Папаша мой – бабник и гуляка — ушел из семьи очень рано, оставив меня и брата, по сути, неоперившимися подростками — на попечение мамы и бабушки. Денег в дом не давал, алименты выплачивал грошовые… Короче, маме было за что его ненавидеть. Она никогда не разрешала мне ходить с папой в кино, ругала, когда я звонила ему на работу (отец и мать вместе работали в одном институте, и маме постоянно докладывали «тайных» звонках). Вариант с подругами не срабатывал: коммутатор прослушивался, и маме все равно говорили о моих хитростях.
И вдруг однажды мама согласилась отпустить меня и брата с отцом на море. Оказывается, он неделю уламывал ее: на первой в те годы волне репатриации уезжал в Израиль друг семьи, который нянчился с нами с самого младенчества, и ему хотелось попрощаться (ведь больше не свидимся). Проводы решено было устроить на каспийском берегу, приглашенных было много.
Мама милостиво разрешила, но прочла 45-минутную мораль, как отцу надо за нами следить и что она с ним сделает «если не дай Бог что случится».
И вот мы мчимся на море в автомобиле, радости – полные штаны. Приехали где-то к 8-ми утра, распаковались. Приглашенных действительно было много, но ровесников среди них не было, и мы с братом были предоставлены сами себе. Мне на тот момент было 13, а брату – 15 лет. Полезли в море (при этом ни я, ни брат плавать не умели, а потому о дальних заплывах и не мечтали), поплескались, вышли на берег. Поели арбуза с сыром, погуляли по берегу. Где-то к 11-ти брат залез обратно в авто и заснул, а я, предоставленная сама себе пошла гулять по берегу. Отцу реально было не до нас: в море несли подносы с водкой и закусью, друг семьи бухал и закусывал, не выходя из воды. Позже к нему присоединились все остальные участники веселого собируна. Мне этот процесс был неинтересен, и я гуляла под палящим солнцем в течении нескольких часов. Естественно меня, белокожую худышку, спалило так, что я потеряла сознание, и если бы не факт, что меня (совершенно случайно!) нашли лежащей в песке на кромке воды, некому было бы писать эту историю.
Прямо на пляж была вызвана скорая помощь, врачи отвезли меня в местную больницу, где мне поставили диагноз «солнечный удар второй степени, пассивные ожоги 35% поверхности кожных покровов». В больнице я провалялась сутки, после чего меня выписали, и мама забрала меня домой. Думаю, не стоит писать о том, как влетело моему папаше от мамы (и брату заодно, что не уследил за сестрой, да и другу семьи на дорожку досталось).
Прописали постельный режим. Лежать было больно, обожженная кожа потрескалась, на ноги невозможно было смотреть: они были похожи на куски недоваренного кровоточащего мяса. Мамка водила в сортир и обратно, и особенно обидным был факт лета за окном, когда все подружки и друзья гоняли в мяч, катались на великах, а по вечерам, собравшись в лесопарке неподалеку от дома, рассказывали друг другу страшилки. Я же, временно отключенная от этой летней жизни, глотала слезы и в качестве утешения читала роман Жюля Верна «20 тысяч лье под водой».
Через неделю состояние моего здоровья улучшилось настолько, что я уже могла самостоятельно ходить в сортир, и даже выходить на балкон – постоять, потому что сидеть было мучительно больно из-за обгоревших ног, которые приходилось сгибать в коленях. За временную несгибаемость брат в шутку называл меня «Буратино» и это злило меня до чертиков.
В один из дней, когда состояние моего здоровья улучшилось настолько, что мама снова вышла на работу, брат убежал «на встречу с друзьями» (на самом деле – на свиху), я лежала на кушетке и читала очередной роман Жюля Верна, жуя яблоко. Ноги мои наконец-то можно было укрывать тонкой простыней (две недели я была лишена этой радости!). За окошком — летний зной, а комната моя – самая прохладная в квартире. Находясь в приятном состоянии идущего на поправку человека (а точнее сказать — подростка), я мечтала поскорее выйти в двор, встретиться с друзьями на вольном воздухе, побегать, поболтать. На самом пике приятных мыслей о скорой свободе меня сморила здоровая полуденная дрёма.
… Вдруг (это самое ВДРУГ всегда случается неожиданно) я почувствовала сквозь сон, как кто-то стягивает с моих ног простыню. Первая мысль была о маме, пришедшей с работы и проверяющей мои заживающие от ожогов конечности.
-Мам, все в порядке, — пробормотала я сквозь пелену сна. Но простыня продолжала медленно сползать.
— Мам, ну перестань, все в порядке с ногами – бормотала я с закрытыми глазами, понимая, тем не менее, что поспать уже не удастся.
Но мамы не было. Никого не было. А простыня валялась на полу. Не понимая, в чем дело, я стала звать брата, подозревая, что это его шуточки. Но и он не откликнулся. Пришлось вставать, идти на проверку квартиры. Обойдя все комнаты, я поняла, что в квартире никого нет. Тогда кто же тянул простыню с моих ног? Может, показалось? Да нет, не показалось: простыня не атласная, а самая обычная, хлопковая. Причем, лежала она не около кушетки, а шагах в трех от нее… Пришлось – логики ради – смириться с мыслью, что я сама ее сбросила в состоянии полусна. А все остальное «доделало» мое воображение.
Все бы ничего, но ночью повторилось то же самое, причем, с брата тоже срывали простыню. Вдобавок ко сему мама с утра задала нам нагоняй: дескать, какого черта спать мешали.
— Мы громко разговаривали, что ли? – спросил брат.
— Нет, вы стягивали с меня одеяло. Зачем? Вроде бы взрослые уже. Еще раз такое сделаете – месяц из дома носа не покажете. ОБА!
Мы дружно завопили, что и с нас стягивали простыни, но мама не поверила, обвинив нас не только в хулиганстве, но и в преступном сговоре.
В те времена видеокамеры были запретным и весьма дорогостоящим удовольствием, а потому доказать свою правоту мы были не в силах. Пришлось молча проглотить обиду. правда, соседи говорили маме то же самое, дескать, и с нас тоже стягивали одеяла, но мама никому не верила, потому что считала все это ерундой и глупейшим розыгрышем.
P.S: Через несколько лет в нашем дворе при прокладке новых труб найдут останки человека, закопанного очень глубоко. Кости, остатки странной одежды, бусины и амулет – все это поднимут сотрудники полиции. Кто был этот человек, неизвестно никому, но говорят, что после того, как его останки выкопали и увезли, аномалии в нашем доме закончились.
3 328
