Белохалатник торопливо распахнул незаметную створку в стене лифта, там были полностью закрытые дыхательные маски с фильтрами, наподобие противогазов. Торопливо выдернул ближайшую, натянул на голову, потом выхватил еще две, протянул Саре, наемнику.
— Что делать? – лифт стоял, не двигался, белохалатник нервничал, наемник, так и державший маску в руках, нахмурился.
— Ты тут лучше знаешь. Я про то, что за забором могу рассказать, а тут…
— Да-да, — торопливо закивал белохалатник, голос его из-за маски стал глухим, — согласно регламента, при нештатной ситуации, когда есть возможность заражения, коммуникации останавливаются. Система вентиляции рубится на сектора, происходит блокировка как на этажах, так и…
— Дальше, кто что может?
— Доступ к разблокированию есть только у предписанных регламентом сотрудников: военизированный состав, относящийся к аварийным ситуациям, руководители подразделений, и…
— Ты руководитель?
— Что вы? Я простой исследователь и…
— Я тоже к аварийным ситуациям не отношусь. Тогда что… Ждем?
— Ждем, — кивнул белохалатник и тут же, — А может это из-за нее тревога. Вы сказали…
— Тут связь есть?
— Да, — белохалатник торопливо, вдавил кнопку на панели лифта, загорелся красный индикатор.
— Сбежавшая у нас, ее опознал… — глянул на наемника, тот тихо сказал: «Деннис Катмен», — Опознал участник операции по захвату Деннис Катмен. Она не опасна. Напугана. И…
Лифт вздрогнул, пополз вниз.
— Вот! – обрадовался белохалатник, — Вот и разобрались! Видите, ничего страшного!
— Ничего страшного, — Деннис глянул по сторонам, быстро, торопливо стал натягивать маску, — если ничего страшного, почему мы вниз.
— Ну…
— Не, друг, так дела не делаются. Она сверху сбежала, нас туда бы надо, — он выдернул пистолет из кобуры, снял с предохранителя, взвел курок, — Что-то тут не так.
Они следили за панелью. Минус третий, минус четвертый, но лифт не останавливался. Вместо этого они слышали приглушенный отзвук стрельбы. И чем ниже, тем он становился громче, яростнее. Вот и предпоследний этаж уже пробежал, остался только… Стала отъезжать в сторону створка лифта и по ушам ударил громкий, уже ничем не приглушенный тяжеловесный стрекот крупнокалиберной канонады.
В кабину влетел солдатик, тот самый, что был раньше в своем прозрачном аквариуме у входа, что пропустил Мела какие-то часа три четыре назад в лабораторию. Заскочил, нажал на кнопку нулевого этажа, а троица: Сара, белохалатник, наемник – уставились туда, в коридор, где меж трассерами, искрами, вспышками автоматической стрельбы, в красном аварийном свете, на них надвигалась целая армада чудовищ.
— Давай, давай, — орал солдатик, торопливо набирая свой код доступа на панели, потому как лифт, в угоду регламенту не хотел подчиняться лишь простому нажатию кнопки этажа. Панель пиликнула зеленым индикатором, солдатик торопливо приложил руку к панели для идентификации личности, створка лифта стала закрываться, медленно, неторопливо и… Сара решилась.
Она выскочила из лифта, наемник дернулся за ней.
— Не дури, сдохнет! – крикнул солдатик, и всё – створка закрылась, лифт неторопливо полетел вверх, дальше от этого пальбы, от тварей. А Сара осталась тут, под грохот канонады, в прямом, длиннющем коридоре с высоченным потолком, и на нее надвигалась целая толпа лохматых, черных, жутких тварей. Двигались они ломано, рвано, но как-то неутомимо, не обращая внимания на то, что из их тел вырывало черные клоки, разбрасывало, разматывало. Но что самое страшное, это то, что твари в коридоре – это было ещё не все, они нескончаемым потоком шли, выдвигались из дальних ворот, что были далеко-далеко, метрах в трехстах от нее. И где-то здесь… Где то здесь был Дима.
Сара торопливо глянула по сторонам. Что тут вообще есть? Что? Бросила взгляд в сторону, там, в закутке у стены стояли машинки, наподобие тех, что гоняли по полям для гольфа. Вот только, как сунешься под эти пули, как… Как?!
Но все же – побежала к машинкам этим, заскочила в одну, ни крыши, ни лобового стекла, вместо ключа – кнопка для завода. Нажала, сдала назад, вывернула, уставилась на надвигающуюся на нее армаду мертвецов, и, закричав от ужаса, от страха, вдавила педаль газа, понеслась под пули.
Мимо гулко, яростно, проносились невидимое, горячее, смертельное, обдавая ее жарким ветром, вот с крыла ее маленькой машинки, разлетелся, разбрызгался белый пластик, и вот уже твари. Она зажмурилась, вцепилась в руль, сжала зубы, завывая как-то не человечески, страшно, по звериному.
Почувствовала удар, еще, завыл натужно электродвигатель ее маленькой машинки, продираясь, пробиваясь через затор тел, мотнуло, переехала через кого-то – дальше, дальше. Злой осой просвистела пуля, обожгла плечо, и вот – ровный гул снова, она открыла глаза, вовремя – вывернула руль. Похлопала по плечу – ничего, только одежду зацепило, кожу обожгло. Объехала стоявшее перед ней нечто черное и сгорбленное, большое, будто два человека встали друг другу на плечи.
И дальше, дальше, пригибаясь, пытаясь уменьшиться в размерах, потому как вокруг, над ней, по бокам, звонко и ярко высвечиваясь искрами, клевали злые пули. Вот ворота, из которых прут твари, и… Вывернула руль, машинка ее едва не завалилась, не перевернулась на бок, поднялись колеса слева, и тут же снова упали, машинку качнуло.. Встала, остановилась за воротами.
Сара выпрыгнула, подбежала к воротам, прижалась, вжалась в стену, потому как оттуда, из ворот, всё выходили и выходили твари, едва ли не потоком перли. Но она видела, видела, когда проносилась мимо, кто там стоит, стоит и ждет, и мимо него потоками, обтекая с двух сторон прут твари. Там стоял Дима. Стоял спокойно, недвижно, будто так и надо.
Попыталась выглянуть, и тут же снова спряталась за небольшим выступом колонны, перли твари, она боялась, она очень боялась, что ее заметят, и пойдут… пойдут сюда.
— Дима, — далекий отзвук, почти неслышимый, где-то на самом краю сознания. Он даже не двинулся, ни единый мускул не дрогнул. Он уже не был им, он растворился в грибнице, на его побледневшей коже уже проступала чернота нитей, он чувствовал их пульсацию, и глаза его, до толе бледные бельма, теперь зарастали черной тьмой, как у других зараженных. Он переставал быть.
— Дима, — снова голос, уже громче, но всё одно – никакой реакции. Это уже было простым, ничего не значащим, словом. Он должен стоять тут, пока не затихнет грохот, пока не замолкнут турели, и смертельный шквал свинца остановится. Тогда-то ему можно будет выйти и…
Промелькнуло что-то белое там, за выходящими, он повернул голову, увидел человека в белом халате, в маске дыхательной, полной, не видно лица за блеском стекла. Человек бежал к нему, вот, пуля разворотила, разбрызгала черным идущего к ней возрожденного, отбросила в сторону, и он не успел ухватить ее. Да, откуда-то он уже вспомнил – это она, и крик этот: «Ди-и-има-а-а!» — протяжный, знаком, голос – знаком. Он сделал шаг вперед, а ту, в белом, уже обступали, ловили, комкали вокруг нее черные тела пространство, схлапывались.
Он сделал шаг, еще шаг к коридору, где ярилась свинцовая метель, еще шаг.
Та, в белом, вырывалась из черных рук и снова крикнула:
— Дима!
И он побежал к ней, расталкивая тела, те податливо расступались, падали, подхватил, вырвал ее из многих жадных рук, обнял. И их оставили. Те, другие – пошли дальше, выполняя заданную программу, а он снова вспоминал себя, вспоминал кто он есть такой вообще.
— Дима, мне сказали ты погиб, мне…
Он бросил взгляд в сторону, где стояла маленькая машинка, он еще не помнил всего, он только знал, что ее надо спасать, что это – Сара, и она почему-то очень важна. Болью отзывалась пульсация грибницы в нем, рвала его, но всё равно – преодолевал он это, снова брал свое тело под свое же управление. Потащил ее к машинке, сам уселся, нажал на кнопку, и погнал машинку прочь, вперед. Мимо проносились многочисленные ворота, и…
Пальба затихла! Оглянулся, увидел вдали турели. Их стволы светились багровым цветом, дымились, исходили белым струйками – всё. То ли боезапас вышел, то ли сдохли сами стволы.
Они гнали вперед, а там, позади, твари рвали створки лифтов, слышался скрежет металла – они пробьются, они точно пробьются, разорвут препятствие, и полезут вверх, он это знал наверняка.
Взгляд в сторону, надпись на воротах – знакомая. Слышал. Тормознул, выпрыгнул. Да, этот номер Мэл тоже называл. Только вот самого Мэла нет, нет его руки, чтобы приложить к панели.
Все же подошел. Ввел код. Послушно загорелась зеленым светом панель, куда надо приложить ладонь. Нет нужной ладони, нет руки. Что делать? Через пару секунд ожидания заметил надпись, горящую наверху тем же зеленым светом: «Внутренняя коммуникация».
Ткнул в нее пальцем. Закричал:
— Открывайте! Спасите!
И… Створка ворот поползла вверх.
Он кивнул Саре, та послушно проползла в зазор, сам бросился следом, и тут же створка поползла вниз, опустилась.
— Доктор Мел, — голос из громкоговорителя, — почему вы без маски? Вы заражены? Пройдите пожалуйста в отсек очистки. Вы… Понимаете.
— Да-да, конечно.
— Где мы? – подала голос Сара.
— Это… А вы собственно кто? Доктор, кто это?
— Я не знаю… Ну не бросать же ее было!
— Что у вас с лицом. Док… Доктор?!
— В коридоре… неудачно упал… Да меня лучше сразу… к тварям. Я похоже уже всё… — сглотнул, торопливо оглядывался, — ее спасите.
— Хорошо. Только всё равно в очистку сначала. Оба.
— Конечно, — всё таки увидел слева дверь, на которой стоял значок биологического заражения, наверное туда. Взял Сару за руку, сделал шаг.
— Вы куда, там же зверинец!
— Простите, — но тут же его прошибла мысль — зверинец, — бросился к двери, торопливо стал вбивать пароль, замок пиликнул, ввалился во внутрь, Сара за ним. Тут была жуть, царство кошмара. То, что он видел до того ни шло ни в какое сравнение, с местными тварями. В плексиглазовых камерах ютились жуткие, совершенно уже не похожие на людей зверюги. Огромные, сросшиеся из многих, больше похожие на лохматых спрутов.
— Док! Вам туда нельзя! Док!
— Заткнись! – рявкнул Дмитрий, шагнул к ближайшей, ввел пароль, прозрачная дверь распахнулась, и он вошел к жуткой твари.
Тут же завизжала сигнализация, проблесковые маячки заполошным красным светом замельтешили, Сара вжалась в стену, в угол. Через эту какофонию звуков пробился голос того неизвестного по громкой связи:
— Я вызвал охрану. Не знаю, что вы…
Дмитрий не обращал внимания, он вошел, влился в этого осьминога, чувствуя, как грибница в нем жаждет этого прикосновения, коснулся. Поверх него, позади него оплелась, сомкнулась черная плесень, он оказался в твари, он почувствовал зачем она такая. Это было перерождение, симбиоз множества отдельных частей, как португальский кораблик, как физалия – сплетение из разного многого, чтобы получить новое, одно, мощное, с новой целью.
Выпростался из твари, побежал к следующей, а тварь уже ломилась, наваливалась на мощное стекло и то дрогнуло, покрылось мелкой сетью трещин, осыпалось звонким дождем. И следующая такая же.
— Что вы, что вы… что вы делаете! – надрывался, орал неизвестный в микрофон. В динамике громкой связи затрещало, послышался другой голос – видимо тот, кто говорил, был не один. Уже вторая гигантская тварь взламывала стекло своего аквариума, рвалась наружу, Сара визжала, вдавливалась в угол, под стол, а гигантский осьминог из людей уже то ли шел, то ли перетекал к дверям из этой комнаты, к общим воротам.
— Что теперь. К лифтам? – голос по громкой, видимо забыли отключить микрофон.
— Ты видел по камерам что там? Ты видел?
— А куда?
— В метро… Блин! Микрофон! Отключи!
Щелкнуло, пропали звуки.
— Дима, — закричала Сара, — Дима.
Тот остановился, замер, снова приходил в себя. Она смотрела на него и ей было страшно – Дима не был уже человеком, лицо исчерчено чернотой линий, черные глаза.
— Что… — голос не его, мертвенный.
— Метро, тут есть метро и…
Он сделал шаг к ней, не человеческое движение, как у тех тварей. Будто изламывался, а не шел, ей было страшно, но…
— Они убегают. Тут есть метро.
— Понял, — мягко отстранил ее, к двери, на себя рывок, точно – код. Набрал, снова рывок – нет, тогда толчок – дверь распахнулась и они увидели двоих в белых халатах, в масках, и поднимающуюся створку воротины перед ними.
Дима в нечеловеческом рывке, бросился вперед, облапил, охватил одного из них, прижался лицом к его маске, второй выхватил пистолет, выстрелил, пуля прошила плечо Димы, вырвалась наружу красновато-черным фонтанчиком. Уже сейчас грянет второй выстрел, но из дверного проема выпросталась лиана, жгут черный, охватила стрелка, рывком сдернула с места. Приглушенной маской крик ужаса, стрельба уже там, за дверью, только что он сможет сделать этим слабосильным пистолетом – ничего.
— Где метро, — рычащий, нечеловеческий голос Димы.
— Там, в конце…
— Веди.
Рывком сдернул с пола белохалатника, уже несутся к электрокару, гудит электродвигатель.
— Сюда.
Выпрыгивают, сбегают вниз по ступеням. Стоит великое множество малых вагончиков. Бегут к крайнему.
— Дальше? – рычит зло Дима.
— Садимся и едем. Там просто.
— Ясно, — и Дмитрий сдергивает с него маску, отталкивает и белохалатник, как рыба беззвучно хватает ртом воздух, он уже заражен – он уже не жилец, и он это прекрасно понимает.
Они с Сарой заскакивают в вагончик. Тут и правда всё просто. Одна единственная кнопка. Нажимает, рывок, скрежет, и их вжимает ускорением в сидения. Маленький вагончик мчится сквозь черноту тоннеля куда-то прочь. Далеко-далеко отсюда.
Был закат. Они лежали на взгорке, в отдалении от города. Красный шар солнца уходил за линию горизонта, всё было багровым, всё стало кровавым. Больше никто оттуда, из темноты тоннеля метро наверх, не выберется. Дмитрий завалил люк всем, что нашлось в той малой комнате эвакуации. Шкафы, приборы – всё это он навалил сверху на люк. Пускай они остаются там, в своем царстве.
То, что там никто не выживет – это было понятно и для него, и для Сары. Ей было очень жаль ту медсестру, что помогла ей сбежать. Но тут ничего не поделаешь. Конечно сам великий и могучий заказчик – сбежит. С этим тоже ничего не поделаешь: сядет на свой вертолет, когда поймет, что тут всё – партия проиграна, и исчезнет в неизвестном направлении в лазурных далях. А они… что они теперь.
Сара приподнялась на локтях, она всё так же была в маске, спросила глухо:
— Дим, и что теперь?
— Завтра, Сара, все завтра. Я устал. Спи.
— Тут? Наверху? Под небом?
— Да. Не бойся. Завтра разберемся.
Он положил руки под голову, уставился в высокие, набрякающие черными красками ночи, небеса. Всё завтра. И он знает уже, что будет завтра. Он это знает…
Медленно подъезжали к городу, и чем ближе, тем страшнее было это приближение. Город, издали был всё еще такой же, но чем ближе, тем больше прорастал он чертами апокалипсиса. Разбитые машины на дорогах, завалы, разбитые стекла-окна зданий, чернеющие провалами, закопченные от пожаров стены домов. Мертвые тела на улицах, и тишина. Гремящая тишина. Въехали на улицу, где их обступили стены высоток. Бредущие твари, они будто чувствовали, что там, в машине есть тот, кто им неподвластен, не интересен – просто проходили мимо, или провожали их не то что взглядом, а движением всего тела. Местами были связки из черных недвижных тварей, крысиные короли нового времени, и от них, от этих связок, от этих жутких черных осьминогов, в стороны разбегалась сеть, паутина, этакие вьюнки черных нитей грибницы.
— Мало, этого мало, — твердил себе под нос Дима, а Сара даже не смотрела в его сторону. Ей было страшно на него смотреть. Он был жуткий, он уже не был похож на человека. Бледный как смерть, весь в черных пульсирующих жгутах, непроницаемая тьма в глазах. Не человек, лишь какой-то странной, жуткой силой воли не обратившийся в одну из тварей.
Поворот, и вот жуткая улица, как будто взятая из какого-то фильма ужасов, вся оплетенная черными вьюнками, что стелются по земле, взбегают, карабкаются вверх по стенам, и чем дальше, тем больше, тем чернее и страшнее.
— Пошли, — он остановил машину, вышел.
— Зачем? Я не хочу, — она давилась слезами, — Дим, мне страшно, мне очень страшно.
— Сара, ты мне нужна… это… это тяжело. Я без тебя… я не смогу держать это… Я должен быть… Я должен знать зачем и без тебя… — речь давалась ему уже с трудом, — Я должен знать зачем я это всё, зачем я еще человек. Я потеряюсь без тебя. Ты мне нужна.
Она вышла из машины, он взял ее за руку, и они пошли по этой черной улице, переступая через толстые жгуты-щупальца этой жуткой грибницы. Шагали вперед, к чернеющему вдали высокому шпилю небоскреба. И чем ближе подходили, тем лучше Сара видела, что там, внизу, у его основания – огромное нечто, обложившее всё здание.
— Мне страшно, — она сжала руку Димы крепче.
— Я с тобой. Не бойся. Нас не тронут.
— Я устала.
— Чуть-чуть осталось.
Шпиль был близко, перед ними. Весь снизу он был оплетен, облеплен валом в котором угадывались тела, сколько их тут было? Сотни? Нет – много больше. Наверное- тысячи. Тысячи почти мертвых тел, обратившихся в одну большую, громадную связку, кучу, что поднималась этажа до третьего, до четвертого, пустившая корни по земле, в стороны и вверх. Пульсирующая, страшная. Мертвецы, что были в основании, слабо, еле заметно двигались. Взбрыкивали, извивались жгуты, щупальца, взбирались, ползли вверх. Все было наполнено тихим шорохом, гулом, будто многие и многие тысячи умирающих тихо сипят, едва слышно подвывают, и еще кругом эта черная пыль спор, под которой уже не видно асфальта, все было кругом черно, и только небо над головой было все таким же прозрачным, ярким.
— Зачем, Дим, зачем здесь всё это… Зачем это? – она тяжело дышала, устала, еще и маска – душно, давит.
— Это следующий этап. Объединение для заражения. Оно из глубин, и чтобы подняться выше, пробиться через – надо выстреливать споры вверх. Надо… — ему тоже было тяжело, но не от усталости, а от того, что он себя сдерживал, сдерживал в себе это.
— Всё. Стой здесь. Дальше – нельзя. Стой…
Он отпустил ее руку, сделал шаг вперед, другой, третий, обернулся – поднял руку, улыбнулся, жутко было видеть эту чистую, искреннюю его улыбку на уже каком-то совершенно нечеловеческом лице. И пошел дальше, поднимаясь вверх по этим телам, будто взбирался на гору, выше, выше, и вот его уже не угадать, не разглядеть в море черной плесени, среди жгутов-змей лиан грибниц, не видно.
Она ждала. Он не сказал ей уходить, поэтому она ждала, не отступала. Смотрела на черное, взмывающее вверх месиво.
— Дима… Дима… — тихо повторяла себе под нос, текли слезы, только их нельзя было утереть, мешала маска, — Дима…
И вот вся эта жуть пришла в легкое движение, будто пошла вся она рябью, забилась, затрепетала. И от краев, к центру будто на обратной перемотке при падении капли в воду, пошли волны. Сначала малые, все корни, все эти нити, вздрагивали, вздымались в единой волне, и волны становились выше, пульсировали чаще, сбегались к центру, к этой черной высотке и вот дохнуло, с громким взрывом, сипением воздушным, ударом ветра из вершины в небо выстрелило огромное черное облако спор. Оно расширилось, разметалось по всему небосклону, понеслось под дуновением ветра и всё стало черным и тут – внизу, и там – в небесах. Это было как выброс вулкана, как извержение пепла, как дым, это было – глобально, циклопично, невероятно исполинское зрелище – это было ужасно…
И тут же вся эта чернота стала выцветать, белеть, будто прогоревшая в белую сажу бумага, истончаться, осыпаться. Жгуты бились в конвульсиях, иссыхали, падали с высот кусками, обрывались, разлетались в клочья, в пыль, пока летели вниз. Этот нереально огромный, титанических размеров споровый мешок из десятков тысяч тел, погибал. Проседала гора, осыпалась внутрь себя – всё превращалось в пыль, всё превращалось в тлен.
— А так… Так разве…
И тут процесс пошел еще быстрее, куча уже не проседала, она ссыпалась в себя, воздух наполнился мелкой пылью, маску залепляло, ничего не было видно, по ногам, по телу ее били корчащиеся в агонии щупальца грибницы, всё вокруг обратилось в пыльный ад, где кругом было движение, смерть, и ничего не увидеть, ничего не различить.
Она закричала, упала, сжалась в комок, и так и лежала, жмурясь, ревя всхлипывая. И вроде всё, и вроде стало тихо, и только тихий шелест, будто в огромном лесу среди листопада, тихий, ласковый шелест.
Поднялась на ноги, пыль рассеивалась, сходила на нет и она пошла вперед, к зданию, не зная на что надеясь. Шла, вглядывалась, из под ног взметался серый прах, оседал медленно, нехотя. И… Что это?
Увидела, побежала вперед скорее, легкое движение – вроде бы… вроде бы. Да!
Подбежала, стала отбрасывать, раскидывать пыль, что полностью погребла под собой живое, двигающееся.
— Дима, Дима… Ты… — ухватила руку, потянула, и снова раскапывать, голыми руками разбрасывать медленно оседающий прах. Достала, вытянула, да – он, да, дышит, тихо только, еле-еле. И лицо его уже чуть подернутое живым румянцем, изборождено ввалившимися шрамами, страшное, но уже живое лицо.
Похлопала по щекам, но только лишь голова моталась из стороны в сторону. Она уселась в пыль, в прах, положила его голову к себе на колени, гладила по голове, по груди и всё повторяла:
— Дима, Димочка, не умирай, пожалуйста, ты только не умирай…
— Ты… ты чего в маске, — она даже не услышала его голоса поначалу, а потом вздрогнула, опустила взгляд, увидела его глаза, карие глаза, обычные, живые карие глаза.
— Живой, ты живой…
— Куда я денусь… — сглотнул тяжело, — с подводной лодки. Ты… Сара… ты чего в маске.
Она уставилась на него непонимающе.
— Это… это теперь всё. Это теперь со спорами – смерть этим всем, этому… Феноптоз… — закашлялся, отер рот запыленным рукавом, — Не слышала? Самоубийство… суицид генетический. Теперь всё… Я посплю немного. Чуть-чуть… Устал очень…
Он закрыл глаза.
А по-над миром неслось облако спор. Черное и страшное. Расползалось в стороны. Легкое, воздушное, разлеталось, как пыль от взрыва вулкана, в стороны на многие и многие сотни километров и оседало. Заражало такие же огромные, невероятные споровые мешки устремленные ввысь, сплетенные из тысяч тел, и изрыгалось новым извержением, извергалось и тут же сообщество их породившее — погибало, иссыхало, осыпалось в пыль, и неслось дальше облако, дальше, через моря, через океаны, через горы.
Где-то там, вдалеке, за много сотен километров отсюда, от города этого мертвого, потерпел крушение вертолет, из него выбрались несколько человек. Среди них был и заказчик. Они упали в городе, на его окраине, рядом с огромной свалкой из машин, черных тел, уже успевших сплестись. И только выбрались, их тут же охватило черными жгутами, притянуло, втянуло. Мудрые жгуты не заморачивались на то, чтобы содрать маски, они давили тела, рвали их, пускали в них тоненькие нити, микроскопические корешки, что сосали из живых еще тел кровь, органику, иссушали их, заражали. И к тому времени, когда облако новых спор достигнет их, и заказчик, и свита его – уже иссушатся, уже сгинут. Только Сара и Дима никогда об этом не узнают.
Дима спал, Сара гладила его по волосам, и утирала слезы. Маска валялась рядом в пыли. Всё закончилось.
58
