Он обогнул старенькие избы и зашел в деревеньку. Одним концом грунтовая дорога шла между домов, другим уходила в лес. На въезде Казаков заметил наваленные березовые бревна. Тянуло дымком — кто-то, видимо, баню топил. Неподалеку старуха скрипела рычагом колонки. Антон оценивающе посмотрел на местный агрегат — вряд ли водоразборная, откуда здесь центральное водоснабжение? Скважина, скорее всего. Воображение сразу подкинуло вкус ледяной, чистой воды. Очень захотелось пить. Казаков косо глянул на старуху. Ну ничего, сейчас она отвалит, и он напьется, а потом поищет кого-нибудь помоложе дорогу спросить. Он отвернулся, приложил ладонь к глазам и посмотрел на дома. По верхушке невысокого деревянного забора неуклюже пробирался толстый черный кот. Пузо явно перевешивало, но котяра упорно пер вперед, оступался, осторожничал, но все равно шел по доскам вместо того, чтобы спрыгнуть на землю. Антон невольно улыбнулся.
— Тоха!
Он обернулся на голос. К нему, придерживаясь за поясницу, торопилась та самая старуха. Она смотрела на него с узнаванием, а он точно видел ее впервые.
— Куда запропастился? — она строго оглядела его с головы до ног. — И куда ты так накутался? Сколько раз говорила, чтобы в лес один не ходил? Заблудишься, а нам потом искать тебя всей деревней.
— Вы меня с кем-то перепутали, — сдержанно отозвался Казаков.
Старуха со вздохом неодобрительно покачала головой.
— Ох Тоха-Тоха, опять у тебя дурнина взыграла, — она махнула рукой и пошаркала обратно.
Через несколько шагов обернулась.
— Я там тебе поесть занесла. На кухне оставила.
Пока Антон с недоумением смотрел ей вслед, мимо него пробежала девчонка лет семи-восьми с огненно-рыжими волосами.
— Тошка-тотошка! — она рассмеялась и бросила в него скомканный тетрадный листок.
Смятая бумажка отскочила от груди и упала на землю. Рыжая со смехом понеслась дальше. Ей вслед заругалалсь старуха.
— Глашка, а ну хватит Тоху задирать!
Антон подошел к колонке. Нажал несколько раз на рычаг, пока вода не потекла. Сполоснул руки, умыл лицо, напился. Не отпускало ощущение нереальности. Странно все. Пришел из осени в лето. В деревню, где его откуда-то знали. Ну ладно, узнали его только старуха и мелкая. Что у одной, что у второй с головой, похоже, не очень. Казаков покосился на мужичка, сидевшего на лавочке возле колонки. Тот курил и стряхивал пепел в донышко от разбитой бутылки. Ну хотя бы он его не узнал, а то тогда Антон всерьез засомневался бы в своем рассудке. С этой ироничной мыслью он еще раз осмотрелся. Издалека донесся женский голос:
— Вася! Вааааася!
Мужик возле колонки поспешно затушил окурок в разбитой бутылке и поспешил на зов. Казаков глянул ему в спину и тоже пошел следом. Найти бы кого адекватного — спросить, где он оказался, и в какую сторону идти, чтобы на трассу выйти. Солнце так нещадно припекало, что Антон и толстовку снял. В футболке самое то. Странная все-таки погода — обещали дожди и плюс десять, а такое ощущение, что жарит под тридцать. Казаков шел по проселочной дороге вдоль домов и разглядывал нехитрый, деревенский быт. На него никто не обращал внимания. Если и смотрели, то со странным узнаванием, как старуха у колонки. От этого становилось немного по себе, но Антон списал все на разыгравшееся воображение. Впереди ожесточенно ругались два мужика. Один помоложе, как Сашка, второй совсем седой. По обрывкам разговора Казаков уловил, что тот, который помладше, стащил у другого пластиковую бочку для воды и беспалевно катил ее в тачке. Казаков подошел к самому разгару спора, когда в ход пошли более увесистые аргументы, чем просто слова.
— Ну раз по-хорошему не отдаешь, то и тебе хрен! — в сердцах выкрикнул старик и со всей дури ударил по бочке вилами.
Ругань тут же стала громче и забористее. Антон на всякий случай обошел их стороной. Не хватало еще под раздачу в чужой ссоре попасть. Особенно, когда за вилы схватились. Из дома выбежала женщина с побелевшим лицом.
— Вы чего разорались? Ленка из-за вас рожать надумала! За врачом надо ехать!
Казаков услышал заветное слово “ехать”, ускорил шаг и подошел к женщине.
— Подскажите, пожалуйста, далеко отсюда до трассы Е сто один? Я в лесу немного заблудился, мне бы обратно к машине выйти. Может, добросит кто? Я заплачу.
Женщина посмотрела на него с усталым раздражением и — что самое страшное — узнаванием.
— Тоха, иди отсюда, а… Вот вообще не до тебя.
Антон уставился на нее с неприкрытым изумлением. Изнутри скребся противный страх. Что-то все-таки произошло, а он не понимал. Он разозлился.
— Да вы, блядь, сговорились?! Какой Тоха, о чем вы все вообще? Я вас всех в первый раз вижу! — зло сказал Казаков и отошел назад, словно сумасшествие местных могло и его заразить.
Перед глазами снова потемнело — как в лесу. Антон почувствовал, что его сейчас или стошнит, или он в обморок грохнется прямо перед этими придурками. В звенящем мареве его подхватили под руки и куда-то отвели.
— …посиди тут, Тош. Перегрелся что ли?
Кто-то побрызгал ему на лицо водой и дотронулся ладонью до лба. Его снова взяли под руки и куда-то повели. У Казакова не было сил сопротивляться. Он бултыхался в омуте слабости и беспомощности, а страх и злость упрямо тащили его на дно. Из разговоров он выхватывал отдельные слова — какой-то Ленке поехали за врачом, у кого-то вызывал опасения мост, и где-то все еще ругался мужик из-за испорченной бочки. Антон все-таки отключился. Когда он открыл глаза, обнаружил себя лежащим на старой, пружинной кровати. На тумбочке он увидел алюминиевую кружку с водой. Прежде, чем успел задуматься, кто и зачем ее принес, Казаков залпом выпил воду. Стало немного полегче. Голова раскалывалась, как после теплового удара. Он с усилием сел в кровати. Может, и правда перегрелся? Перенервничал. Хотя было бы с чего. Людей он нашел — все лучше, чем по лесу блуждать. Сейчас разберется, найдет транспорт и вернется к машине. Потом вместе с Сашкой сходят ружье и вещи поискать. Санек наверняка весь издергался, куда его бедовый попутчик провалился.
Кровать звучно скрипнула, когда Антон встал на ноги. Немного покачивало. Воды бы еще хлебнуть. Он осмотрелся. Маленькая комнатушка выглядела чужой и знакомой одновременно. Казаков подошел к столу возле окна. Его внимание привлекла рамка с фотографией. Все здесь было старое, как прямиком из СССР подъехало, а рамка — новая. Антон присмотрелся и от страха выронил кружку. На фотографии он увидел себя и двух незнакомых людей — мужчину и женщину. Казаков дрожащими руками взял рамку. Точно он. И одежда его. Белая футболка и красная рубашка в клетку. Только он их сто лет не надевал, и точно не фотографировался с этими людьми. Он перевернул фото, и мир окончательно ушел из-под ног. “Любимые мама и папа, вечная память”. Написано его почерком. Антон очень быстро поставил рамку на стол. Та покачнулась и с глухим стуком упала на стол. Казаков тоже пошатнулся, обхватил себя руками и застыл возле стола. Потом рванулся к покосившемуся шкафу, распахнул дверцу и остолбенел. На вешалках болтались его вещи. Тоже старые, но его. Он признал походную куртку, пару футболок. Внизу ютились покрытые пылью беговые кроссовки. Казаков попятился назад. Да нет же! Он в Москве живет, а не в деревне. Всех этих людей он в первый раз видит. И тех, что на фото, тоже. Его мама и папа живы и здоровы. Закралась мысль — может, он в кому впал? Может, они с Сашкой на машине кувыркнулись, и он бредит? Да ну нет, так не бывает. Кома это кома, сознание отключилось и все.
Антон в ступоре вышел на улицу. Со стороны леса шли три молодые девушки.
— Смотри-смотри, а вот и твой жених тебя караулит, — сказала темноволосая и с веселой улыбкой на него посмотрела. — Ну что же ты, Тоха, без цветов?
Другая девушка, со светлыми волосами и в синем платье, толкнула ее локтем.
— Не надо его дразнить, сколько раз говорила? Он же не виноват, что такой.
Антон уже не удивился, что он снова для всех какой-то Тоха. Деревенский дурачок. Он молча прошел мимо. Там от наткнулся на мужика, который спорил с дедом с вилами.
— В какую сторону отсюда Е сто один? — спросил он.
Тот посмотрел на него с досадливым удивлением.
— Какая еще Е сто один? Тут такой отродясь не было. Иди-ка ты кому-нибудь другому мозги делай.
Казаков похолодел.
— Да как же, блядь, не было?! — зло прошипел он. — А из Москвы сюда на чем по-твоему можно доехать?
— Из какой Москвы, болезный? До Москвы отсюда тыщи четыре километров, — снисходительно сплюнул мужик. — Кто-то глобус пропил, а ты мозги растерял.
Антон оцепенел. Как это четыре тысячи километров? Да такого быть просто не может. Долбаный бред! Казаков мелко затряс головой и бросился в лес. Да похер! Сам выберется как-нибудь, без этих психопатов. Он упрямо шел в глубь чащи, пока деревня позади не скрылась из виду. Он прошел еще немного…. и выбрел к тому же полю с колосьями. Вот тогда ему стало по-настоящему страшно. Антон тупо смотрел на поле. Потом развернулся и бросился обратно. Мчался, не разбирая дороги. Все равно куда, лишь бы подальше от странной деревни. Он бежал, пока снова не оказался возле поля. Издалека кто-то ему кричал и махал рукой.
— Тоооооха!
Он тупо побрел к домам. Со всех сторон давило ощущение сюрреалистичности происходящего. Он молчал, пока шел мимо причитающих женщин. Мост, кажется, обвалился, когда врача привезли. Молчал, когда старуха его сердито дернула за рукав.
— Тоха! Ек-макарек, куда ты опять убежал? Только с тобой еще проблем не хватало. Ты иди-ка пока к себе, у нас тут всякое происходит, тебе это не надо смотреть и слушать. Иди-иди, там щи на кухне. Разогрей на плитке и поешь.
Антон и правда пошел домой. Точнее, в избу, которую все считали домом Тохи. Казаков молча сидел на кровати и пытался собраться с мыслями. А потом пришел дух-хозяин и убил его в первый раз.
В окно звонко ударил камушек. Обычное начало дня. Тоха открыл глаза и нервно рассмеялся, глядя на облезлый потолок. Все начиналось заново. Двадцать седьмой день его жизни в непонятном нигде. Двадцать шесть смертей позади, а сколько впереди — неизвестно. Бесконечность? Тоха свернулся калачиком.
Во все предыдущие дни он сразу срывался с места и пытался жонглировать событиями, чтобы все сделать правильно. Но правильно не получалось. Что-то всегда происходило. Даже в выверенный план вмешивалась случайность, и что-то шло наперекосяк. Да и какой тут выверенный? Он мог бы просчитать все еще неделю назад. А теперь он кто? Тошка-тотошка. Сумасшедший. Он стал тем, кого в нем увидели, когда он только пришел в деревню. Не успокоить дядю Витю с Гошей, так они вечером раздерутся, и Гоша его ножом пырнет. Если отпустить Мишу за врачом, то на обратном пути мост подломится, и машина свалится в реку. Оба погибнут. Не отпустить — Ленка со своим приплодом помрет. Но если успокоить мужиков, то Ленка и рожать не начнет. Барсик этот еще… Жирный котяра. Если его не снять с забора, он падал на косу и резал брюхо. Не смертельно. Петля кишок наружу вылезла, но в городе промыли бы зашили без проблем. А здесь откуда ветеринар? Ему сразу голову и рубили, как курице, чтобы не мучился. Тихонечко, чтобы никто не видел. Если его снять, он бросался под колеса “уазика” прямо перед Ленкиным домом, и та начинала рожать… Необъяснимый и невозможный ад. Долбаный день сурка, который никак не заканчивался. Он и на местное кладбище ходил — на могилы своих родителей. Имена и даты рождения те же, лица другие. Ему сказали, что после их смерти он головой и того.
Еще вчера Тоха хотел все закончить. Больше всего на свете. А сейчас как никогда понимал, что этот цикл нельзя разорвать, и теперь он хотел сойти с ума. Окончательно, чтобы больше не подыхать от страха, не думать. Не видеть в чудище свою скорую смерть. Недолго бояться, умирать и забывать, как умер.
Тоха взял с тумбочки алюминиевую кружку, выпил залпом. Покачиваясь, пошел к двери. Мельком глянул в зеркало. Оттуда смотрел призрак. Незнакомец. Тоха. Антон выглядел иначе — у него была стильная стрижка с узлом на затылке, огненно-рыжие волосы, как у местной Глашки, и ярко-синие глаза. В них никогда не было столько страха и пустоты, как у отражения в зеркале. У того Антона были острые черты лица, ему даже говорили, что он похож на лису, а Тоха… разве что на дохлую, которая уже не первый день под солнцем валяется. Волосы как ржавчина, свалялись в патлы. Осунувшийся, затравленный. Тоха дернул уголками губ, и призрак безумно улыбнулся ему в ответ.
Он вышел на улицу. Мимо пробежала Глашка.
— Тошка-тотошка! — она привычно бросила в него бумажным мякишем и унеслась прочь.
— Глашка, а ну хватить Тоху задирать! — выкрикнула вслед баба Света.
Он поднял с земли смятую бумажку и развернул. Никогда раньше не смотрел, что там. На тетрадном листке углем были начерчены две линии, а сверху галочка-крыша. От этого символа внутри что-то окончательно сломалось. Тоха сделал еще несколько шагов, и ноги подкосились. Он упал на колени, потом плюхнулся на пятки и весь согнулся. Закрыл лицо руками. Его било крупной дрожью. Может, вон оно подкатывает, его желанное сумасшествие?
Он совсем потерялся. Кто такой Антон Казаков? Его ведь и не было никогда. Это все выдумка. Осталось только себя в этом убедить. Может, еще через пару смертей и получится. Только дергаться он больше не будет, здесь и посидит подождет, когда дух-хозяин снова придет и… Тоха судорожно всхлипнул. Обнял себя руками. Солнце припекает, а ему холодно. Еще холоднее, чем когда умирал. Душу как исполосовали. Ни единого живого местечка не осталось. Или боль, или безумие. Ничего больше в нем нет. Ни-че-го.
— Люди… — тихо произнес Тоха.
Набрал в грудь побольше воздуха и уже закричал.
— Лююююди!
Он не видел, был ли рядом кто из местных. Слезы застилали глаза. Тоха снова раскачивался взад-вперед, голосил с надрывом, а внутри что-то ломалось и крошилось, как будто он своими руками уничтожал остатки прежнего себя.
— Это я виноват… Я! Меня предупреждали, а я не послушал! Я убил зверя вашего духа-хозяина, и он теперь наказывает меня… И вас вместе со мной!
Тоха всхлипнул.
— Я не послушал никого… Просто подстрелил, ради фана. Я виноват… Виноват. Очень. Простите меня. А я буду тут сидеть, пока он снова не придет…
Земля словно потянула его к себе, и Тоха завалился на бок. Никто не подходил. Необычно немного — за деревенским дурачком все-таки приглядывали, а тут никого, но это даже лучше. Одному проще, будет лежать в пыли и грязи. Каждый день. В ладонь ткнулось что-то мокрое. Тоха шмыгнул носом и приоткрыл глаза. На него смотрел Барсик. Тоха еще раз судорожно втянул воздух и подгреб кота к себе поближе. Барсик хороший, живой. Он тоже умирал — и от топора, и под колесами. Но все равно живой, а Тоха — нет, Тоха уже совсем мертвый.
Звуки стихли. Только что он слышал, как рядом громко мурчит Барсик, а теперь все затопило тишиной. В ней грохотали тяжелые шаги духа-хозяина.
Бум-бум-бум!
Тоха отрешенно подумал, что кот убежал. Даже не убежал, растворился. Был — и нету.
Бум-бум!
Шаги прозвучали прямо рядом с ухом. Тоха открыл глаза и снизу вверх посмотрел на чудовище.
— Убей навсегда. За своего зверя, — беззвучно прошептал он. — Мне не нужно ничего исправлять, мне себя надо было поправить, а я не смог.
В ответ чудище грузно ударило ногой рядом с его лицом. В глаза полетела сухая пыль. Тоха машинально зажмурился, ожидая следующего удара, но уже по голове. Ничего не произошло. Только прозвучали удаляющиеся шаги, а потом проступили обычные звуки леса. Весело трещала какая-то птичка, а где-то вдалеке ревело что-то похожее на автомобильный сигнал. Тоха открыл глаза. Он, скорчившись, лежал в лесу — в обычном сентябрьском лесу, куда зашел целую вечность назад. Он неверяще заозирался по сторонам. Увидел бревно, где зайца подстрелил. Тушки не было. Подняться на ноги получилось со второго раза. Гудок вдалеке замолк, как будто для того, чтобы набрать побольше воздуха, и снова протяжно заревел. Тоха на неслушающихся ногах пошел на звук. Сначала брел еле переставляя ноги, потом побежал.
Он выскочил прямо к внедорожнику. Рядом с ним стоял Сашка и курил. Увидев Казакова, он бросил сигарету на землю.
— Ты где был?! — тут же набросился Санька. — Я все оббегал. Только отвернулся — тебя нет, снаряга вся твоя валяется. Ключи от машины, телефон… Ты чего вообще…
Он вдруг осекся и пристально на него посмотрел.
— Антон? Ты в порядке?
Тоха безумно улыбался и плакал не то от счастья, не от сдавших нервов.
— Саша, — он сделал несколько неуверенных шагов к Гаевскому. — Сашенька! Это ты? Это правда ты?
На следующем шаге он свалился прямо рядом с Саней. Крепко обхватил его за ногу.
— Сааааша, я больше никогда сюда не поеду, никогда-никогда, — быстро заговорил он. — Спасибо тебе, Санька, столько времени прошло, а ты меня все искал, когда все потеряли. Я сам себя потерял…
Гаевский рывком поднял его на ноги. Посмотрел с недоверчивым удивлением.
— Да тебя час всего не было. Ты точно в порядке? У тебя кровь на лбу.
Антон посмотрел в отражение на боковом стекле. Лоб перечеркнула алая полоса — как будто кто-то пальцем провел.
— Это дух-хозяин оставил… — ответил он. — Простил меня. За того зайца.
На лице Сашки отразилось еще большее недоумение.
— Ты давай-ка в машину садись, пассажиром, а я поведу, ладно?
Он помог ему забраться во внедорожник. Носовым платком стер кровь. Сунул в руки термос с горячим чаем.
— Все твои вещи я назад положил, — сказал Гаевский.
— Забери ружье, мне больше не надо, — прошептал Антон и отвернулся к боковому стеклу.
Мелкими глотками пил горячий чай, смотрел на осень за окном, а перед глазами все еще стояло лето. Зеленое море поспевающих колосьев, высокое палящее солнце, цветущий клевер и Тоха, деревенский дурачок, которого дразнят местные дети:
— Тошка-тотошка похож на лису, сереньких мышек он ищет в лесу. Мышки-мышата идите скорей, вместе дружить всегда веселей…
167
Очень понравилось, все две части прочитала