Не связывайся с теми, кому нечего терять. Поединок будет неравный.
Бальтасар Грасиан.
Те, кому есть на что надеяться и нечего терять, — самые опасные люди на свете.
Эдмунд Бёрк.
Безотрадные развалины города, который звали Инсмутом, приветствовали меня. Столь похожие своими покосившимися фасадами на меня самого, старого и немощного калеку, которому уже нечего терять, и говорящие своим видом: «Скоро, уже скоро. А потом и мы за тобой!». Да уж, пойдёте за мной, все пойдёте, куда вы денетесь.
Вскоре, когда три улицы остались позади, а сил не было даже стоять, мимо проходило аж трое местных. Презрительные ко всему людскому, эти трое мужчин шли на Риф Дьявола поплавать. Я лишь засмеялся и привлёк тем их внимание. Глядя на них, трудно было предположить, что они первоклассные пловцы, как мне говорили жители соседних городов, где я побирался и тем жил. Неряшливые, одетые в неопределённого цвета кепки и едва не драные осенние куртки, все трое в старых штанах, как я сам. Один с вызовом спросил меня, что я тут делаю, и не ошибся ли я местом для отдыха.
— Мужик, перед другими показывай гонор, а я не для того умираю, чтоб чтоб всякие тут ходили, говно тупое, куда не надо, и спрашивали, что и зачем я тут делаю. С моё когда увидишь, мальчик, и умоешься от рыбной вони, будешь мне тут говорить и указывать!
Парни вытащили ножи и двинулись без слов на меня, желая явно прикончить. Слишком яростными были их лица и рыбно-водочный дух, чтобы предположить иное. Молодёжь, что поделаешь, думают, они тут главные. Моя старая узорчатая дубовая трость со стальным сердечником – я сам стальной подшипник разделал и вставил шарики в нижний конец трости — сломала руку в запястье одному, перебила колено второму, а третьему настырному молокососу выбила все передние зубы.
— Что, не ждали, ребята? Думаете, раз местные, так всё можете? Подрастите вначале, скоты пьяные, не позорьте город, он и так на соплях держится, как не стыдно так запустить родной дом, а? Аж противно на вас смотреть, пловцы недоделанные вы мои.
— Тебя покарает Дагон, старая немощь! – со злостью выплюнул в мою сторону выбитые зубы заводила, — Ты сдохнешь, как собака. Как Зедок Аллен и другие!
— Все там будем, недоумок! – ответил я и тростью придавил его к грязной стене, присев рядом на остатки крыльца, — Кто такой твой этот Дагон, а? Пускай приходит, и его этой вот палкой отделаю так же, как тебя! Кто, главный ваш? Плохой он главный, раз таких слабаков себе напринимал. Колись, кто такой, и как у вас тут живётся, кто главный, чем живёте? Буду думать, что треплешься, буду ломать по кости за каждый трёп.
Из кваканья этих троих – ещё четыре сломанные кости моего отныне беззубого пленника показали, что они не врали, хотя всё звучало диковато, — я понял, что они верят, будто все они – потомки каких-то морских амфибий и с возрастом становящихся такими же, как нелюди-родители. Едят они рыбу и всех, кто лезет к ним, убивают. Кто знает о них, но служит, заставляют крепко клясться едва ли не на крови в верности их идолу, Дагону. Ну и идолы, ребята, у вас, вы точно только спиртное пьёте? Также они мне говорили, что эти амфибии скрещиваются с людьми много веков, и это поставлено на поток. За это народ получает рыбы больше, чем кто-то на свете, и кучи золота. В последнее, глядя на зловоние разбитых дорог и в хлам разрушенные дома, я, разумеется, не поверил и сломал пленнику нос. Но тот пробубнил, что, если я зайду в храм Дагона, то просто обомлею. Указав на состояние города уже в который раз за беседу, я спросил, что ж золото на дело не идёт. Внятного ответа я не получил, но узнал, что на рыбалке я увижу и рыбу, но лучше мне покинуть город скорее.
Видя, что народ тут неадекватный, и, что эти сектанты-извращенцы тут обосновались надолго, я покинул город от греха подальше. Есть куча других мест, где можно посидеть под забором или в руинах прикорнуть, куда приятнее этого города. Никакого золота тут не было, естественно, а рыба, как я смотрел на рыбалку местных с пригорка интереса ради – не обильна.
118
не очень понела… нудно