело к секционному столу, легко забросил его на холодную, стальную поверхность, обернулся, глянул на инструменты, взял пилу, покрутил ее и так и этак, любуясь тем, как играет яркий белый свет на острых гранях. Развернулся к телу, приложил зубья пилы к правой руке Мэла, и уже изготовился сделать первое движение, чтобы резануть, отпилить руку, как замер на мгновение, выпустил пилу, та бессильно звякнулась об пол, и будто даже в блеске своем потеряла.
— Что я делаю, что делаю… — отступил от мертвеца, замер, только сейчас осознав, что он натворил. Два тела. Один, удавленный, в анализаторе, второй, вот, перед ним, с распахнутым горлом, — Это же не я, я так не могу… не умею…
Если бы он сейчас видел свое отражение, если бы он мог видеть сейчас свои глаза, он бы увидел, как снова обретает цвет радужка его глаз, как снова лицо его из мертвенно бледного расцветает, наливается румянцем живых красок. Он словно оживал, оживал и осознавал то, что успел натворить.
И так же он осознавал, вспоминал то, что было только что – это были не его, чужие воспоминания. Сам он только-только появился в своем теле, а что было до этого? Кто им руководил? Живые воспоминания были только о том, что они с Сарой несутся по пыльной грунтовой дороге. Вокруг пальба, взрывы, оглушающее рычание мотора, и грохот, откуда-то снизу, полет, чувство, как его, не пристегнутого, мотает по салону, сбрасывает с сиденья, а после – удар, и стремительно, в одно мгновение, скакнувшее к нему лобовое стекло. Нет, не стекло к нему, — это он сам вылетел наружу, и всё – чернота. То, что было после – словно виденный фильм, чужое – не его. Как он открыл глаза, увидел склонившегося над ним чуть растрепанного медика с бейджиком «Морти Стивенсон» . Как рванул, как стал душить, действовать. И потом, затаился, ждал. И… как в памяти отпечатался момент ввода пароля на панели, когда Мэл вводил цифры. И всё это было не человечески расчетливо, холодно. Так просто не бывает, будто бы он мог эти воспоминания, как записи, достать из мозга, как видеоролики с облачного хранилища, посмотреть снова в любую секунду, с той же четкостью, с которой увидел тогда. Это всё был не он. Он сам… он, наверное, умер тогда, погиб тогда на трассе, а теперь, что это? Как это? Это… Это оно? Оно – тот вирус, споры, грибок – что бы то ни было, оно взяло над ним управление, раскачало организм, и теперь вот – он есть, он снова есть и живет. Как это всё возможно?
Дмитрий сглотнул, отступил еще на шаг от стола. Нет. Отпилить руку… он попросту не сможет! Не наберет в себе столько сил и решимости для этого, да и поможет ли это? Что замысливал организм в нем, как он собирался все это… Это сделать?
— Что тут? Где я? – он оглядывался, осматривался, будто не находился тут ближайшие полтора-два часа, — Морг? Какой? Тот?
Это те наемники, это те – заказчик. Значит, если он там, где думает, в этом морге, в этом оборудовании, тут, среди всех этих дверей, отсеков, должны быть и те – зараженные мертвецы. А то, что он сейчас видел, то через что он прошел, подсказывало – смерть носителя, еще не значит смерть в полном смысле этого слова. Это нечто, что угнездилось, изменилось в его теле, способно на многое, на большее. И что-то подсказывало, что эти, эти «как-бы» умершие – могут ему еще пригодиться. Сам того не замечая, он снова отторгался от себя, снова лицо его блекло. Будто включилась программа выживания. Он отступал в сторону, его снова захватывало нечто, сидящее в нем.
Он сдернул как куклу со стола труп Мэла, торопливо зашагал, потащил его за собой по полу к ближайшей двери, не к выходу из отсека, а именно к двери, коих тут было великое множество. Как ни странно, но на двери была только панель для пароля, для отпечатка ладони не было. Отпустил руку мертвеца, набрал код, пикнуло, дверь открылась – какое-то оборудование, склянки всякие – не то. К следующей двери, те же действия, открыл – тут великое множество пластиковых склянок, в которых в мутновато-желтой жидкости плавают различные образцы – опять не то.
Следующая дверь, повтор действий, пикнувший замок, открытая дверь – вот оно. Высокая стена холодильников. Множество квадратных, поблескивающих металлом, дверц на этой стене – там, внутри, на выкатывающихся ложах – мертвецы.
Распахнул дверцу, вытянул тело. Черное, пораженное грибком, с паклями проросшей на нем плесени, кожа уже ввалившаяся, почерневшая, растрескавшаяся. Потянулся к мертвецу, ожила, встрепенулась плесень, поднялась к его руке. Раньше такого никогда не видел, не бывало, но это он только отметил, где-то фоном пролетела эта мысль. Все его, именно его – Димы, мысли были мелкими, незначительными. Дмитрий пропадал, отступал, снова уже белые буркала глаз смотрели с его лица.
Он опустил руку к чуть заметно двигавшейся плесени, она охватила его ладонь, ласково, нежно, мягко. Дотронулся до того, что было там, под ней, под плесенью – к коже, где были споровые мешки, где раньше пульсировала жизнь этого непонятного грибка, выпустившего корни, грибницы на поверхность кожи. Притрагивался и чувствовал жизнь в этом угнездившемся в теле организме. Чувствовал, как оно отзывается на прикосновение, снова пошла легкая пульсация на тонких венках-жилах грибниц, и он словно бы слился с этим существом через касание, смог с ним не то, что общаться, а ощущать его, быть с ним, быть им, отдавать приказы, а вернее даже задавать программу действий.
Мертвец на лежанке, вздрогнул, руки его, до того вытянутые вдоль тела, потянулись к груди, скрючились ослабшие пальцы, он снова жил. Не за счет себя, не за счет человека, а за счет заразы. Эти поганцы, эти грибницы как-то уж очень хорошо, быстро усваивали опыт друг-друга, как дугезия японская – черви, что при поедании друг друга не только передавали питательные вещества, но еще и память. Только тут – не надо было поедать, достаточно было прикосновения, отдачи каких-то микроскопических частиц, от кожи, от… от грибницы, что была и в нем в самом, только он ее не видел, не чувствовал. Ранее не чувствовал, а сейчас – шла в нем пульсация, новая, как биение сердца, или как боль от нарыва. И это было по всему его телу, а может даже уже и не его. Он больше был похож на зрителя, чем на хозяина.
Открыл следующую дверцу, выкатил тело. Это не столь высохшее, не столь обросшее – девушка, молодая, лет этак двадцать пять от силы ей было. Но вот так все сложилось, так жизнь закончилась. Снова руку на плесень, найти жгуты грибницы, снова приказать, ощутить, почувствовать отклик.
Следующая дверь… следующая…
Сара торопливо шла по коридорам первого этажа, поглядывала на часы, что она взяла у медсестры. Уже скоро поднимется тревога, начнется переполох, но не видела она пути, не могла найти куда бежать. Окна, забранные решетками как из нутрии так и снаружи, охрана при выходах, да и не идет к этим выходам никто, разве что такие же, как и охранники — ребята при оружии, да в форме цвета хаки. Похоже наружу выбирались только военизированные команды, а все остальные – жили и работали тут, внутри.
Коридоры, люди, коридоры… Она уже устала от всего этого мельтешения, да еще и не проходящая головная боль. Снова стало мутить, тошнить, хорошо, что в ее желудке было пусто, всё что можно было выблевать – уже осталось там, наверху, в ее палате без окон, с голыми стенами, где сейчас придет в себя медсестра, нет – она уже давно пришла в себя, только ждет, и с минуты на минуту – выйдет. И тогда…
Снова лифт, она замерла около него на мгновение, скользнула в голове мысль. Там, внизу, где-то, Дима. Говорят, что он мертв, но она в это не хотела верить, да что там – просто не верила. Не думалось, что он, тот, кто прошел через такую череду испытаний, мог так просто взять и погибнуть. Нет – не верила, просто не верила.
Шагнула к лифту, мимо нее прошел какой-то белохалатник, нажал на кнопку, тут же створка грузового лифта распахнулась. Он глянул на нее вопросительно, сказал:
— Заходите?
— Да-да, — торопливо вошла.
— Вам куда?
— Мне… — начала она говорить, когда они услышали:
— Подождите-подождите, — к ним торопился военный, его лицо было Саре вроде бы чуть-чуть знакомо, может быть… может быть тогда, когда ее везли, она могла, он мог быть одним из…
Военный заскочил в лифт, сказал:
— Минус третий, пожалуйста, — усмехнулся, — Сейчас в арсенал, а после снова на выход.
— Хорошо, — белохалатник нажал на кнопку, снова глянул на Сару, — А вам?
— Минус, — скоро глянула на панель, — пятый.
— Глубоко вам, — нажал, а Сара всё боялась, что вдруг и там, за две кнопки до самой нижней, тоже потребуется код, пароль, идентификация. Нет, ничего страшного не случилось. Створка лифта закрылась и они заскользили вниз.
Военный мельком взглянул на нее, отвернулся, и тут же, через секунду, снова уставился на Сару. Пристально уставился.
— У вас ссадина на лбу. Вы где так?
— Не заметила, об дверь и… — сглотнула, чуть испуганно взглянула в его сторону.
— А вы в каком отделе работаете?
— Я фельдшер, и… — не знала что сказать.
— На меня посмотрите. Посмотрите, я сказал! – он хватанул ее за руку, белохалатник рядом испуганно отпрянул к стене лифта, — Это же ты. Из Китая тебя везли.
-Я… я… Эшли, я медсестра и…
— Я тебя запомнил, — уже белохалатнику, — на минус четвертый, пожалуйста, нажмите.
— Штаб?
— Штаб, — он держал ее за руку крепко, не отпускал. Больно было.
Мигнул свет, стал красным, раздался записанный голос:
— Внештатная ситуация. Внештатная ситуация. Просьба всем находиться на своих местах. Удерживать позиции. Одеть средства СИЗ. Внештатная ситуация. Внештатная ситуация.
Дмитрий, или то что раньше им было, вышел последним. В коридоре уже громыхали, стреляли пулеметы, плевались раскаленным свинцом по бредущим, бегущим к ним телам. Только теперь это были уже другие, не обычные инфицированные мертвецы. Это было новое, страшное, то, что невозможно было уничтожить не спалив это дотла. Пока оставалась в этих телах, сохранялась сеть грибницы, тонких этих жгутиков, ниточек, корешков – всё было бесполезно.
Дима же тащил тело Мэла в другую сторону, туда, где были отсеки, на которые распространялся его доступ. Глянул на ворота, вот – сюда есть доступ.
Оттарабанил на клавиатуре код, приложил руку мертвеца, ворота стали подниматься, рядом, по бетону, высеча искру, с противным звуком, свечкой ушел к потолку рикошет.
«Быстрее-быстрее!» — кричало сознание Дмитрия, таящееся в теле, но сам он – был спокойным. Стоял, ждал, словно робот, и было даже чувство, что пройди навылет через него крупнокалиберная пуля, разорви в мясо его внутренности – тело не умрет, будет жить, будет действовать. Щель под воротами стала достаточно большой, упал, вполз, затащил за собой Мела. Уже изнутри бахнул по большой красной кнопке, воротина пошла вниз.
Было холодно, тело рефлектроно нахохлилось, поежилось, развернулся, изуродованное лицо ощерилось злой улыбкой.
Это был уже конкретный, стопроцентный морг. Длинные, уходящие вдаль проходы, широченные шкафы, или как их обозвать, словно стены убегающие вдаль. И все это были тела, там, внутри, за великим множеством створок, там были мертвецы. Много. Очень много. На шкафах шли какие-то обозначения, в дополнение к буквам и цифрам была еще и цветовая индикация. Там – слева, превалировал зеленый цвет, справа – все больше и больше квадраты наклеек под цифрами и буквами, становились краснее, багровей.
— Ясно.
Торопливо вправо, открыл, выкатил. Да, это уже не просто инфицированные, это уже конкретно изменившиеся. Сплошь проросшее тело, покрытое богатой сетью черных нитей, от тканей толком ничего не осталось – будто скелет, облепленный черной плотью, закутанный в черное же размочаленное полотнище плесени.
Руку на тело. Отзыв.
К следующему ряду. Выкатить, руку на тело – отзыв. Все было механично, сознание размазалось в череде страшных действий. Оно, темное в нем, создавало свою армию.
105
