Подожди, — Костя сдернул с плеча рюкзак, конечно Сергеич этого не увидел в кромешной тьме, но услышал, как тот тяжело брякнулся об пол, взвизгнула молния, значит есть у него еще что-то при себе. Тихое шебуршание, а потом вспыхнул фосфорицирующий зеленый, призрачный свет – вспыхнул маленький экранчик спутникового телефона, — Во!
— А это…
— Да, чтобы связь держать, но у него аккумулятор должен быть – мама не горюй. Видно плохо, но лучше чем ничего, — он выставил руку вперед, сделал шаг в слабо освещенный проход пещеры, и тут и его хваленый аккумулятор спутникового телефона дал сбой. Замерцала экранчик, нехотя стал тусклеть и вот – погас.
— Круто, да, — съехидничал Сергеич.
— Да нет! Да быть не может, там полная зарядка была!
— Ладно, — уже очередь Сергеича была шуметь своим рюкзаком, только он шумел уже гораздо дольше. Слышалось позвякивание, похрустывание полиэтилена, и вот, чиркнула кремнием зажигалка, слабосильный язычок ее огонька пропал за склонившимся над чем то на полу Сергеича, и вот он уже распрямляется, держит в руках железную кружку вверх донышком, а на донышке том синеватым пламенем горит таблетка сухого горючего.
— Как-то так, — Сергеич вздохнул.
Побрели вперед, уже не торопясь, медлительно, чтобы таблетка сухого горючего не соскользнула с донышка кружки. Огонек был прозрачным, тщедушным, и тени в его пламени вытанцовывали, кривились, гримасничали, прятались за уступами пещеры, и всё казалось, что тут что-то мелькает, что-то бродит, а они этого просто не могут поймать, успеть за ним взглядом.
— У тебя много таблеток? – спросил Костя, глянув в очередной раз на кружку в руках Сергеича. От таблетки осталась в лучшем случае половина.
— Две упаковки. Запасливый я.
— Это хорошо… — Костя вздрогнул, глянул в сторону, ему вновь показалось, что что-то прошмыгнуло, исчезло в одном из плавных ответвлений пещеры, только в этот раз явственно – реалистично.
— Что? – напружинился как-то сразу Сергеич.
— Тихо… — шепнул Костя.
Они замолчали. Огонек таблетки уже пыхал, а не горел ровно, и это пыхание даже слышно было во влажной, капающей тиши пещеры. Шуршание. Да-да, шуршание оттуда, куда ему показалось скрылось движение.
— Там, слышал? – шепотом спросил Костя. Сергеич кивнул, — Крыса наверное?
— Крыса тоже знает куда бежать, — тихо ответил Сергеич.
Они заспешили следом. Этот проход был вихлястым, длинным, и больше не было в нем никаких ответвлений. Гладкие своды, может река тут раньше проложила свое русло, намыла, капли влаги отблескивают мерцающему свету огонька на кружке, и больше нет никаких звуков, никакого света, хотя Костя, где-то внутри, надеялся, что вот свернут они за крысой, и где-то там, далеко впереди, увидят едва заметный, рассеянный белый свет выхода. Никогда и никому он не признался бы, не рассказал, что где-то внутри, в глубине его души по сию пору из был жив страх из детства – страх перед темнотой, страх замкнутых пространств. Пещера давила на него своими сводами, заставляла дышать отрывисто, колотиться сердце. Сергеич шел впереди, поводя рукой с кружкой из стороны в сторону, а Костя оглядывался то и дело, ему было страшно.
— Всё, — сказал Сергеич, и негромкое это слово отразилось от завала впереди, понеслось обратно по длинному извилистому коридору, тихим шепотом, дуновением. Костя тоже глянул вперед, уставился на завал. Коридор был перекрыт намертво. Здоровенные валуны, усыпанные камнями поменьше, — Пошли назад.
— Давай отдохнем, — Костя оттянул воротник своей штормовки. Да, тут было морозно, но его давило это чувство потерянности в глубинах, — Сергеич, покури что-ли. Хочется теплого запаха.
— Давит? – догадался Сергеич.
— Есть малеха, — чуть нахраписто ответил Костя, пытаясь за этой пренебрежительностью, бравадой спрятать свой страх.
Сергеич присел, скинул с плеч рюкзак, поставил кружку на пол, полез за сигаретами.
— Сергеич, смотри! – Костя показывал пальцем на огонек пламени, — Смотри! Сергеич посмотрел, сдвинул брови. Пламя клонило, немного, но клонило в сторону от завала, будто легким сквозняком оттуда тянуло, а еще, на полу каменном, на граните, или какая тут была порода, стали видны будто ржавые потеки, буроватые пятна. Можно было спутать эти пятна, потеки с текстурой камня, но нет – ясно было видно, что они как натекшие что ли. Он аккуратно поднял кружку и на четвереньках, стал по малу, по чуть-чуть двигаться вперед. Пятна эти, размытые, едва заметные уже, тянулись к завалу, и дальше, выше, громоздились на камни, взбирались выше и выше.
— Сергеич, ты что?
— Кость, а это кровь тут. Вот, посмотри. Сюда что-то тащили. И это было в крови.
— Давно? – он тоже присел на корточки, вглядывался в рыжие разводы на камне.
— А я знаю? Почти не видно, может и давно, — ему на макушку упала холодная капля воды, потекла за шиворот, его передернуло, — а может и недавно. Каплет здесь вона как.
— Посвети повыше, — Костя глянул туда, на вершину завала, что отсюда, казалось, упиралась в самый сводчатый потолок пещеры. Сергеич послушно приподнял кружку, даже на один валун взгромоздился, залез, но все одно – наверху завал плавно изгибался вдаль, и не видно было, что там. Зато было видно, что пятна крови тут, на камнях, были куда как заметнее, не столь размыты, как внизу.
— Я полез, — Костя скинул рюкзак, застегнул верхнюю пуговку своего камуфляжа, чтобы меньше цеплялось за камни, и полез вверх. Застучали падающие, соскальзывающие вниз мелкие камушки, слышалось его, Костино пыхтение. И вот уже Сергеич видит только ноги его, и ползет Костя куда-то, прямо под сводом пещеры. Сергеичу даже страшно за него стало, вдруг у него клаустрофобия, или еще что из этого, а он сейчас там протискивается. Вот и ноги из виду пропали.
— Эй, слышишь? – голос Кости был приглушенный.
— Да.
— Проход под потолком. Можешь рюкзаки закинуть?
— Да.
Сергеич поставил кружку с уже почти сгоревшей таблеткой на валун, схватил рюкзаки, полез вверх. Вот и вроде проход, не видно толком, но там темнее чем кругом, не хватает отсветов, полез туда, и отпрянул, едва не сверзился вниз с насыпи. Оттуда, из глубины, из черноты, выпростались грязные руки, послышался голос:
— Давай.
— Держи… — сглотнул, голос у него дрожал. Всучил рюкзаки Косте, сам вниз, за кружкой.
Уже на той стороне, когда спустился, когда осветили проход, увидели то, чего тут особо то и быть не должно. Чуть поодаль, по сводчатой стене пещеры, на уровне глаз, протянулся тонкой ниткой провод, что убегал вперед, дальше.
— Это что?
— А это, похоже, секретка, — сказал Сергеич. Он поднял светоч повыше, и стал виден в высоком полумраке висящий плафон лампы, — ну и путь они себе сделали.
— Может вход где-то в другом месте был, а это – эвакуационный выход?
— Может и так, пошли.
Все такая же пещера, и если бы не провод этот, не редкие отсветы, отблески от плафонов ламп сверху, можно было бы подумать, что идут по, по природному рукаву давно промытого русла подземной реки. А потом, в ровном камне стены – провал, и проход уходит дальше, а этот провал – он ровный, резанный. Сергеич остановился, поднес огонек к провалу, там была древняя, ржавая дверь с окошком, уже навеки забранным металлическим листом – приржавело насмерть. Сергеич взялся за влажную ржавую ручку, потянул на себя и дверь со скрежетом пошла, распахиваясь все больше и больше, а за ней – темнота.
— Что там? – спрашивал Костя за спиной, а Сергеич не отвечал. Он молча выставил руку с огоньком вперед, стены, уже не своды, а именно что стены беленые. Шагнул вперед, в коридор. Сделал несколько шагов, Костя следовал за ним, остановился, присел на корточки. Перед ним, на полу, лежало тело. Древнее, высушенное годами, почерневшее, больше всего напоминавшее мумию. Тело было в форме, в стандартной армейской советской форме, тускло поблескивали пуговицы, пряжка со звездой. Мертвец слепо, безглазо, уставился в потолок коридора. На поясе у него, виднелась растрескавшаяся кобура.
— Глянь, — тихо сказал Сергеич, и Костя глянул. Там, в кобуре, был ТТ. Самый настоящий. На черных его щечках так же была звезда.
— ТТешник… Круто.
— С поясом вместе снимай.
Костя послушно выполнил действие, сдернул с тела пояс с кобурой, протянул Сергеичу, а после уже, с интересом, стал рассматривать самого мертвеца.
— Сергеич, поближе посвети, пожалуйста.
Тот приопустил огонек пониже, и Костя чуть отвернул ворот рассыпающейся в его пальцах гимнастерки, потянул дальше. Присохшая ткань рвалась легко, с тихим, будто бумажным, треском. Там, на груди, на животе, Костя увидел распахнутый разрез, как и у тех мертвецов, что были на поляне. Он наклонился поближе, пытаясь вглядеться в черноту провалов глазных впадин, надеясь там, в глубине, увидеть высохшие глаза или что-то в этом роде, сам не знал как оно должно выглядеть, но вместо этого увидел рваность краев кожи. Так и есть – глаза тоже извлечены. Все точно так же — та же картина.
— Как те, на поляне, — сказал Костя, спросил, — Ты пользоваться то пистолетом умеешь? Показать?
— Не в те времена рос, в армии все служили, — ответил Сергеич.
Поднялись, двинулись дальше. И снова – тело, не одно, поверх него навалился еще один мертвец. Тоже оба в форме, тоже высохшие донельзя, растрескавшаяся черная кожа, свалявшиеся редкие патлы волос.
— Переверни.
Костя перевернул. Всё так же. Глаза, грудь — выпотрошены. Пистолет взял себе, у следующего мертвеца только обойму выщелкнул, патрон из ствола тоже, положил в карман.
Шли дальше. Тел становилось больше. Все одинаковые. Разве что некоторые попадались и в гражданской одежде, у одного из мертвецов был калашников, старый, еще под калибр 7,62. Костя поднял его, осмотрел, перекинул через плечо.
— Сколько их тут?
— Все, наверное. Все кто был, — тихо сказал Сергеич, — Случилось, и они сюда, а тут… вот оно как тут вышло. Смотри, что там?
Костя послушно шагнул вперед, открыл ящик на стене, там в несколько рядов угнездились фонари. Старые, пыльные, но, что радовало – карбидные. Тут же коробка картонная, разорванная, из нее торчат, ссыпались знакомые белые камушки того самого карбида.
— Кость, это выходит, что не сбежали они сюда, а притащили их после… — Сергеич сглотнул, — так бы разобрали. Не тут они полегли, чую, не тут, дальше. Ладно, давай проверим.
Дальше шли освещая путь фонарями. Лучше, много лучше, но все же это не электрический свет, а пламя, свет был желтый, тусклый, не яркий. Но ровный.
Там, вдалеке, на границе света этого длинного коридора, превращенного кем-то в огромный склеп, что-то промелькнуло, тень низенькая, но нет – не крыса, исчезла за углом. Костя, свободной рукой, вырвал из кобуры табельный ПМ, выставил вперед.
— Видел?
— Еще бы не видел, — так же шепотом ответил Сергеич, — пистолетик не убирай.
— Ага.
Дошли! Всё, вот она – та самая секретка, после длинного эвакуационного коридора, тут же раздались вширь стены, взметнулся вверх потолок, так что, развернув фонарь вверх, можно было разве что угадать его, не то что увидеть. Кругляки света их фонарей забегали по сторонам. Тут всё было как в старом кино: шкафы электроники с круглыми экранчиками, пыльными, матово отблескивающими, множество тумблеров на шкафах, кнопок квадратных. Столы кругом, на них громоздились старые, еще те, что надо было подключать к розетке, калькуляторы, бумаги на полу веером разлетевшиеся, опрокинутые стулья, кадки, в которых, когда-то давно, что-то росло, а теперь висит сухими тряпочками-остовами. Вымерло всё. Давно вымерло. Костя присел на корточки, посветил фонариком вниз, на пол. Вроде именно тут пробежало то нечто, мелкое, быстрое. Он ожидал увидеть на пыльном полу следы наподобие крысиных, но вместо них увидел совсем уж непонятное. Да, следы были, тут много их было, сновали тут эти существа, только форма их больше напоминала то ли кошачьи, то ли человечьи – нечто среднее. Чуть вытянутое от пятки, и отпечаток пяти пальцев в ровное полукружье.
— Сергеич, глянь, видал такие?
Тот тоже присел рядышком, посветил, прищурился, вглядываясь, отрицательно помотал головой. Поднялся, двинулся дальше. Похоже это был большой вычислительный зал. Слишком тут много всего было понаворочено. Вдоль стен стояли все те же шкафы – некое подобие компьютеров того времени, на некоторых из них стояли здоровенные бабины с магнитной лентой. Всё это обветшало, покрылось пылью, хоть воздух тут был и сухой, не то что в пещере – вентиляция все еще исправно работала, не засыпало ее, но всё одно, тут и там темнели пятна ржавчины, а может быть и не ржавчины… может быть и крови… Одна из стен вместе со шкафами была испещрена дырками, разбитый экранчик монитора поблескивал острыми осколками, трещинами. Кто-то даванул очередью сюда, душевно, во весь рожок, попал или нет? Теперь уже не узнать.
Дальше, за шкафами с ламповой электроникой, стояли столь привычные взгляду, белые шкафы, этажерки, какие стояли, кажется, во всех советских регистратурах. На их полках ровными рядами картонные, пожелтевшие от времени папки, на их корешках фломастерами надписи.
Сергеич подошел ближе, стал светить на корешки. Названия были странные, месиво какое-то из науки, колдовства, поверий. Тут, на одной полке, соседствовали: «Напряженность Мю-ноль поля в активном излучении» и «Духи леса 1921», рядом папка «Ведомость расходных материалов Апрель Отдел 16/4» и «Шаман Ныыыкан Огонньор», следующая «Черные и белые люди». Сергеич вытянул папку с Мю-ноль полем, картон крошился под пальцами, слоился. Потянул за тесемки завязок, открыл, пролистал. Формулы, графики, надписи разъяснений, приложено несколько фотографий. На снимках все больше рябь, будто помехи на телевизоре, смазано нечто — наподобие перекрученного жгута и от него ветвистые, тонкие разряды в стороны. Попытался вчитаться, осознать формулы, все же тоже – физик, даже поработал на этом поприще неплохо, но это было все равно, что пытаться понять квантовую физику, не пройдя школьного курса обучения.
Закрыл, поставил на место, взял следующую. Духи леса. Тут тоже были фотокарточки, совсем немного их было, с десяток от силы. Старые, растрескавшиеся, но уже много более понятные. На одной из фотографий он признал прообраз того духа леса, что остался там, наверху. Такой же большой, такой же плечистый, морда тоже вытянутая, но взгляд у него был другой, более дремучий, дикий взгляд. На других фотографиях было много непонятного. Какие-то крысы, странные, гротескные, на вытянутых лапах, и тоже в дикой среде, смазанные, бегущие. Фотография солдатика довольного, в пилотке набекрень, что в одной руке держит АК47, а в другой, держит за хвост, подняв над высокой, по пояс травой, нечто наподобие лисы, только измененной, с приплюснутой мордой, с удлиненными то ли когтями, то ли пальцами. А дальше шли рисунки, наброски по описаниям надо полагать. Ну и сами описания прилагались: «лисица «укун» – сообразительная, сложно загнать, по рассказам шаманов, в ней живут духи учеников, не смогших выйти из камня. Явственно видны физические изменения. Укороченная морда, концы передних лап удлинены, напоминают пальцы, видна прогрессия развития противостоящего пальца. Может лазить по деревьям. Перекликается со своими лаем, но лай имеет различную тональность, присутствуют звучания, по модальности, схожие с согласными звуками. Внутреннее строение тела изменено, размерность легких и головного мозга увеличен».
Пролистал до страницы где значилось: «Хозяин тайги» — этого он знал. Стал читать. Описание было коротким, дальше шли, в основном предположения. Ну понятно – не смогли взять, не смогли отловить и исследовать. Но все же, как-то , умудрились поймать его в объектив фотоаппарата.
— Что там? – Костя глянул ему через плечо.
— Легенды таежные.
— Интересно?
— Очень. Но бесполезно, — поставил папку на место, — нам не поможет.
— Думаешь? Они нас сюда привели, привели, Сергеич, ты это понимаешь? Мы должны были оказаться здесь, и у этого есть какая-то большая цель, — Костя говорил горячо, истово, почти фанатично. Ну да, для него эти чудеса были внезапные, непривычные, с бухты барахты, а Сергеич уже привык к своей маленькой роли во всем этом, потому и не было в нем горячности, желание искать, изыскивать. Привели? Хорошо. Значит всё, что нужно, они и так увидят. А если не нужно – не увидят. Всё просто.
— А может они нас просто спасали? Об этом не подумал?
— Может, всё может, но я в это не верю. Ты тут уже лазил по этим пещерам, искал – не нашел. А сейчас – на раз вышли и…
— Ладно, если они нас сюда притащили зачем-то, то всё равно, свою роль мы исполним. Они наперед знают.
— Но может мы должны им помочь, может… — Костя смотрел на Сергеича просительно, умоляюще.
— Изучай, — широким жестом повел вдоль полок с папками, а этих самых полок, этих папок было от него и до конца огромного зала, — Я уверен, что это лишь малая часть. Давай, приступай, отвлекать не буду.
Костя повел взглядом в след за его рукой и тут же как-то скуксился, плечи его опустились, значимость момента – погасла. Хорошо ощутить себя избранным, этаким героем на белом коне, и вот – открывай, изучай, и сразу будет дано тебе и… А тут – нет, не получается.
Он все же поднял свой фонарь, и пошел вдоль полок, изучая корешки папок, вглядываясь в них, читая, думая, что может быть, сейчас увидит, и сразу поймет – вот оно! Оно самое – нужное, необходимое. Шум, фонарь в сторону, и увидел сидящую на заднице крысу на полу вдалеке. Крыса смотрела на него черными глазками, изучала. Он сделал к ней шаг, она тут же плюхнулась на все четыре лапки и шустро исчезла в темноте. Костя подошел, осветил фонарем пыльный пол, уставился на следы – такие же, неправильные, необычные.
— Сергеич.
— Что.
— Эти… крыса с непонятными следами. Туда побежала.
— Пошли.
И они пошли, освещая пол низко опущенными фонарями, изыскивая свежие следы. Залы, кабинеты, запыленные стекла, но тел тут больше не было, похоже и правда – стащили всех в тот эвакуационный коридор. Поворот, приоткрытая дверь, на ней надпись «Полигон 1», распахнуть и… Обрушенный зал. Посреди него стоит нечто наподобие то ли гроба огромного, то ли саркофага, и прямо на этот саркофаг рухнул потолок. Рядом куча шкафов управления, черные, будто выгоревшие, на полу валяется костяк – сгоревшее тело, выгоревшее по самое нехочу. Торчат белесые кости, покрытые черными чешуйками сгоревшей плоти, щерится белыми зубами серый, в налете огарков кожи, череп.
Сергеич посветил фонарем вверх, на обрушившийся потолок, прищурился, сказал:
— Похоже давно, еще тогда упало.
Костя смело, не обращая внимания на возможность повторного обвала, пошел к заваленному саркофагу посреди зала, желтый луч его фонаря метался по сторонам, выхватывал то этот самый саркофаг заваленный, то камни, то еще что из темноты. Среди прочего осветилась и нечто наподобие клетки из оргстекла, внутри высохший трупик крысы.
— Смотри, смотри что здесь, — Костя указал светом фонаря, там, из саркофага торчала высушенная рука, внутри этого высокотехнологичного ложа пятидесятых годов было тело, и вот – рука его.
Сергеич подошел ближе, посветил на руку так, этак, на ней были заметны какие-то черточки, линии. Он присел, прищурился, осторожно взялся за высохшую руку, повернул чуть удобнее, она чуть слышно затрещала, разобрал на ней рисунок солнышка, и подпись внизу «С.Л.О.Н.».
— Заключенный это. Соловецкий Лагерь Особого Назначения.
— А я другое слышал, — подал голос Костя, — Смерть легавым от ножа.
— Все одно – сиделец, — Сергеич выпустил руку, и… Их настигло эхо. Все было не так, как тогда, не как привычно. Не было фигур, не было явления, разрядов, родившихся в голове знаний. Нет. Это было именно эхом, отзвуком жизни этого вот, сидельца, подопытного кролика, что уже много лет лежал в саркофаге, сох.
Всё вокруг проявилось светом, и сквозь него, как сквозь голограмму, проглядывалась тьма реального окружения, обвал этот, похоронивший саркофаг. Воспоминания похороненного были размытыми, с помехами, будто при просмотре старой, много раз перезаписанной, видеозаписи. Работники лаборатории в тяжелых полных костюмах защиты с капюшонами, будто бы даже освинцованных, в респираторах, и этот самый подопытный, которого укладывают в саркофаг. Саркофаг наполнен питательной смесью, заключенный словно в теплой ванне. На него лепят великое множество электродов, их присоски испещряют его тело, голову, грудь, руки. Там, где сейчас видны выбитые стекла, за ними, в видении сидят люди. Тоже в костюмах, тоже в респираторах, ни единого участка кожи без защиты.
Голосов не слышно, но есть чувство ощущения происходящего, знание окружения. Он, подопытный, бывший военнопленный, что был отправлен на работы в Германию, во времена Великой Отечественной Войны, и вот, чтобы искупить свой плен, он вызвался добровольцем сюда, для экспериментов. Тут он два дня, за которые его всё больше опрашивали, брали множественные анализы, проводили какие-то тесты, где он отвечал на вопросы, а в это время у него на голове была шапочка с множеством электродов, и он видел как на экранах осциллографов, на лентах самописцев рисуются кривые, когда он отвечает. Их привезли много, под полсотни человек, а выбрали только его, только он подошел для эксперимента. Сейчас его уложили, принесли клетку со здоровой крысой, та металась, вставала на задние лапки, тревожно нюхала своим розовым носиком воздух, беспокойно поблескивали ее черные глазки.
Всё. Всё подготовлено к началу эксперимента, ученые, что готовили его, ушли, в зале «Полигона» остался только один человек. Отправился к управляющим шкафам, а он, тот, над кем должны были проводить эксперимент, вдруг, неожиданно даже для самого себя, покрылся холодным потом. Ему, вдруг, стало страшно до дрожи, появилась вера, что он отсюда уже не выберется. Защелкали тумблеры, закрутились бабины с пленкой на шкафах управления, люди за стеклом смотрели в показания приборов, отдавали какие-то команды, их голоса доносились через динамики в зале. Голоса приглушенные, слова непонятные, и тот, что остался в зале, ходил меж шкафами, щелкал, переключал, включал – выполнял указания.
В зале разлилось синее сияние, будто сам воздух засветился, подернулся поблескивающим туманом. Туман набухал, ширился, превращался уже в матовую, искрящуюся пелену, и он, подопытный, будто пророс сквозь себя, вырвался из своего тела, ощутил, как он высвобождается. Раскинулся своим ощущением окружения. Он почувствовал мысли, желания, стремления всех тех, кто был вокруг него, он почувствовал, что станется с ними потом, позже, но не поверил этому знанию – не захотел верить. Он протянулся мыслью к крысе в клетке, и эта мысль его обрела визуальную форму, тонкий, светящийся белым светом, извивающийся отросток от него к клетке. Поймал ее скомканное, рваное мышление, где был только страх, желание бежать. Вошел в сознание, и уже сам в ней перестал метаться по клетке, он стал ею. И подумал, сможет ли так же с человеком, мысль была быстрее, чем понимание, и тут же выпростался лучик энергии к мечущемуся меж шкафами, человеку. Тот замер, покачнулся, его повело, он оперся об шкаф, нажал что-то, затрещали искристые разряды, засуетились люди за стеклом. Хлысты излучения били по шкафам управления, выжигали их, прожгли защитный костюм этого, покачнувшегося. Он заполыхал искристо, ярко, не пламенем, а разрядами, ветвящимися молниями. Лопнули стекла, и те, что там были, в контрольной рубке, тоже заполыхали.
Подопытный бился в этом пространстве, пытался вернуться в себя, в свое тело, но нет – потолок пошел трещинами, мигнул свет, и вроде уже должно было всё отключиться, обесточиться, но нет – реакция поддерживалась им самим, его жизнью. Потолок рухнул, упал прямо на него, огромные валуны скалы, что высилась над ними, раздавила его тело – всё. Но он был во вне, он чувствовал, что будет после, что было до – он словно слился со временем, с эфиром, и всё это было вариативно, можно было изменить, можно было подтолкнуть, но… Он уже угасал, растворялся, исчезал. Еще чуть-чуть и видение погасло, растворилось в темноте, отзвучало.
— Кость, — Сергеич сглотнул, — видел?
— Видел.
— Это…
— Хрен знает. Пойдем отсюда, — его трясло.
— Куда?
— Куда угодно, лишь бы отсюда… — Сергеич чуть не бегом сорвался с места, громко забухали его сапоги по пыльному полу, послышался хлопок двери. Костя не торопился. Он сначала подошел к тем самым разбитым окнам, что разлетелись в видении, заглянул за них, посветил фонариком. Так и есть – тела. Тоже такие же выгоревшие, как и то, что в зале. Только после этого он вышел прочь. Сергеич стоял за дверью, и, чего уж от него он никак не мог ожидать, крестился, бесшумно, одними губами, читал молитву.
— Э… — протянул руку, положил на плечо товарищу, тот вздрогнул, как от удара, оглянулся испуганно, — ты чего это? Ты…
— Кость, ты это… Ты, у меня там в избушке схрон, ну как схрон, заначка есть небольшая. Там немного, да и вещи хорошие тоже есть. Ты в деревне, тому же Фоме отдай. Он на вид только такой вот, вороватый, а по душе то – мужик хороший, надежный, справедливый. Ему завези всё потом, и…
— Сергеич, — он замахнулся, едва-едва остановил ладонь рядом с его небритым лицом, едва не залепил ему хорошую такую отрезвляющую оплеуху, — Ты, что себя хоронишь то? Если вместе, то…
— Кость, я знаю, я по делу же всё, — он посмотрел Косте в глаза так холодно, так обжигающе ясно, что Костя примолк, — знаю я… Знаю. Ты, похоже, только свое видел, а мне еще чуть показали… Так там это, у меня то, дома, под дровами, за печкой, колода полая, в ней. Нашел такую, долбленую, — Сергеич улыбнулся, неловкая это улыбка у него получилась, грустная, — думал, интересная вещь, может сгодится под что, может что выстругаю. А руки не дошли. Вот я ее под заначку и взял. Так. Вот. Ну ладно, Кость, ну что ты смотришь так, хорошо всё будет, хорошо. Пойдем, дорогу покажу.
166
