1.
Осенней прохладной ночью, когда последняя листва опала на промёрзшую землю, из Московской губернии ехали два запряженных поводьями обоза. Лошади, уставшие под грузами недорогой посуды, тяжелых книг и огромных мешков продовольствия, беспрекословно следовали ударам кучера. Там же пребывал в пути молодой князь Александр Иванович, имевший немногим 19 лет за плечами.
Александр Иванович, будучи в звании поручика, временно покинул Москву, где он нес службу, по причине полученного известия от его дядюшки. Последний жаловался на свою болезнь, поражающую легкие, и в своём письме писал:
— Ласковый и нежный мой княжич Сашенька! Пишу вам, юный мой слуга, что болезнь моя ухудшилась. Давно умерло мое солнце, единственная дочь моя Прасковья. По сему хоронить меня некому, кроме вас, и за сим наказываю, что всё моё наследство только вам, милый княжич, по праву надлежит. Верю и надеюсь, что вы не забудете старика и что увидеть сможете перед скорой кончиной.
Искренне ваш,
Евгений Семёнович Сухомилин
Объезжая крутые и опасные склоны и овраги, поручик приближался к Тульской губернии, к родовому имению Сухомилина. К несчастью, к тому времени, что молодой князь прибыл к месту в нескольких верстах от Одоева, его дядюшка умирал в муках, задыхаясь от кровавого кашля. Александр Иваныч подоспел тогда, когда дядюшка уже превратился в бледное, хрупкое тело, из которого медленно уходила жизнь.
Тут же был приставлен нотариус, чтобы провести опись, а затем было приказано разместить в усадьбе вещи самого князя.
Евгения Семеновича отпели, а потом похоронили на третий день. Поминок проводить не стали.
2.
Усадьба была огромной, но заброшенной. Ленивая прислуга, прибирая только верхи пыли, привела всё в запустенье.
Но при всём прочем особенно привлек внимание князя верхний чердак, дверь к которому была заперта на ключ.
— Феврония! — позвал громко прислугу молодой князь,- что за этой дверью находится?
— Ах, вы не знали, сударь? Это старый чулан Евгения Семеновича,- дыхание её сбилось, глаза наполнились страхом,- он велел никого туда не пускать из посторонних, но раз Евгений Семенович…
-Феврония, — грубо отрезал Александр Иванович, — теперь здесь новый хозяин, и он приказывает открыть туда дверь.
Служанка неохотно кивнула и принесла ключ покойного Евгения Семеновича. После чего, стиснув зубы, произнесла :
— Вышли бы вы к людям, князь. Народ вас не знает, не милует.
— Я решу сам, что мне делать с народом, Феврония. А теперь прошу не беспокоить меня.
Александр Иваныч зажег лампу и медленно провернул в замке ключ. Дверь зловеще проскрипела, из щели повеяло запахом затхлой утвари и векового застоя. Внутри всё покрылось пылью и заросло паутиной. Вокруг были разбросаны комодья, шкафы, старый антиквар, граммофон, дорогой сервис и прочая утварь.
Но прямо посредине, у стены, стояла столешница с аккуратным окаймленным золотой рамкой портретом молодой девицы. Александр Иванович взял его в руки и завис от изумления.
— Прасковья Евгениевна, сердечная моя двоюродная сестра… — произнес он потерянным, будто сраженный ударом судьбы, голосом.
Волосы её были золотисты, пышны и закручены аккуратными кудрями. Голубые глаза, будто отражавшие всю полноту неба, вытянутое хрупкое лицо с румянцем на щеках, тонкий отцовский нос и изящный рот с мягкими губками. Князь стоял пораженный и не мог отвести глаз.
Вдруг он почувствовал такую обиду и злость, словно комом в горле, ему тяжело стало дышать.
— В детстве я помнил тебя именно такой. Странное чувство одолевает меня сейчас… Что же с тобой сталось, моя княгиня?
Князь осмотрел темное, как яма, помещение, после чего, вздрогнув, покинул его с портретом в обеих руках. После тот был повешен в его спальне, где располагалась также вся библиотека.
Ночью шёл сильный дождь, князь долго не мог уснуть. Он не отводил глаз от сверкающего золотом человеческой красоты портрета и всё о чём-то думал.
3.
-Я полагаю, сударь, что имею честь говорить с здешним новым хозяином? Вы, надобно думать, князь Александр Иванович? — седовласый мужчина, одетый в синюю шинель и кожаный козырёк, обратился к поручику, направлявшемуся в сад.
— Именно так. С кем имею честь разговаривать?
-Я Петр Афанасьич, городничий из Тулы, приехал вас проведать. Не пригласите ли вы меня к вам на чай?
-Конечно, заходите, будьте как дома. Я прикажу всё приготовить нам в гостиной.
Они разулись и прошли дальше. За чашкой чая они обсудили вопросы безопасности, правопорядка, и, конечно, помянули словом Евгения Семёновича.
-Ну, что же, князь Иваныч,- так Петр Афанасьич, секунд-майор в звании, ласково называл Александра Ивановича. — Стало быть, пора мне идти. Рад был к вам забежать на огонёк. Пишите, я всегда к вашим услугам!
-Постойте, Петр Афанасьич,- князь оступился, одержимый вновь своими чувствами к покойной Прасковье Евгеньевне,- известно ли вам что-нибудь о покойной дочери моего дядюшки, Прасковье?
Секунд-майор было похолодел в лице. На лбу его проступил пот. Взгляд потупился и стал впредь тяжелым.
-Зачем же вам, князь, бередить прошлое? Дядюшка ваш наказывал забыть эту историю, да и было это десять лет тому назад.
-Вы должны понять меня, господин городничий. Из семьи у меня никого больше нет, сам я сирота, а эта единственная моя память. Дядюшка никогда о ней не рассказывал. Прошу вас, вы должны мне чем-то помочь.
Петр Афанасьич постоял с минуту, а затем молча кивнул, начав свой рассказ и попросив ещё чашечку чая.
Прасковья Евгениевна была единственной и любимой дочерью Сухомилина. Никакой девки краше не сыскать было вокруг, и много кавалеров просилось к ней в женихи. Только стали несчастья происходить с теми, кому близостью она отвечала.
Так, первый её ухажёр, состоятельный граф Остров, слег с горячкой и после месяца скончался. Спустя год, молодой барин Астахов, увлекавшийся полевыми работами в рельефной местности, отвел не туда поводья, упал с коня, свернул шею и покатился в овраг. Последний же, происхождения холопского, местный ловчий Стефан, любовник, по собственной глупости угодил в свой же капкан, после чего умер от непонятной хвори.
Барыню стали в народе прозывать проклятой, и крестьяне с опаской глядели на неё, боялись. Созвал один раз Стёпка-кучер зевак, да давай на поместье с вилами и факелами идти. Отдавай, говорит, батюшка Семёныч, нам ведьму, жечь её будем! А не то от поместья пепелище одно оставим. Евгений Семёныч как вышел, ружьё своё достал, да научил их быстро уму-разуму. Успокоились люди, а Прасковью тихо между крестьянами презирали.
-Так а что с нею сталось?- прервал с дрожью в голосе Александр Иванович
-Повесилась она, князь Иваныч. По утру нашли её бездыханной, да записку рядом : «Ежели проклятья и смерть несу я, то пусть только мне и никому больше они достанутся».
-Ужасно грустно, почему же дядюшка скрыл от меня правду…
-Так и отпевать её отказались категорически… Ведь оно ж как… Сама ведь Прасковья Евгеньевна руки на себя наложила.
Князь Иваныч во мгновенье побледнел, веки его опустились, осанка сделалась тучной. Ему стало грустно и жалко свою покойную двоюродную сестру, и хотелось поскорей запереться от всех в спальне, поближе к её портрету.
-Между прочим, князь Иваныч. Ходят слухи, но это я вам по строжайшему секрету говорю, что молва вас тоже колдуном величает. Не выходите несколько суток к людям, не разговариваете ни с кем. Они вас боятся. Но до ненависти, как говорится, хе-хе… Один шаг. Ежели вам ружье нужно, али стражу предоставить, вы непременно за мной пошлите. Договоримся.
-Вы правы, Петр Афанасьич. Ружьё мне лишним не будет. Думаю, у вас всегда найдется списанное казенное имущество. Договоримся.
-Непременно найдется, князь Иваныч! Непременно… Ну, прощайте, всего вам доброго!
Молодой князь пребывал в своей спальне, проводя вечер за чтением книг. Портрет Прасковьи ласково озирал его комнату. Князь не мог освободиться от своих навязчивых мыслей, что-то сильное, едкое пожирало его изнутри. Александр Иваныч бросил читать, встал на колени лицом к портрету и воскликнул:
-О, Прасковья, как же прекрасна ты, как свежа и чиста твоя кожа на этом портрете, как юна и красива ты. Хотел бы я увидеть тебя живой, хотел бы я, чтоб ты была моею… Будь ты моей, я готов даже продать свою душу!
Молодой человек громко стукнул кулаком по полу, и на его лице проступили потекшие горячие слёзы.
4.
Погода сделалась мрачной. Всё окутало низовой вьюгой, начались первые морозы. Солнце, до сей поры приветливое и лучезарное, вдруг потускнело, издавая лишь отблески золотого сияния. Округа стояла тихая и тоскливая, люди нервно зашевелились.
Князь Иваныч читал еженедельный выпуск экономического журнала, прогуливался в сад и ни с кем не общался, кроме портрета Прасковьи Петровны. Из окна он увидел, как к усадьбе приплелся запряженный обоз. Это был городничий Петр Афанасьич.
-Приехал к вам, князь Иваныч, спустя неделю, как и обещал. С подарочком хе-хе,- городничий протянул ему охотничий гладкоствольный карабин с патронташем,- носите и пользуйтесь, но только при крайней необходимости хе-хе!
-Благодарю вас, Петр Афанасьич. Испьём вместе чаю?
-О, непременно, а по случаю расскажу вам преинтереснейшую оказию!
Они прошли внутрь гостиной, и Петр Афанасьич начал свой очередной необычный рассказ.
В Туле объявился некий маг-волшебник, Жильберт Огюстен, родом из французской провинции Лангедок. По слухам, он занимается оккультизмом, черной магией и некромантией. Так, он смог вылечить принцессу варшавскую от чахоточной напасти, показывал чудеса с вызовом душ усопших в Праге и теперь колесит по России.
— Больше вам скажу, этот Огюстен вызвал покойную матушку графини Ореховой, что та аж от счастья бросилась к нему на шею. Наутро объявился муж Ореховой, и так рассердился, что велел разыскать мошенника и затем казнить, хе-хе. Если к вам кто заглянет, вот вам розыскное, граф Орехов объявил награду в 10 тысяч рублей.
-Маг, говорите?- князь Александр Иваныч слушал внимательно, судорожно сидя и размышляя о какой-то дурной, навязчивой идее.
-Так точно. Непременно доложите, полагается вам награда. Ну-с, прощайте, князь. Ружьё я вам дал. И мой вам совет: выходите к людям, вы слишком уж нелюдимы. Здесь местным порядок нужен, а иначе избу вашу сожгут.
-Приму к сведенью, господин секунд-майор.
Они попрощались. Князь долго сидел в размышлениях :
— Ежели он маг, значит он и мне сможет помочь… Если бы он мог оживить этот портрет… Любые деньги заплачу!
Смеркалось, Александр Иваныч по-прежнему проводил время за чтением книг и то и дело поглядывал на портрет Прасковьи Евгеньевны. До чего же она была хороша.
Ночью было неспокойно. Сверкнула на всё чёрное небо огромной полосой молния. Раздался сильный раскат грома. Сгустились тучи, и начался беспрерывный ливень. Гроза била в разные места, пугая местных и наводя ужас на всю округу. Александру Ивановичу не спалось. В спальню ворвалась Феврония, служанка, вся мокрая от дождя:
-Иваныыыч! Снаружи гости какие-то, просят помощи. Карета их застряла в грязи, с ровного места ей не сдвинуться. Просят их от грозы спрятать.
-Ради Бога, Феврония! Кто такие будут?,- пробурчал князь.
-Чужеземцы, по-русски плохо говорят. С виду барин и молодая княжна.
-Ладно, велите им заходить, я их встречу.
Гости зашли внутрь, снимая промокшие насквозь вещи. Речь их была на чистом французском, князь Иваныч завязал первым разговор, представившись. Гости поблагодарили и прошли во флигель. После чего мужчина-француз назвал себя и свою цель пребывания:
-Вижу, князь, вы человек порядочный. Меня зовут Жильберт Огюстен, а это моя сестра, Мюрьель. Мы ездим по миру и показываем…
-Фокусы ,- перебила его маленькая и забавная веснушчатая брюнетка.
-Да, фокусы… Очень умелые иллюзионисты.- ответил неуверенно Огюстен.
Князь ехидно заулыбался, а затем достал из-под полы списанное ружьё и приказал гостям не шевелиться. Облокотившись на длинный ствол карабина и сидя по-прежнему на своём шелковом кресле, Александр Иванович резко сменился в тоне:
-Я знаю, кто вы, Огюстен,- голос его стал неискренне злым и хриплым,- для всех вы шарлатан и мошенник, к тому же, ненасытный блудник. Скажите мне, почему я не приказал связать вас на входе?
Князь слегка встряхнул ружьё, направив дуло на француза. Брюнетка, Мюрьель, вздрогнула и схватила того под локоть.
-Думаю… Думаю, князь, у вас есть на то своя причина. — промолвил тихо и испуганно Огюстен.
-И вы правильно думаете, любезный мой гость. Вот что: предлагаю вам сделку. Я прикажу кузнецу починить вашу карету и даю слово, что не выдам вашего присутствия властям. Взамен же требую… — князь перевёл дыхание, поглядывая с любопытством на курносую, весьма милую на вид брюнетку Мюрьель, продолжив,- Требую исполнить мою просьбу в деликатном деле, в котором вы, уверен, смыслите куда больше меня самого.
Французы нервно посмотрели друг на друга, обмолвившись взглядом. После минутного молчания и игры в гляделки, Жильберт кивнул князю, прибавив:
-Я вас не разочарую, князь. Надеюсь, что вы человек своего слова и сдержите его до конца. Что же касается слухов о моей несостоятельности и обмане…
-Не смею сомневаться в ваших способностях, сударь. Я расположу немедля же вас и вашу обворожительную спутницу. После я жду вас у себя. — перебил нервно князь Иваныч.
Гроза в последний раз ударила по старому черному дубу, что стоял одиноко в княжьем саду. Разгорелся небольшой верховой пожар, который сразу же удалось погасить. Настал роковой момент- князь Александр Иваныч и маг-оккультист Жильберт Огюстен стояли напротив портрета покойной Прасковьи Евгеньевны.
5.
-Она так нежна и чудесна, не так ли?- князь с восхищением любовался портретом Прасковьи Евгениевны.
Маг-оккультист стоял рядом и что-то бормотал себе под нос неразборчиво. Почесав подбородок и достав из маленькой переносной шкатулки узорчатый стилет, взмахнул им вверх.
-Бафомет, взываю к тебе, призови дух покойной…
-Прасковьи Евгениевны,- резко вставил Александр Иваныч.
-Взываю к тебе, великий и могучий, прошу тебя милостиво высвободить её душу из мира мертвых…
Дом сотрясался от слов колдуна-француза. Вмиг вылетели стекла в спальне, князь вскрикнул и велел было прекратить ритуал, но Огюстен был будто оторван из реальности. Сама земля ходила ходуном, повеяло непереносимым хладом.
-Ка-ак мне-е хорошо здесь! Са-ашенька!- неистово громкий, как гроза, женственный голос раздался будто из уст портрета.
-Господи, помилуй. Чур меня!…- князь Иваныч застыл в оцепенении.- Огюстен, немедленно прекратите! Я приказываю!
-Кто-о беспоко-о-ит меня? За-ачем призы-ывае-ете мой дух?- невидимый голос сотрясал стены здания, разносясь по всей округе.
-Просим тебя, о великий, выпустить сию душу в свет…
-Я приказываю вам-остановитесь! — князь выхватил ружьё и направил его вверх.
Раздался оглушительный выстрел. Пуля пронзила люстру, и она с треском разбилось о пол, в метре прокатившись от мужчин.
-Что вы наделали?! Теперь дух на свободе и находится без полного контроля! Результат непредсказуем!
-Простите, я… — князь стоял по-прежнему ошеломленный.
Постепенно возле поместья началась собираться дворовая округа. Все были напуганы и очень злы, пробужденные полуночной суматохой. Народ медленно стянулся ко двору, стоя за огромным забором.
Князь и французы сидели в гостиной в неведении.
— Вы понимаете, что вы наделали?- Огюстен нервно хватался за лоб.
-Как нам объясниться перед людьми?- в страхе трепетала брюнетка Мюрьель.
-Я что-нибудь придумаю. Ждите меня здесь.
Князь зарядил карабин, оделся, накинув фрак, и вышел наружу. Стоял неистовый гул недовольства, народ сеял панику. Даже Феврония, служанка, затесалась куда-то вглубь толпы.
-Я приказываю расходиться. Слышите меня? Ничего здесь нет. — князь вышел перед толпой с оружием в руках.
-Да сколько ж можно это терпеть, люди добрые? Князь нас ни во что не ставит, а сейчас ещё говорит, что всё в порядке!
-Поди скажи, что стёкла у нас все целы, земля не треслась, а крик нечеловеческий совсем причудился!
-Слова треба мы!
-Расходитесь, повторять не стану. Никакого умысла здесь нет.- обстановка обострялась ещё сильнее.
Кто-то из толпы взял камень и швырнул в князя, разбив ненароком его губу. Мигом раздались выстрелы. Люди в страхе начали разбегаться. Кого-то в суматохе повалили наземь, чуть не затоптав. Из конюшен заржали кони.
-Нет на вас управы! Всех бы выпорол! — ненавистно поручик проклинал селян. Дыхание его было нервным и сбивчивым.
Случилось непоправимое, что повергло в шок всю округу. На крыльце дома медленной походкой, властно спускаясь по ступеням, вышла… Прасковья Евгеньевна.
6.
-Приветствую вас, сердобольные мои! Скучали по мне? — лукаво произнесла ожившая женщина статных лет.
Прасковья Евгеньевна вышла на люди абсолютно нагой, не прикрываясь, и жадно поцеловала Александра Иваныча в щёку. Князь, побледневши, выронил ружье от умопомрачительного исступления. Повисла неловкая тишина.
-Чей это голос? Неужели…- произнес кто-то из зевак.
-Покойная наша княжна…
-Что за магия? Колдовство!
— Антихристы!
— Долой князя, гнать эту нечисть! Господи, помилуй…
Посеялась неистовая паника. Люди взялись за камни и начали бросаться ими в сторону князя и его воскресшей двоюродной сестры. Несчастный Александр Иваныч в страхе побежал от яростной толпы. Кто-то поднял вывалившееся ружье и произвел несколько выстрелов. Безумная толпа из перепуганных крестьян сцепилась между собой, продавливаясь и пытаясь бежать в разные стороны.
-Мюрьель! Нет! — прокричал вдруг Огюстен и подбежал к своей сестре.
Несчастная девушка упала наземь, угодив под шальной выстрел. Пуля пронзила её легкое, и бедная иностранка что-то тихо шептала своему брату, судорожно пытаясь ловить ртом воздух.
-Прошу тебя, не умирай! Дыши, дыши ровно моя любимая…
Все было тщетно. Через минуту девушка уже не дышала…
Тем временем, князь заперся в своем чулане, в страхе пытаясь осознать происходящее. Веяло холодом и сыростью.
— Господи, что же мы натворили… Как я мог это допустить… Меня вздернут, повесят, как последнюю челядь, забьют, как скота! — захлебываясь слезами и укрывая ладонями лицо, шептал под нос молодой князь.
— Милый, я так давно ждала нашей встречи! Вот же я здесь, живая… с тобой! — раздался громкий стук в дверь. Хриплым, издевающимся голосом лепетала Прасковья Евгеньевна. — Теперь всё будет по-другому, теперь наши души будут соединены воедино, мой любезный Сашенька!
7.
Настало утро. Александр Иваныч проснулся с ноющей головой и простуженной спиной в темном чулане, где он заперся прошлой безумной ночью. Его разбудили громкий голос и непрекращающиеся постукивания за дверью:
-Александр Иваныч, выходите! Мы с вами непременно, подчеркиваю, непременно с Вами должны поговорить! — это был Петр Афанасьич.
Дверь отворилась, и молодого князя тут же арестовали несколько человек в форме. Затем провели допрос в срочном порядке, не покидая стен усадьбы. В течение нескольких часов утомляющих допросов, Петр Афанасьевич рассказал, что случилось в ту ночь:
Пока князь испуганно прятался в чулане покойного дяди, люди начали ходить по округе и распространять в страхе слухи по всей губернии о том, что новоиспеченный князь занимается колдовством. Это дошло вплоть до приказчиков, в том числе и присутствие иностранного гостя, разыскиваемого за шарлатанство. По приезде они обнаружили убитую госпожу Огюстен, сестру разыскиваемого. А вместе с тем, по селу гуляет непонятная полуденница и пугает местных селян. И во всём этом беспорядке каким-то образом замешан молодой князь из Москвы.
— Вот я и вас хочу спросить, — напрямую обратился Петр Афанасьич к задержанному княжичу,- что за чертовщину вы тут устроили?!
— Вы… Вы помните, господин секунд-майор, мою почившую двоюродную сестру?
-Прасковью Евгеньевну? Конечно, помню! А что о ней?
— Так вот, господин… Ожила она
Повисло неловкое молчание.
-Это как это, ожила в самом деле? — удивленно спросил Петр Афанасьич.
— Я её оживил. Точнее не я самолично, а магическим обрядом, что совершил Огюстен…
-Хе-хе… Позвольте, я оставлю вас ненадолго, ваше высочество…
Князь Иваныч сидел один во флигеле. Казалось, что те страшные минуты длились вечность. Затем к нему вернулись, но лица задерживающих внезапно помрачнели. Его выволокли из своего имения, где опять под стать собралась толпа скучающих зевак.
— Чародей!
-Колдун!
кричали вслед озлобленные крестьяне.
Затем сопровождающая карета покинула земли, принадлежавшие князю, и крестьянам приказали расходиться.
В Туле князя признали умалишенным и отправили на лечение по той причине, чтобы успокоить местных. На удивление, кошмары и беспокойства с момента отъезда князя резко утихли.
В лечебнице князь провел остаток своих дней, пока вдруг не умер от сердечного приступа. История быстро забылась, замялась, а имение перешло в руки другого помещика за весьма скромную цену. Установились новые порядки, и народ снова взялся за работу.
При князе, перед самой его смертью, нашли лишь обрывки из его дневника. Никто, право, и не поверил в эти сказки сумасшедшего, но вот что он все-таки написал:
«Прасковья Евгеньевна ожила, и её дух, восставший будто из пепла, не покидает меня. Сложно описать, похожа ли она на привычного человека… Она будто обезличена, прозрачна, и в то же время голос её слышен повсюду так, что в кошмаре находится вся больница… Каждую ночь она стучит в мою палату и жалобно просит соединиться с ней. Вся та любовь, что я испытывал к Прасковье, все те чувства- все тщетно. Нельзя полюбить мертвого человека! Нарушив естественный закон, я нарушил сам принцип любви. Я осквернил бедный дух наложившей на себя руки девицы, и теперь я отправлюсь за это в геенну огненную. Возможно, когда-нибудь, я подпущу её к себе настолько близко, что мы оба исчезнем- её дух успокоится, а я навеки замолчу… как этот портрет Прасковьи Евгеньевны»
200
