Когда я учился на 4 курсе университета (7 лет назад), я иногда посещал съёмную квартиру своих знакомых (сам я жил дома). Дед-хозяин называл нас всех «скудентами», так как, когда надо было вносить плату за квартиру в конце месяца, у ребят обнаруживалось «оскудение» средств, и плата затягивалась. И вот мы, если не «гульбанили», иногда по вечерам сидели и вели разговоры о жизни, обыкновенные и философские, всякие «поиски смыслов», вспоминали истории, смешные и не очень. Спорили на самые разные темы, и как-то принялись рассуждать о существовании ада и рая, это сказки или что-то такое действительно есть, люди во все времена всегда очень много об этом думали.
А к ребятам в квартиру тогда недавно подселился один парень с нашего университета (Саша, у него с прошлой квартирой «накрылось»), и он в тему нашего разговора поделился с нами одной историей из своей жизни.
Был у него двоюродный брат, звали Григорием, Саша с детства звал его Гришкой. Был он высокий, светловолосый, добрый. В 27 лет попал в аварию с приятелями, ехали вечером на старой «шестёрке» с работы и въехали сзади в грузовик. У одного какие-то переломы, второму вообще считай ничего, синяки да порезы, а у Гриши и переломы, и сильно сдавило грудь в смятом салоне, так что он в общей сложности пролежал в больнице где-то полгода. Саша приезжал его проведать и замечал, что тот изменился после аварии, стал спокойным и серьёзным, даже отстранённым. И как-то раз Гриша рассказал, что приключились с ним «видения» и «сны-видения», как он их называл, «только ты никому не говори!» И вот, со слов Саши: однажды он проснулся ночью, потому что болело сердце, поковылял в туалет («полчаса туда, полчаса назад»), тогда он только начинал самостоятельно ходить по палате. Вернулся и решил подойти к окну. Забор больничный был близко, и за ним начинались дома, и виден край жилого двора, там стояли столбики с натянутой проволокой, на которой сушились одежда, простыни, дело в июне было. И вот одна белая простынь резко, мигом срывается с проволоки (другие и не шелохнулись), приобретает форму монашеской мантии на человеке (а внутри – пустота), подлетает, недалеко от окна останавливается и немножко туда-сюда вихляется в воздухе на одном месте.
Гришка как стоял, так и сел на пол. Встал, посмотрел — в окне никого. Причудилось, бывает. И пошёл спать. А заснуть уже не мог, и тогда придумал подойти к другому окну, противоположному, второй раз подряд глюки вряд ли повторятся. Подходит, а там снова эта белая «мантия» маячит, на том же расстоянии от окна. Гришка опять присел под подоконник, дойти до кровати сил нет, и в таком положении дождался утра. Больше он эту «мантию» не видел, простыни сушить больше не вывешивали, а к окну ночью подходить боялся. А после этого Гришке в больнице приснилось несколько странных снов, полуреальных каких-то. Он начал засыпать резко, так, как будто терял сознание. И во сне являлся в некое место, которое его поразило своей красотой, что-то типа города. Описать его Гришка никогда толком не мог, потому что снаружи оно было как бы в тумане или в дымке, и смотрел он на него со стороны, «экскурсионно». Людей там точно не видел, а вот нечто вроде домов и природы – было.
Когда Гришку выписали, ему страшно захотелось на природу, и мы с ним побродили по паркам, съездили за город в лес. Он говорил, что думал — это всё просто был удивительный и прекрасный, но сон, увидел и забыл. А теперь, когда он видит некоторые самые обыкновенные вещи – облака розовые на закате, луна сквозь дымчатые облака светит на деревья и дорогу, или аллея во время листопада, или просто солнце в полдень ярко освещает белые стены дома, да и просто ровные ряды многоквартирных домов и т.п. – он аж в ступор встаёт, настолько это всё напоминает ему то, что видел во сне. То есть про эти явления мы можем сказать – «красиво», а почему это красиво – не знаем. А потому, что всё это как открытки, напоминающие тот самый город, но сами по себе не они конечная красота, а только лишь начало красоты, как средство знакомства с тем, чего ты не видишь, пока находишься на земле. Вот как-то так Гришка объяснял.
Мне это всё трудно представить, я только потешался – может, он там ещё и каких-нибудь ангелочков с нимбиками видел? Но когда у него один раз слёзы на глазах показались, я больше не посмеивался. Единственно я у него спросил, какая там атмосфера, или воздух, или что там? Он сказал, что в этом городе больше всего серебряного цвета и сама атмосфера имеет такой цвет. Вообще все наши города по сравнению с «серебряным городом» выглядят как простенькие театральные декорации… Потом я на первый курс поступил, девушка появилась, гулянки пошли и с учёбой проблемы, мы с Гришкой уже совсем мало виделись, а потом он опять скоро попал в больницу и там умер, потому что вот это его сдавленное сердце барахлило, не хотело работать нормально. Года полтора после аварии прошло.
Похороны я вообще никакие не могу вспоминать, а уж Гришкины!.. Он мне потом приснился один раз, я иду-иду-иду по-над каким-то забором, а он высокий, зараза, крепкий, из огромных камней, и никак не кончается. За забором как будто рассвет, а с моей стороны под забором тень. И тут Гришка выглядывает из-за забора, на локти так опирается. Я ему – о, Гриша, брат, привет! А он: «А ты как здесь очутился?», — и смеётся. Я спрашиваю: «Гриша, ты что, в этом своём серебряном городе сейчас находишься, да?» А он смотрит внимательно, лыбится и молчит. Я на забор кинулся к нему и руку протягиваю – подтяни, дай посмотреть, как ты там живёшь! Но куда там, забор-то высоченный. Он опять смеётся и говорит: «Саш, ну ты даёшь! Ну попробуй вот там справа обойти, там вход есть», — и показывает рукой. Я – «ага!» и побежал. Бегу-бегу, а забор всё не кончается, а я обо что-то ка-а-ак споткнусь там, упал, куда-то покатился – и тьма, глаза открыть не получается, но всё-таки открываю – и вот, я уже проснулся. И так обидно! Так что, насчёт ада-рая ничего сказать не могу, а вот про серебряный город слышал.
1 526
