Листок в сторону!
Нет! Хватаю, рву его, и снова и снова, и вот только мелкие обрывки записей.
— Пошли вы со своей мистикой! – говорю вслух.
— Что? – доносится голос Аллы из соседнего кабинета.
— Ничего. Это я о своем, о женском.
День только начинается, мне уже страшно ждать вечера. Времени ухода с работы. Сбежать бы сейчас, при свете дня, оставить на кого-то блуждания по пустому цеху – домой. Прочь.
Сегодня Бирюков спустился в бомбоубежище один. Сегодня почему-то это было ему не страшно. Значит вчера был один из таких дней, когда нельзя. Почему нельзя? Лучше не знать. Уже колотит ящик. Иванов с Соскиным заканчивают работы, Люнин параллельно подкрашивает смыкатель там, где не будет мешать процессу. Работа прет и вроде бы все хорошо. Главное не думать о вечере, главное забыть обо всей этой мистике.
Весь день носился по цеху, не оставался ни на минуту наедине сам с собою. Народ нервничает. Раз начальник весь на рысях, значит грядет что-то нехорошее. Постоянно подходят с вопросами:
— Что? На Актюбинск что?
— Нормально.
Актюбинск – вечная больная тема. Долгий монтаж, да и казахи эти, им бы только оборудование угробить, сколько уже головняков по ним было. А головняк – это разбор, поиск виноватых, зачастую и лишение премий.
На обеде шушукаются, ко мне не подходят. Настроения нездоровые. Мечущийся начальник производства – не есть хороший признак для работяг.
Вечер. Никого. Закрываю цех.
Проверил калитку на хоздвор. Иду прочь, оставляя за спиной токарный участок, прохожу мимо термички, и…
— Бумс! – бухается тяжелая металлическая болванка где-то там, позади, в темноте. Замираю. В груди заполошно бьется сердце. Выдох замер в легких. Что упало? Вернуться? Проверить?
Разворачиваюсь. Делаю шаг вперед.
— Ба-бах! – еще более тяжеловесное падение. Всё. Я не те ребята из фильмов ужасов, что прут на странные-страшные звуки. Нафиг-нафиг-нафиг.
Прочь!
Вылетаю в первый пролет. Еще тут гасить свет.
Нет уж, ребятки-товарищи, сегодня будете спать с включенным светом. Нафиг-нафиг мне такие пирожки с котятами.
Пролетаю мимо всех автоматов, нигде не погасил ни единого прожектора – немного побогаче встанет счет за электричество, ну и ничего страшного – переживет товарищ главный директор.
Наверх, к себе. По шустренькому переодеться, да и валить прочь. Сейчас, накину куртку, сумка, шаг к двери.
Скрип лестницы. Будто кто встал на ступеньку.
Нет же никого в цеху. НИКОГО В ЦЕХУ НЕТ!
Но стою. Не могу сдвинуться с места. Еще скрип, и ногами через пол чую, что на ступень там, внизу, встало что-то тяжелое – бытовочка моя из пеноблока, легенькая, хорошо передает движуху.
Беру за хвостовик сверло на шестьдесят со стеллажа. Оно тяжелое, увесистое, длинное – как хороший, добротный гибрид дубинки и булавы. И только после этого, резко, с удара ноги, распахиваю дверь.
В цеху светло. Льют свет прожектора. На лестнице, конечно же, никого нет. Я, как дурак, стою со сверлом-дубиной наперевес, руки перепачканы в консервационной смазке.
Но нет – оружие не брошу! Вместе со сверлом до двери. Сигналка. Дверь. Замок. Сверло за мульду со стружкой – чтобы ночью не сперли. Все. Домой. Пошли вы все к чертям!
Прохожу мимо цеха, вот и холм бомбоубежища в зарослях голых, кривляющихся на ветру ветвей кленов. И там, меж этих кленов, в слабом серебряном свете луны, силуэт. Будто стоит кто-то недвижно. Капюшон на голове. Кто-то нахохлился на пронзающем мерзлом ветру, замер.
Увидел его, и все у меня внутри замерзло, как будто разом кровь заледенела.
Мимо, бегом, бегом мля! Пробежал не останавливаясь до улиц города, туда где люди, где свет, где дорога и машины.
Домой!
И вот вам и здрасьте. День сегодняшний. День сдачи работы на дуэль – сегодня. Сегодня второе апреля. Я ничего не начал писать. И не начну. Хватит, покопался я в этой мистике, увяз. Доискался. Как будто она сама меня стала искать в ответ. Как там это… На охотника и зверь бежит? Ну да. Только нафиг мне такой зверь. НАФИГ!
Да, кстати, сейчас день. И, вроде бы, еще далеко-далеко до конца рабочей смены и до темноты. А я уже почему-то на нервах. А рассказать почему? Конечно рассказать, ты же, кто бы ты ни был, кто читает это, не сидишь напротив, не можешь сбежать от меня, утомившего тебя собеседника.
Итак. Сегодня мне пришлось полазить по хоздвору. Ничего страшного. Дело обычное. Да и чего может быть там не так? Искал прокат. Ползал там с рулеткой, лопатой и штангелем. Обмерял листы, откидывал снег лопатой там, где еще не оттаяло, не растаяло. Угваздался. Грязный вернулся, как чертушко.
Пошел мыть руки в душевую. А она, душевая, у нас плохенькая. Грязненькая, бетонная, серенькая, еще и лампочка там моргает, позвякивает, делает тихое «дзенькь» и снова вспыхивает. Душевая кабина самодельная, шторка из полиэтилена, рядом умывальник, над ним зеркало.
Зеркало грязное, запыленное. Захожу. Мерцает свет. Смотрю в зеркало на грязную свою рожу. Намыливаю руки, харю, а свет, падла, мерцает. Дзенькь, дзенькь, дзенькь – твердит лампочка.
Мне, отчего то, страшновато. День. Но страшновато. Стараюсь не отводить взгляда от отражения в мутном зеркале. Но надо же и смыть мыло. Нагибаюсь. Смываю. Отфыркиваюсь. Вскидываю голову и упираюсь взглядом в свои глаза в там, в мутном зазеркалье. И гаснет свет. И шуршит занавеска душевой рядом. И тянет холодом. Я стою одну секунду на месте, а после бегом вылетаю в дверь, спотыкаюсь о порожек, выпадаю. Удачно упал. Только руку ссадил. Коленки грязные, сам целый. Оглядываюсь на дверь. А та медленно, скрипуче закрывается. Медленно. Медленно. И там, за дверью. Темно. А потом дзенькь – вспыхивает свет, и дверь просвет закрыт окончательно. Вот только увидел, что шторка душевой открыта – успел я это увидеть!
Открыть проверить?
Нашли дебила!
Вот сел, сижу. Пишу. Зачем пишу? А знаете – страшно. Вот реально мне страшно. Что это было? Предупреждение? На след мой там, в том иномирье напали? Может не я эту мистику искал, а она меня. Или фантазия больная. Только если вот что – как-то не хочется, чтобы следов не осталось. Так что озаглавим это дело «Записки мертвеца», сохраню на рабочий стол – чтобы на виду лежало. Ну и вот… Если все нормально будет, а оно будет нормально, ну просто настроение сейчас такое шизовое, просто мысли не в ту шизь убежали, фантазия разыгралась – все нормально будет. Так вот – если все нормально будет, то потом увижу эту текстовку на рабочем столе. Открою, может даже почитаю, да и поржу от души. А я вот что думаю. Пойду сейчас докопаюсь до Демона, до Димки Галинина. Скажу ему мол де так и так, товарищ дорогой, срочные дела у меня дома нарисовались, надо бежать, прям лететь домой срочно! А ты, пожалуйста, вечерком цех закрой. Дела всем раздам, чтобы производство не встало, нагружу по полной. Ну и сам, с чистой совестью…
Вечер.
Темно на улице.
Демону ничего не сказал. Надо встречать свои страхи лицом к лицу. Нет, я не дебил. По ночной поре не полезу я в бомбоубежище, и прочих храбрых идиотизмов делать не буду. Просто надо как-то укладывать свою жизнь обратно, в нормальное русло. Начну бегать, до добра не доведет. А так: спокойненько обойти цех, сделать все как предписано, да и пошкандыбать домой неспешным шагом – вот и буду так обратно успокаиваться.
Мистика? Где она эта ваша мистика? Только в россказнях бабушек, в домыслах всяких, в пересрачках по делу да не по делу. На самом деле все просто. Есть крысы, есть плохо работающая проводка или лампочки, есть спускные клапаны на станках, есть ветер, есть шум – а все это в комплексе и дает пищу для буйной фантазии. Как-то так.
Сейчас оденусь и пойду.
Вот сейчас прямо встану и пойду.
Вам смешно? И мне было бы смешно если было бы не страшно.
Кстати – сверлышко, то самое, на шестьдесят, у меня под рукой.
Все.
Встаю и иду.
Пока-пока, всем до завтра.
Вот вам и завтра.
Что я могу вам сказать в свое оправдание. Ничегошеньки.
Погасил я вчера свет в цеху в первом и втором пролете?
Фиг-то там.
Ну хоть все ворота закрыл – уже неплохо.
Сверло у меня в сумке осталось. Тяжелое, падла, но как-то с ним спокойнее было.
А теперь, милые мои, расскажу-ка я вам о другом.
Я не погасил свет.
Не подходил я к автоматам. Вот только когда со второго пролета выходил, свет и без моей помощи погас. Сам. Переступил я проход от второго пролета к первому и так бамс – и всё! За спиной темно, впереди светло.
Весело? Очень!
И вы думаете, что я как в фильмах испуганно там обернулся, фонарик включил, светом из стороны в сторону ширк-ширк? Нифига не так. Вы со своим ширк-ширк идите в ж…, короче – идите строевым шагом. А вдруг там кто в этой темноте. Ага-да? А если уверенность в том, что кто-то там у вас гораздо больше, чем в том, что там никого? И вы повернетесь, и увидите, и… что тогда? Посветите?
Я тоже не светил.
Наверх. К себе в кабинет, чтобы свет погасить – в кабинете то я тоже свет оставил. Но это я так – говорю просто, мол свет выключить. Нет – не потому, а потому, что там – СВЕТ, не темно там, вот и ломанулся.
Ну так вот, вверх значит, в кабинет. Я по лесенке так топ-топ-топ – к дверям то. А потом и встал. В цеху то тихо, а в кабинете то не очень. Досочки скрипят там, как будто под тяжелой поступью. Я у двери, на лестнице, постоял с секунду, ну так – достаточно для того, чтобы обгадится и бегом к выходу из цеха.
Сигналку не включил, будь она неладна. Дверь захлопнул, замок навесил, и тут на те! Ба-бамс! Изнутри по двери! Как тараном! Ох, как я оказывается прикольно ору! Не как девочка конечно, но прикольно. И чуть реально не обгадился, вот ей богу – чуть не обгадился! Здоровый, мля, сорокалетний мужичок.
Че там бумкнуло в дверь изнутри? Да хрен знает! И пусть знает, лишь бы мне не рассказывал! Хрен с ним, с хреном. Что-то у меня состояние под истерику подкатывает. Одно обрадовало – замок то я успел в петли продернуть, вот дверца то и не открылась. Вот и славненько вышло, вот и хорошо.
Только знаете, что, братцы кролики. Радости то мои на этом не закончились. Мне ж мимо холмика еще бежать. А там, этак близонько-близонько к дороге, по которой я обычно хожу, но не выходя из рощицы голоствольной кленовой, уже не один, а трое ребяток стояло. И что-то, сука, жизни великой в этой троице не наблюдалось мне. Неподвижные, не лицом друг к другу – а ко мне силуэтики повернуты. Позырили мы друг на дружку с пару секунд и я, то ли с криком, то ли с воем мимо этой троицы бегом промчался.
Во сколько радостей у меня вчерась приключилось. Прям чуть реально полные штаны этой веселухи не отложились.
Твою мать… Мать твою! мля!
Мля!
И я вот что сейчас думаю. Может хотят они – трое те, чтобы я про них людям рассказал? Чтобы помнили там, не забывали, а может и вдруг прочитает кто причастный к их смерти сии строки. Короче – нахера, мля, на меня им охотиться, если смысла с этого – только меня раскатать? Ну нет же смысла! Нет его! Может надо, чтобы я написал всё это, рассказал. Ну там может еще что узнал о том как, когда они там кончились, кто их кончил, кто убийца…
Я не из следственных органов все же. Поэтому особо много узнать – явно не могу. Что мог – я сделал, чем явно нашего арендодателя, Виктора Владимировича, удивил. Позвонил ему сегодня, докопался. А правда ли, Виктор Владимирович, что тут народ о трупаках в бомбоубежище рассказывал?
Правда, говорит, были трупаки. Только это в лихих девяностых было, когда и приватизация началась и прочие веселости. Короче трупаки были. Ему об этом приватизатор первый рассказывал, у которого он цех выкупал.
Хорошо, говорю, Виктор Владимирович, а не подскажете ли вы мне, как их, погибших, звали-величали, кто такие, завалил их кто?
Ничего, говорит, я не знаю. Знаю, что у одного была наколка на костяшках «Вова», и знаю, что тех, кто их завалил – не нашли. Говорит менты как-то приходили, по новой там внизу шарились, искали еще чего-то. Нашли не нашли – не известно, не рассказывали. Да и не очень-то и интересно было.
Так что вот. Знаю, что трое их было. Знаю, что у одного наколка Вова была. Знаю, что промсектор Ебурга рядом с ремонтно-механическим заводом. Вот и все что знаю. Так что, уважаемые покойнички, всё что знал – я тут рассказал.
За сим – отправляю этот текст на дуэль, и увидят его там многие. Нет, не тысячи, но пара сотен людей прочтут, узнают.
Очень надеюсь, что сегодня в темноте ни с кем не пересекусь.
Очень надеюсь, что сделал всё что должно и теперь от меня отстанут.
125
Прочла на одном дыхании! Просто волшебно, и главное, в истории описываешь заезженные сюжеты, а сама история оригинальная! Мне понравилось.
Будто собственную жизнь описываешь.
Я старался увидеть и передать в истории реалистичность и эмоции, которые могут быть в простых ситуациях жизни. Если это вызвало у тебя такую реакцию и сопереживание, то это огромная похвала для меня. Благодарю тебя за поддержку и оценку моей работы!
Большое спасибо за такую теплую и вдохновляющую обратную связь! Я очень рад, что моя история оказалась волшебной и оригинальной для тебя. Твои слова придают мне мотивацию и вдохновение для дальнейшего творчества. Спасибо, что поделилась своим мнением!