«УРОВЕНЬ ВТОРОГО ПЛАНА». (Мистико-эзотерический хоррор)

От автора:

Эта работа составлена в жанре детектива и мистики. В образе допроса и следствия, как бы по показаниям самого основного и главного героя и его допрашивающих лиц. Пытающегося засадить его в тюрьму следователя, за как бы предумышленных два убийства. И личного защищающего как умалишенного пациента врача психотерапевта.
То, что вы сейчас видите перед собой, истории о потустороннем загробном мире, который, вполне вероятно, где-то здесь же рядом. Этот инфернальный и неведомый странный напичканный ужасами и кошмарами мир, помещенный в живую человеческую земную сущность. Сущность, которая сама является чем-то божественным и не совсем реальным. Наш земной мир внутри еще чего-то, окруженный всесильным мировым сознанием. Мир, в котором обитают разные инфернальные сущности. Сущности, порожденные порочным больным воображением главного героя.
К этому можно отнестись вполне серьезно, можно не относиться вообще никак, все зависит от самого читателя и его собственного воображения, мировоззрений и интересов.
Сразу скажу, многие могут это произведение моих рук, практически не понять. Особенно крайне логичные люди. Которые все строят по принципу логики. Здесь нет вообще логики. Поэтому многое будет практически необъяснимо и непонятно. Многие описания и эпизоды. Но и не нужно многое тут вообще понимать. Напрягать излишне мозги.
Просто прочтите и все. Если хватит сил все это осилить и переварить.

С уважением к читателю автор Киселев А.А.

Вступление

— Мама — проговорил Андрей, оказавшись в этой темной комнате – Мама, прости меня, мама.
Он увидел ее лежащую, в гробу умершая. И в последний уже раз. Больше он ее уже никогда не видел.
Это был последний сон с ее появлением. Он так до сих пор и не мог понять, зачем у нее просил прощение. Может за свою беспутную уже сорокалетнего мужчины жизнь. Жизнь без семьи и детей. Может за то, что не уберег ее, когда ее парализовало. Он просто не знал, и она ему не говорила уже там в том сне. Она просто молчала, где бы он ее там не видел. И он вот ее уже видел в последний раз. В какой-то темной в полном мраке пустой комнате и лежащей в воздухе горизонтально со скрещенными на груди руками, как лежит по обыкновению и погребальному ритуалу мертвец в гробу.
Андрей шел по какому-то узкому пустому длинному коридору, где не было никого, и вот открыв деревянную, как показалось в эту комнату дверь, он вошел и увидел ее, лежащую именно вот так зависнув в воздухе над деревянным комнаты полом. Андрей даже ощутил могильный холод. Холод могилы, в которой, вероятно, он стоял на том кладбище, где погребли его мать, недалеко от поселка Молодежный, на поселковом кладбище возле дороги на Дивногорск, и видел ее возле себя и рядом. Мертвую и одновременно, словно еще живую. Было такое ощущение, что мама откроет свои глаза и заговорит с ним. Со своим старшим сыном.
Но, она молчала.
Его мама лежала, словно, зависнув в самом воздухе, где он ее видел, над полом в той одежде в какой они ее с братом Евгением похоронили.
— Мама, прости – Андрей произнес, даже во сне понимая, что это последнее, что он мог ей сказать, что ее уже не увидит.
Ее душа уже ушла давно в верхние пределы планеты. И уже, скорее всего, перевоплотилась в новую живую форму человека. С новым живым молодым телом, и вероятно с заблокированной и перекрытой памятью, для новой уже жизни. А может, она и не вернулась в тот мир, из которого три года назад ушла, и эти практически три года он Андрей ее видел во сне.
Но, это был последний сон с ее появлением. Как напоминание, о ее смерти. Возможно, это было ее последнее прощание с ним.
Она сама долго не могла расстаться со своими детьми, и вот настало, видимо, то время когда ее разум и душа ушли в более тонкие миры. И то, что Андрей тогда видел это уже остаток той энергии перед полным исчезновением. Увидел то, что было привязано еще к погребенному маминому умершему телу. Последний сгусток энергии, который должен был исчезнуть, оставив мертвое в могиле тело шестидесятивосьмилетней умершей от паралича женщины.
— Мама – он снова повторил плача во сне и чувствовал, как текли по щекам его горькие слезы – Прости меня, мама.
Почему, он так говорил, он и сам не знал, но говорил при каждой такой во сне встречей. Но она ему не отвечала. Она просто молчала и все.
Он во сне даже стоял перед ней на коленях и прижимался к ее ногам. Но, она молчала. Она не хотела говорить с ним. Почему? Он не мог этого понять.
Может, ей запретили. Может, на то были еще какие-то мотивы и причины потустороннего мира. Может, таковым был его Андрея сон.
— Мама – снова проговорил Андрей – Прости меня, мама.

Подследственный Сурганов

— Вы, по-прежнему, утверждаете — произнес следователь Дорофеев — Что вы, лишь пытались предупредить эти два несчастных случая. И не имеете к ним никакого прямого отношения.
— Да, утверждаю, следователь. Это моя личная инициатива — произнес Андрей, сидя на стуле перед столом заваленного бумагами в личном кабинете следователя по особым делам в полицейском участке города Красноярска Дорофеева — Я лишь стремился предупредить этим две смерти, но не смог. О чем сожалею, но виновным себя не считаю, потому как это не моих рук дело, а потусторонних сил.
— Вы, утверждаете — произнес следователь Дорофеев с саркастической ухмылкой на лице — Что гражданки незнакомые совершенно именно вам, Филлипова и Каменева погибли в результате спровоцированного неким ангелом смерти суицидального синдрома. И, что тот Ангел смерти, подтолкнул их к суициду и забрал их души после их скоротечной гибели. Как известно из составленных бумаг, лежащих здесь передо мной, одна из них выбросилась из окна своей квартиры на девятом этаже дома в Красноярске в районе Водников, другая попала под колеса автомашины на перекрестке Мира и Вейнбаума. И вы себя считаете не причастным к этим двум несчастным случаям. И вы хотите сказать, подследственный, что это все проделки некоей потусторонней инфернальной силы?
— Да, именно так, следователь — произнес, глядя, не отрываясь от лица следователя Дорофеева Андрей.
— Значит, что некто вам из мира ангелов предрек по вашим утверждениям смерть этих двух женщин, а вы, как говорите, пытались предотвратить их гибель?
— Пытался, но не вышло — произнес Андрей — У него был целый список смертников, но он огласил мне только двух и живущих в нашем городе. Я потом понял, что это было преднамеренно, и это его была такая вот игра со мной. Игра на совести и человечности. Азраил специально это сделал и, наверное, наблюдал, как я бегаю как дурачок, пытаясь спасти этих двух смертниц из его списка. Хотя прекрасно понимал. Что это невозможно, но я все-таки пытался.
— Вы все говорите, Азраил — следователь сосредоточился весь во внимании, хотя было видно, ему, что он просто смеялся над Андреем. Глядя в его глаза как на полнейшего идиота, пытающегося заморочить как бы ему голову всякой инфернальной потусторонней дребеденью, в которую он вообще, как и многие из людей не верили. Он вообще считал, что перед ним сидит просто хитрый убийца, который обеих женщин просто убил, а теперь пытается все завуалировать под дурничку. Просто стремиться закосить под шизофреника и полного дурачка. Одержимого всякой мистической чушью, как некий сектант убийца пытающийся уйти от уголовной ответственности.
— Кто тот, Азраил? — Дорофеев снова задал свой вопрос, делая вид серьезного мужчины следователя. Но, казалось, он вот-вот рассмеется ему прямо в лицо, скажи еще хоть что-нибудь.
— Это Ангел смерти — произнес Андрей, видя, что тот просто готов напоследок по окончания допроса просто поиздеваться над ним.
— Так, Так. Продолжайте — следователь произнес — Я слушаю вас, не надо смущаться или чего-то скрывать. Это в ваших же интересах подследственный. Так, кто этот, как вы говорите Азраил?
— Это Ангел несущий смерть и забирающий души из тел усопших — произнес Андрей, надеясь, что он все-таки перестанет язвить в его сторону — Я видел его следователь — продолжил Андрей — И не один раз. Там на той стороне, в том мире и в своих глубоких телепатических ментальных снах. И не только его одного.
— Ух, ты как интересно!- даже воскликнул, не сдержавшись от внезапных радостных эмоций, следователь Дорофеев — Там были еще и другие?! Продолжайте подследственный.
— Да, их там много — продолжил Андрей, прекрасно видя как над ним издеваются, но понимая, что за издевки над такими вещами, бывает, и соответствующая расплата и этот Дорофеев еще поплатиться. И он уже не первый и не последний, кто за это поплатился. Андрею необходимо было говорить и продолжать то, из-за чего он попал сюда и пытаться хоть как-то выгородиться из-под этого следствия. Но ему не верили.
Его поймали и посадили в каталашку сначала. Потом, видя его таким помешанным на потустороннем. И считая, что у него не все нормально в голове, привлекли к его особе врача психотерапевта из психлечебницы города Красноярска. Из больницы, имени Ломоносова врача профессора Климову. Та аж, ухватилась за своего такого интересного пациента. После коротенькой беседы на тему про то, про се. Она, конечно, сталкивалась с подобными шизофрениками, но чтобы попался такой знающий обо всем потустороннем, еще не попадался. Да еще лично знакомый со Жнецом!
Это для нее была целая находка к диссертации по сумасшедшим. И Климова делала все, чтобы Андрея не посадили как простого преступника психопата, а он стал ее личным пациентом номер один в ее той городской Красноярска клиники. Скажем так, Климовой он был просто интересен. И с ним было не скучно. Как в прочем со всеми дураками Ломоносовки. Но, Андрей был особенным. Вроде и как бы и в себе, и как бы со сдвигами в область потустороннего и паранормального. Если не вести с ним разговор на эту тематику, то он даже ничем не отличался от нормальных людей. И казалось он нормальнее всех других живущих там во всем городе. Даже более чем, но если завести с ним разговор про его сновидения или вообще про создание мира, про Бога и ангелов и демонов, то все вразы, просто, менялось и тут такое начиналось, что хоть за ним с его слов успевай, записывай.
— Были — продолжил Андрей — Были и разные в разных видах и формах. И с разными желаниями. Одни были как враги, но другие за меня. И я в том мире был на особом виду у них.
— Охринеть! — Дорофеев аж, вытаращив издевающиеся над подследственным свои зеленые глаза, и подперев правую небритую щеку правой рукой в кулаке, покачивая в разные стороны головой, произнес Андрею, который продолжал объяснять ему про то, что интересовало следователя.
— Там были красавицы и калеки, горбуны и всякие чудовища и с виду нормальные по телосложению как бы люди. Там были и просто умершие и ждущие своей участи и перехода в более тонкие миры люди. И я блуждал среди них везде и видел это все. Там своя природа и она меняется время от времени. Можно сразу из лета попасть, например в зиму. Или из гор на равнину. Или вообще оказаться где-нибудь или в глубоких катакомбах подземелий или в небесах над облаками.
— Знаете — опять Дорофеев перебил Андрея — Я тоже когда-то летал и видел сны, ребенком. Тоже над облаками потом уже оторваться не мог от земли. Но вот как вы — он покачал, улыбаясь широкой белозубой ехидной противной Андрею улыбкой и своей головой — Я там не видел такого, что видите именно только вы.
— Не только я — произнес Андрей — Такое же точно, видит и мой брат Сергей.
— Ага, тут еще и брат подзамешан — произнес Дорофеев — Может и его привлечь к ответственности за двойное убийство?
— Брат тут, не причем! — нервно уже произнес Андрей — Его не приплетайте ко мне. Если мне отвечать, то только мне.
— А кто причем? — тоже нервно и повышая голос, произнес Дорофеев.
— Это касается только меня — тихо успокоившись, но все еще возмущенно сказал Андрей, видя, как взлетел, нервно, срываясь перед ним на своем стуле у стола с бумагами, следователь Дорофеев — Вы просто меня не слушаете, а только смеетесь надо мной. Мне ни к чему все рассказывать вам. Нет никакого смысла.
— А то, что я скажу вам подследственный, что вам светит как минимум лет пятнадцать, за те два убийства — проговорил громко, и снова нервно следователь Дорофеев — Это не развяжет вам снова язык?
Андрей помолчал, глядя в свои сжатые сидя на стуле перед столом следователя колени.
— Я говорю вам, это все происходит в моих снах — продолжил Андрей — Это все там, в мире второго уровня и в мире сновидений.
— Угу, сновидений. Сновидений, после которых погибают люди — продолжил, перебивая его Дорофеев.
— Я не могу всего объяснить, но я туда попадаю только во снах и думал, вы перестанете надо мной издеваться, как было раньше — произнес, нервничая Андрей.
— Раньше я не думал, что вы подследственный такой дурак — откровенно произнес и оскорбительно следователь Дорофеев — Когда первый раз вас увидел здесь у меня в кабинете. Но чем больше с вами общаюсь, то уже об этом стал задумываться. И даже не знаю, как с вами теперь быть. Или поступить.
— Я не буду больше ничего говорить вам — снова произнес Андрей. Тупо глядя в свои снова коленки — Вы мне все равно не верите. Ни верите вообще ничему, что я тут говорю. Да я много не способен объяснить, потому что не в силах все до конца сам знать и понимать всего происходящего даже со мной, но я пытался помочь этим двум погибшим женщинам.
— Да — произнес следователь Дорофеев — Одну сбросить с балкона девятого этажа, другую подтолкнуть под колеса здоровенного грузовика на перекрестке под светофором.
— Меня там не было! — возмутился Андрей — Не было! Слышите! Не было! -Андрей уставился со слезами в своих синих с желтизной глазах на следователя Дорофеева.
— Но, вы были в обеих квартирах погибших — произнес Дорофеев.
— Не был я ни в чьих квартирах! — произнес Андрей — Не был ясно вам, или нет?! Не был! Меня туда даже не впустили! Я на пороге объяснял одной из них, что ей грозит опасность, но она меня послала подальше и громко на всю лестничную площадку, говорила, что вызовет полицию, и я ушел.
— Ну да, ее ругань далеко было слышно, как утверждают соседи — продолжил за Андрея следователь Дорофеев.
— Вот видите, я туда даже не заходил, и другие все слышали, как я с погибшей разговаривал — произнес Андрей — Значит, они слышали, как я предупреждал ее, а она меня послала подальше и еще рассмеялась в спину, когда я уходил.
— Мы допрашивали свидетелей соседей — произнес Дорофеев.
— И что, они говорят? — поинтересовался Андрей.
— Так ничего особенного — произнес следователь — Тоже, самое, что и вы. Но это не значит, что вы не причастны к сложившейся в последний момент криминальной картине. И вообще я во все ваши россказни про прочие инфернальные как вы, говорите, миры не верю. И про ваши сны и прочую мистическую чушь. Вы все выдумываете, чтобы отмазаться от совершенного вами преступления. Единственно, что меня еще удерживает, чтобы пока не засадить вас за решетку это то, что вы не выглядите как убийца. На мой личный следователя опытный взгляд на человека. На придурка, да, причем законченного, но не на убийцу. И еще то, что вас взяла под крыло видный врач городской главной психушки города Красноярска Вероника Георгиевна Климова. Скорее всего, вы прейдете под ее начало скоро из нашего тюремного изолятора. Но это не значит, что мы отвяжемся от вас гражданин Сурганов Андрей Викторович. Мы просто все это время будем рядом с вами, как тот ваш загробный мир. И будем все это время сотрудничать, пока будет идти следствие.

***
Рэндол Митчел не знал, что его душа, только что отлетела от его расстрелянного, в упор грузного, почти двух метрового тела.
Он понятия не имел, что уже умер. Просто выскочил из тела и все. Как-то быстро. Пулей, как те пули, что в него вошли. Он не успел даже осознать, что пришел конец его земной торговца героином и кокаином жизни.
Да, и откуда ему знать, как и многим живущим там, в земном реальном мире, как наступает смерть. Как вообще умирают. Он вообще даже не вдавался в это. Хотя вел преступную криминальную жизнь и убивал направо и налево своих врагов, даже не задумываясь о возможной и своей такой же вот скоропостижной кончине.
Рэндол просто не поделил товар и деньги с покупателями. Просто не сошлись во мнениях и цене. Да врагов и без этого ему хватало. И вот он умер и его съели. И Андрей видел, как это бывает на этом уровне. Во время своего сна. Его ментал видел смерть Митчела. И странно, что запомнил, как его звать. И он долго еще разговаривал с ним и называл почему-то его Джонни.
Такое бывает редко, чтобы чья-то мертвая душа так долго разговаривала с ним. Да еще перед своей окончательной смертью. Это было редкостью вообще.
Он Сурганов Андрей никогда не видел такого. Это было первый раз.
Обычно все происходило молча. Лишь движения и какие-нибудь жесты. Кто-то за кем-то идет или догоняет. Или просто кто-то смеется или плачет. Дерется и кто-то кого-то на его глазах пожирает.
Он сам никого там пальцем не трогал, он только бывал там и наблюдал за всем, и вот так вот общался.
Совсем недавно он видел маленького ребенка. Годика два или три где-то, и ангела с ним. Ангела хранителя. Проводника. Он был с тем ребенком. Он его сопровождал вверх в более тонкий очередной мир за этим вторым миром.
И Андрей даже пообщался с умершим вероятно совсем недавно малышом. Чей он был и откуда, он не знал, но поиграл с ним. И малыш даже увязался за Андреем.
Тогда же он был свидетелем еще одного убийства чьей-то души черными. Некой умершей, лет двадцати девочки. Это произошло в каком-то стоящем у реки не то здании, не то магазине. Пустом с пустыми практически полками. Без каких-либо товаров, но единственном здании, здесь, где оказался он. И стоящем, почему-то у какой-то прозрачной совершенно до самой середины медленно текущей реки с маленькими черненькими рыбками. С илистым с водорослями неровным дном. И у каких-то черных крутых скалистых высоких гор.
Может такие потусторонние изображение в виде таких жутких живых картин, формировал живой спящий мозг Сурганова Андрея. Как смену всей обстановки и даже природы. Этот его мозг делал все это. Спящий мозг, наделенный способностями все создавать в том мире телепатически проникающим за пределы инфернальных полей разумом. Как некое подрастающее наделенное либо созидательными, либо разрушительными силами Божество. Не злое, но и не доброе.
Вполне возможно, тот мир был его миром. Миром внутри одного человека. Человека способного произвольно или по желанию Свыше созидать и разрушать. А может его разум, захватил тот второй мир и теперь проникающий туда, вел себя, как хотел. Может, его этот разум вел себя как захватчик. Как вирус в компьютере, захватив целую систему управления, и теперь управляя самостоятельно и никому не подчиняясь. Ни Дьяволу, ни Богу. Как некое живое еще одно существо.
И вполне вероятно, это существо жило в нем, и он видел его. В лице очень красивой черноволосой черноглазой лет тридцати женщины. Это была она. Сначала маленькая девочка, лет тринадцати или четырнадцати.
Потом уже взрослая женщина, лет тридцати. И очень красивая.
Она очень хотела его, и он не посмел ей отказывать. Нет не от страха, а от нахлынувшей на него безумной и безудержной любви. Она не пугала его и не угрожала ничем, а просто пришла и разделась перед ним однажды ночью, когда Андрей спал, и сама сделала это с ним, запрыгнув мягко и бесшумно верхом на него. И это происходило и наяву, и во сне. В доме, где Сурганов Андрей жил. И она показала ему этот потусторонний мир, и провела его по нему, держа за руку. И потом он уже сам стал там бывать и без нее. Сталкиваясь там с жутким прожорливым и вечно голодным окружением инфернальных демонических существ.
Но она, так и приходила во сне к нему и занималась с ним любовью. И довольно часто. В разных порой женских образах, но это была точно она.
Однажды она пришла к нему и уже не отпускала никогда. Она говорила ему, что его очень сильно любит, и он любил ее, везде, где бы в тех сновидениях, они вместе не оказались. И им никто не смел мешать. Мешать любить друг друга.
Она приходила к нему, когда еще была жива мама. И мама этого не знала, как и не знал и поныне живущий уже очень старый Андрея отец.
Часто в полной спаленной темноте из самого мрака ночи. Она обнимала его на постели и целовала его нежно и ласково. Заползала этакой черной тенью, под него, расставляя свои идеальные по красоте, как и все ее обнаженное женское гибкое тело ноги, позволяя взять ее.
Она королева иного того мира. Мира между жизнью и смертью. И он любил ее, прильнув губами к мягкой и нежной холодной женской груди, к ее торчащим черным соскам, целуя и покусывая их под ее нежный страстный непотребный любовный стон. А потом был такой же страстный неудержимый секс до самого утра и рассвета. С которым, исчезала и она. Когда, вставало на горизонте утреннее солнце. И начинался новый день.
Она всегда появлялась в различных обличьях. В виде демониц или животных. Однажды даже с головой Медузы Горгоны и горящими змеиными желтыми глазами, покрытая чешуей с головы до ног и с перепончатыми крыльями летучей мыши. Часто в голом виде. И он любил ее такой.
Изуфуиль обычно появлялась в черной или разноцветной длинной до самого пола, либо короткой до колен одежде. С короной на голове и в различной обстановке. В окружении духов птиц, зверей или змей.
Он и сам к ней явился однажды демоном или драконом. В черноте беспросветной ночи, прилетев тоже на своих огромных крыльях, и обнял ее голое совершенно тело. Прижав к себе когтистыми чешуйчатыми руками. Это было еще тогда, когда его дух был един и не разделен надвое или даже на трое.
Он видел эту красавицу среди звезд, видел в закрытом каком-то неизвестном помещении из камня и металла в высоком с колоннами храме. Среди каких-то огромных каменных пирамид. Внешне похожих на египетские. Еще в каком-то густом темном, но зеленом лесу у реки или в самой реке. Видел себя с ней, парящим в воздухе, где-то над вершинами заснеженных гор.
Он и сам был у нее. В том месте, где та красавица жила. У того с черной водой озера. Где не было никакой жизни. И вообще никого. И где все тот час менялось с его внезапным появлением. Все превращалось в некий красочный и красивый Рай. Рай для него, а для других сущий Ад.
Он был ее гостем. В ее дворце на том озере. Он был у королевы загробного того мира, созданного его спящим мозгом, создавшего второй земной уровень, куда уходили души мертвецов. И где его разум существовал вечно и с очень давних времен, еще до его рождения здесь в реальном мире на земле.
Он порой сам не мог понять кто он? Ангел или демон? Но он помнил этот мир уже давно. Еще до самого сотворения, когда делались верхние миры. Этот дворец на этом озере, был и его дворец. Она жила там.
Она была порождением его самого. Она была его королевой.
А может он, был захвачен кем-то. Был избран зачем-то и подвластный той инфернальной мистической стихии, просто служил именно ей и был ее гостем. Когда приходил в своих снах в ее тот мир.
Одно было теперь ясно, он был не последняя фигура этого многомерного в своих проявлениях мира. Мира куда попадают души умерших со всего земного света, и где большая часть их просто погибает. Погибает безвозвратно и навсегда.
А, может это провидение самого Бога. Может он, был создан для этого, чтобы создать такой вот загробный между мирами мир. И владеть им.
Тогда кто она, та чернобровая в золотых украшениях любящая его красавица? С длинными черными как вьющиеся змеи до ее крутой задницы волосами. Гибкая и тонкая как восточная танцовщица в своей женской талии. С большой короной на голове и с пронзительным взглядом меняющих цвет глаз. От черного как, злая ночная мгла, до небесно голубого, цвета любви и добра.
Кто она? Что, приходила во снах к нему и ждала все время там на той стороне его. Как преданная госпожа и раба, своего господина.
И он не знал точно кто он, но знал, что принадлежит ей, и она, уже давно ждет его окончательного возвращения.
И именно там первый раз, Андрей Сурганов, увидел ангела Азраила.
И именно, тогда первый раз, ощутил он в себе присутствие еще кого-то. Еще двоих, где-то в глубине себя. И Азраил указал на них, живущих в нем.
Он увидел Ангела смерти, но тот, приблизившись к нему своим белым, как беленая стена покрытым глубокими, как шрамы морщинами лицом и пронизывая его душу желтыми горящими глазами, как тень, не касаясь, обездвижил его, и лишил сил. Именно тогда, он Сурганов Андрей чуть не умер.
Первый раз. Он понял, что есть смерть. Он ощутил, теряя свои силы, что такое смерть. А смерть оставила, почему-то его, уйдя черной тенью, куда-то на другой план инфернального призрачного мира. И с того момента Андрей умирал много раз, но его возвращали к жизни. С самой грани и границы темных миров. Те трое, что все время были с ним рядом. Черноглазая троица. Три какие-то инфернальные сущности, похожие на людей, но не люди. Они были всегда рядом, где бы он, не был в своих сновидениях. Всегда с ним рядом. Они сторожили его. Присматривая за ним. И он там был как свой. И он мог даже постоять за себя. Если придется. Такое случалось редко, но случалось. Если кто-то в том потустороннем мире проявлял к нему агрессию. Будто проверяя его на адекватное к этому поведение. На него там тоже нападали, но он их просто уничтожал, как тех двоих недавно, которые поглотили ту двадцатилетнюю девчонку в том у загробной реки неком совершенно пустом с пустыми полками похожем на некий магазин здании, вероятно прятавшуюся от них, но они ее все-таки съели. И Андрей слышал ее последний отчаянный крик. Крик гибели. Но он убил тех двоих.
Они хотели напасть на него с ножами, но не смогли. Он вырвал им глаза и разорвал убийц тех в черных, как и он, удлиненных костюмах на куски. Чтобы впредь никто не смел так больше делать, и противостоять ему. Он прикрыл того собой ангела, и того маленького ребенка от поглотителей душ, и они унеслись вверх в высшие над миром тем сферы.

Бар второго уровня

— Представляешь, Джонни — произнес Рэндел — Это ничего что я тебя называю Джонни?
— Ничего, Рендел — произнес его новый знакомый — Называй, как пожелаешь. Я не в обиде.
— Отлично, Джонни — произнес снова Рэндел — За что мне и нравиться этот гребанный новый мой теперь запредельный мир, так это за то, что тут никто ничему не возражает. Не то, что там в том мире, откуда меня вышибли. Представляешь, Джонни — он снова обратился к своему в баре собеседнику — Представляешь как я оказался тут.
Он не понимал почему, этот незнакомый ему человек, да еще по всему видно иностранец, попавший сюда с другого уровня своей жизни, называет его именем Джонни. И вообще много разговаривает для своей, пропащей на этом уровне заблудившихся в междумирье душ.
— Нет, как-то не просек, Рэндел — вопросительно произнес собеседник у стойки бара и взял новый стакан с тоником у бармена и поблагодарил его — Проясни.
— Так, вот — продолжил Рэндел — Этот чертов узи дал осечку, и они пришили меня. Представляешь, падла какая вышла. Всего изрешетили. И телка еще перед этим от меня убежала. Вот также сидели, как с тобой в баре и смылась. А потом те четверо, там в том мире, что там внизу под нами, пришли и давай палить из всех стволов, уроды. Я одного ухлопал, а второй меня и вот из-за того чертового узи. Скажу честно, раздолбил бы тот ствол в металлолом, и того, кто их делал, но сейчас даже ему был бы благодарен, окажись он у меня.
Видно было, как он словно, сросся с двумя молодыми черноглазыми сущностями инфернального мира. И они его сосали. И этот Рэндол ничего не мог сделать. И, видимо, осознавая свою погибель, окончательную и бесповоротную уже как то саркастически относясь ко всему вокруг, вероятно уже понимая, что скоро конец, причем полный, разговорился со ним напоследок. Его глаза искоса с ужасом посматривали то вправо, то влево и на его, на своего соседа по стойке этого дьявольского бара. Они говорили — «Помоги!!!». Но его рот говорил другое. Буд-то, он боялся навредить уже и тому, который сидел с ним рядом.
— Теперь у меня есть понимающий меня друг и вот те эти цыпочки, и вообще мне здесь мало кто из них отказывает. Кого захочу того и трахаю. Мне черт подери, нравится здесь. Вот бы еще кокаина нюхнуть или экстези. То, этого тоника, че-то маловато будет. Слыш. Бармен — он нагло обратился уже порядком пьяный к бармену за стойкой бара — Слышь, че говорю я. Кокаина у тебя здесь нет, или может, знаешь, где его притырить. За ценой не постою.
Бармен сверкнул хищными голодными до свежей плоти и крови такими же как у тех девочек глазами, толкнул ему стакан с выпивкой молча, и посмотрел на соседа протягивая лично такой же стакан с каким-то красноватым напитком, похожим по вкусу на вино, но с привкусом крови.
Рэндел пошарил по карманам и нашел на удивление пачку денег и бросил на стойку перед барменом. А тот быстро посмотрел на собеседника Рэндола не очень довольными черными глазами. Сморщившись, выругался про себя и толкнул ему еще один такой же стакан с кровавым пойлом.
— Че мало? — прокричал бармену Рэндол — Знал бы, что тут окажусь сегодня, больше из своего дома на Гаваях захватил бы — и заржал как жеребец на весь бар. И все кто тут присутствовал, повернули к нему свои головы. Все с черными глазами и белой кожей. Белой, как мел, и такой же, как у его Рэндола приросших боком к Рэндола толстому телу девочек и его собеседника, которого он прозвал Джонни.
Собеседник его молчал, только смотрел ему в глаза и молчал. У этой заблудшей души человека не было уже места ни том, ни в этом мире. И ему было даже жалко этого в прошлом преступника. Который был королем на своем районе там, в мире живых, а здесь он был просто пищей этих вот черноглазых с белой кожей и он был обречен быть съеденным.
Он видел, как это бывает. Как человеческая обреченная на уничтожение душа, просто исчезает в желудках вот этих с белой кожей, точно трупных червей инфернальных тварей.
Он думал, что этот Рэндол понял свою участь, но изменить было уже ничего нельзя. Он был мертв. Его тело еще лежало, вероятно, в самом полицейском морге в Америке, а душа была вот здесь и была обречена на ликвидацию. Как не нужная была теперь ни Дьяволу, ни Богу.
— Эти уроды телохранители просто отстой! — продолжал, не унимаясь трепаться, обнимая двух черноволосых кареглазых миленьких на мордашку сосущих его как пиявок девчонок его собеседник — Я Рэндел Митчел. Держал половину Лос-Анжелеса в своих руках. И плавал в бассейне с зеленой капустой. И так лохонуться! Как какой-то сопляк!
Из глаз Рэндола потекли горькие слезы.
— Взять и попасть так да еще в собственном стриптизбаре. И ствола кроме этого чертового узи с собой как раз не оказалось.
— Ирония судьбы — произнес негромко его собеседник скривя в горькой сочувственной ухмылке свой рот.
— Чего? — переспросил Рэндел Митчел. Потом вдруг понял что сказал его сосед по барной стойке и посмотрев на слушающего его разговор бармена продолжил — А, понял, ну да. Так вот живешь, живешь, деньги девки, свои люди с оружием свой город и свой район. А тут хлоп и этот гребанный с осечкой узи и кирдык тебе — он засмеялся дико как конченный идиот. Таковым он и был на самом деле.
И его собеседник это знал и он нужен был ему, как бы тот на него не говорил или даже в драку ни кидался. Он еще надеялся на помощь друга Джонни.
Он был нужен ему. Нужен, потому, что тот мир, куда Рэндал попал, был мир второго уровня. Или плана. Мир за пределами реального мира. Мира живых людей. И он был его хозяин. Падший Ангел. Падший с самого Неба. И способный беспрепятственно проникать в этот свой сотворенный своим сознанием загробный мир. Проникать своим ангельским менталом во время своего земного сна. Сливаясь в одно целое и блуждая по нему. Соприкасаться умом и соединив в себе два мира. Мир живых и мир мертвых. В своем спящем сознании. И этот мир теперь жил в нем самом. Как те, кто сидел здесь за столами в этом баре.
Он был, Ангел. Его друг Джонни. Только Рэндел этого совершенно не знал. Да, и не мог просто знать. Он был просто покойник. Просто душа застреленного в Лос-Анжелесе мафиози и наркоторговца. Душа преступника. По-своему духу, и содержанию. Понявшая наконец-то, куда попала. Как впрочем, и многие до него или до этого. И лишь немногим везет здесь. Лишь немногие способны пройти этот уровень. Немногие способны уйти в более тонкие высокие миры. Лишь те, что смог их пройти по чистоте своего духа и куда, более нужные самому Верховному Богу. Большинство застревало именно тут, и им не было отсюда вверх ходу. Слишком они были замараны земной грязью и тот, кто это, попав сюда, понял, стремились как можно быстрее вырваться отсюда, но уходили только те, за кем приходили ангелы. Ангелы способные проникнуть в сознание этого Ангела. Ангела лишенного всех своих полномочий и сил, но способного жить в своем мире, созданном его больным сознанием.
Это было наказание. Наказание, Свыше. И наказание всем душам, попавшим в этот потусторонний Ад. В который был, заключен, и он сам. Почти каждую ночь засыпая, он погружался в этот свой сотканный из ментальных энергетических нитей, вибрирующих на всевозможных интонациях и частотах мир. Мир духов и заблудших душ. Вибрирующий, как на легком ветру паучья ловчая паутина. Что хватала пролетающих насекомых на прокорм сидящего в укромной и невидимой засаде, вечно голодного и прожорливого паука.
Не всем удается прорваться сквозь нее, но, если удавалось, то если, удавалось успеть замолить свои грехи раскаянием. Но это была очень большая редкость. И под такую редкость этот мистер Рэндол совершенно не подпадал. Как и его ранее сюда отправленные товарищи по криминальному бизнесу.
— Слышь, Джонни?- Рэндол обратился к собеседнику — Ты обещал мне, здесь все показать.
— Обещал — произнес его собеседник, но сейчас уже поздно, совершенно что-либо поздно, да и ты надрался как пузырь и пора тебе отправляться на покой.
— Слышь? Ты, не обижайся на меня за то, что прозвал тебя, Джонни — произнес Рэндол Митчелл — Но, у меня был тоже друг Джонни. Там на земле. Его зарыли мои недруги. Но, я отомстил за друга. Их потом собирали по всем районам города Ангелов частями. Я думал, мне это зачтется.
— Но, здесь уже такое не прокатит, Рэндол — он ему сказал — И поздно, на самом деле, что-либо тебе показывать.
Рэндол заржал как жеребец. Потом, словно, опомнившись, посмотрев с ужасом в своих синих глазах падшей души на своих рядом сидевших с ним слившихся в единое целое на кожаном диване черноглазых и откровенно голых полностью демониц пиявок. Противно белых, как трупные черви, молодых лет, вероятно двадцати, или даже, чуть моложе девочек, произнес — Я вас не напугал? Мои цыпочки!
Казалось от их присосавшихся к нему омерзительных теперь голых тел, он испытывал даже удовольствие, как под воздействием головокружительного и дурманящего его сознание наркотика. Словно был под убийственным кайфом. А, те лишь, хищно оскалившись острыми клыками улыбаясь, прошипели ему в ответ и присосались ртами к его плечам. Он простонал от боли, но прижал их плотнее к себе.
Он лишь, искоса поглядывал на других синими своими напуганными и молящими к спасению глазами. На таких же прожорливых, как эти две его присосавшиеся к нему и сосущие голые демонические пиявки подружки. Соседей по этому, отдельно стоящему от всего живого мира пивному бару. Они оглядывались на его тоже, довольно молодого лет двадцати, или может чуть старше собеседника. Черноволосого с черными кажущимися без зрачков глазами и миловидным без морщин лицом парня в черном строгом удлиненном костюме, как и они сами. Тоже пьющим с Рэнделом кровавый, похожий на вино напиток, и улыбающимся ему загадочной улыбкой.
Он не знал, кто они такие, но то, что видел он, было ему и его глазам крайне омерзительным.
— Рэндел, нам пора — произнес Джонни — Надо идти, не заставляй других ждать, тебе уже ничего не исправить и ты, думаю, это понимаешь. Не тяни время, так будет только мучительнее.
— А, знаешь, Джонни — Рэндол будто не слышал его слов, но не был пьян — Мне, правда, здесь нравиться. Ни тебе проблем, ни тебе лишних теперь забот и опасений за свой бизнес и жизнь. Ничего одно удовольствие. Живи и развлекайся.
Он перевел этот диалог в сторону собеседника. Намекая, скорее на его положение, чем на свое.
— Лучше быть своим в этом мире, чем жертвой — он, чувствуя, как приходит ему конец, произнес собеседнику, видящему его последним и знающим, как он умрет.
Те, две белокожие высасывающие его бестии вросли губами в его плечи и слились почти воедино своими телами друг с дружкой, практически поглотив жирное тело Рэндола. Оставались видными только его плечи и голова, смотрящая, уже последним умирающим взором синих перепуганных в диком отчаяние глаз похожего на этих голых Лярв. И всех в этом загробном темном с красными оттенками баре собеседника по имени Джонни.
— А, там, было хуже? — произнес его собеседник Джонни.
— Да, нет, почти так же, но… — Рэндол произнес еле-еле, что-то не договорив, но потом, разборчиво и совершенно трезво — Прощай Джонни — сказал он ему — Ты так похож на моего друга Джонни.
И исчез совсем в желудках двух молодых голых высосавших его до конца черноглазых и белых как трупные черви неких адских сущностей и тварей. И в это время исчез сам бар, и поменялось все кругом и день, и ночь, и он, отойдя назад, увидел, как поменялась все, и он проснулся и сел в полумраке спальной комнаты на постели.
Тот Митчел, был просто съеден черными. А он Андрей был последним, кто его несчастную душу преступника видел. Видел и беседовал с ней. Такое бывает крайне редко. Редко в том постоянно изменчивом мире. Мире, за гранью его собственного сознания. В мире второго уровня, как он Сурганов Андрей его сам называл.
Было еще темно, но уже на часах четыре тридцать и пора было вставать. Андрей вспоминал, как они в тот день собирались на работу и на электричку. В тот день, когда его арестовали, прямо на работе, и упрятали сначала в полицейский изолятор, а потом шло долго следствие и с него выколачивали показания, как с какого-нибудь преступника. Потом следствие зашло в тупик и, посчитав его не в себе, упрятали, в психушке имени Ломоносова города Красноярска.

***
— «Гребанная эта работа!» — думал, сидя в своей одиночной палате под семью замками Сурганов Андрей — «Как и форма охранника. Как все это уже надоело и никаких изменений в своей гребанной такой же, как эта работа вот жизни!» — он, вспомнил, как разговаривал со своим братом Сергеем. Вспоминал как они ездили в электричке, утром каждый на свою работу. С подругой Сергея и знакомой Андрею Ольгой. Лет тридцати уже женщиной, но на вид еще моложавой, тоненькой как тростинка, и старше чем его брат Сергей. С которым, она общалась и уже давно.
Он подумал сейчас о своем отце Викторе и сестре Елене. И о вечных семейных конфликтах, которые унесли его и их родную маму. Как сестра Татьяна ругалась с ней, не стыдясь ничего, понужала всякими проклятьями ее и доходило до матерков. И ничего нельзя было сделать. Жили все в одном доме и в одной квартире. И время было Беково. Развал страны и всеобщий бардак кругом и нехватка денег. Как Андрей хотел бы вернуть то время при еще Советской власти. Он вдруг вспомнил чиновников покойников, которых видел во втором уровне, их души попавшие туда по разным причинам, но сдохших не своей смертью. И ему их было совсем не жалко. Он даже помнил, как они ползали на коленях перед ним почему-то, как провинившиеся собаки, но он отталкивал их, и их уносили и пожирали и высасывали лярвы. И все было в гробовой тишине. Иногда был слышен их крик, иногда не было вообще никаких звуков. Там же были и другие преступники предатели и клятвоотступники, убийцы, и прочая нечисть земная в облике когда-то живущих на земле и жирующих за счет других захребетников, бесполезных на земле как черви гельменты в организме земли, а тут просто корм для лярв.
Он, опять вспомнил всех своих и родную свою маму. Он как ребенок плакал о ней, когда она умерла. Пока не успокоился. И даже сейчас он о ней вспомнил, сидя в этом Ломоносовском городском дурдоме.
Он, почему-то сидя в закрытой своей больничной камере, думал теперь об этом. Да, в общем, здесь было не о чем больше думать. Только теперь о той паршивой езде на электричке и гребанной его работе. Да о семье брате сестре отце и покойной матери.
Андрей опять вспомнил свою в недавнем прошлом работу. И как ездили на работу. Брат и Валентина каждый рабочий день кроме субботы и воскресенья. А Андрей по текущему графику, как и полагается в охране. Сутки через двое, когда и трое.
— Еще эта гребанная власть и страна — Андрей произнес про себя вслух и не заметил этого.
Он, постоянно на эту заезженную тему, разговаривал с родным братом и его подругой, все думать о своей бесполезной в этой стране и при этой халуйской власти жизни. Никому, ненужной, и совершенно, по всем положениям бессмысленной. Порой даже не зная как дальше ему самому жить. Не было своего ни жилья, ни семьи. И жизнь пролетала за годом год. Бесполезно и бессмысленно в том мире, в котором он сейчас жил.
Андрей понял это не его мир. С самого рождения не его. Не его совершенно. Рожденного почти ровно в полночь, своею покойной теперь матерью, которая умерла уже три года назад.
Андрей Сурганов родился без пяти двенадцать, судя по метрикам, которые у него до сих пор хранились положенные с семейными фотографиями в альбом. Его даже, не знали, как записать в больничной список новорожденных. И поставить дату его рождения. Толи пятого, толи шестого по числам Декабря. Остановились на шести. Мама рассказывала ему, как они с отцом везли его первенца в автобусе, боясь не задушить в мороз в пеленках.
Тогда было намного лучше, чем сейчас. Сейчас все уже по-другому. Все рушится и валится в стране и народ умирает пачками и уходит на тот свет.
Как он сюда угодил, он не знал, по какому такому распределению. Но расценивал все это как злую чью-то шутку над ним и его душой. Это не его мир. Его мир был именно тот, что в его снах, и который становился ему все ближе, а этот словно каторга. Изо дня в день одно, и тоже. Как некое рабское тюремное заключение без надежды вырваться. И только собственная смерть могла вырвать его из того мира в котором, он находился в тот окончательно мир, мир его сновидений, где его ждали. Где он ощущал уже себя хозяином и где, он был пока еще только гостем, гостем по ночам.

Падший ангел

Сны бывают разными. Бывают просто ни о чем. Просто пустые и они относятся в основном к обычным людям. Бывают сны вещие и мистические, больше как скорее и действительно как сказка. Сны сказочников и фантазеров. Но бывают сны куда ужасней и страшнее всех предыдущих. Это сны глубокого порядка. Сны куда уходит ментал основного астрального тела человека во время своего сна. И такие сны бывают не у всех. А только у особых, умеющих проходить в те миры. Порой с рождения и стихийно, чуть ли не каждую ночь. Но все кто умирает, попадает именно туда первоначально на тот уровень второго плана, куда залетает каждую ночь ментал Сурганова Андрея. Почти каждую ночь, когда он что-нибудь видит, то видит не просто сон. А живой сон. С набором всех визуальных и осязательных ощущений.
Для него эти сны такие же реалистичные, как и реальный живой мир, в котором он сейчас живет.
Он встретил этого Рэндола Митчела там. В своем потустороннем сне. Он был там просто гость в очередную из своих многочисленных ночей, а вот тот американец был жертвой. Настоящей жертвой, приговоренный на уничтожение, за все, что тот совершил. Рэндол был никому не нужен, и за него не кому было там заступиться.
Он пытался с ними договориться и отпустить Рэндола Митчела, но было бесполезно. Они не пошли на это. Эти лярвы. Жители иного потустороннего инфернального мира, за нашим миром. Миром людей, живущих там, куда после смерти первым делом попадают чьи-нибудь человеческие души. Души со всей планеты. И горе тем, кто не защищен ничем как этот Рэндол Митчел. И у кого нет проводника. Ангела хранителя. И кто не может защититься сам. А защититься может только один он. Только он. Потому, что он в своем мире, мире который он создал. Создал когда-то очень давно. И оказался за его пределами по какой-то причине, о которой не помнил, уже много раз перерождаясь в человека. Это было наказание, но за какие проделки, он не знал.
Это было унизительно для падшего Небесного Ангела.
Унизительно потому, что даже сам Жнец имел к его изгнанию прямое отношение. Он спущен на землю и выше второго уровня ему не подняться. Это кара Небес. Кара за грехи.
Он пытался приказать лярвам отпустить Рэндола, но им было наплевать на его приказы. Его теперь приказы ничего в этом мире не значили. Они не трогали его, но слушать не слушали. Будучи изгнанным, отовсюду, он потерял власть над этим миром и теперь только силой придется восстанавливать свою в мире смертных эту власть и руководить этим сборищем ненасытных и вечно голодных тварей. Тварей пожирающих все живое, что было не защищено никем и ничем и им было доступно.

***
— Скажите, Андрей. Вы говорите, что там вы себя чувствуете, почти как у себя дома? — спросил врач психотерапевт клиники имени Ломоносова города Красноярска профессор Вероника Георгиевна Климова — Как это?
— Да. Где бы я ни оказался, я там всегда свой. Именно теперь — ответил ей Андрей — Раньше меня пугало там все, что со мной там происходило. Но сейчас у меня там есть те, кто присматривает за мной и контролирует мои ночные во снах перемещения.
— Как так случилось, что вы стали там практически своим, и вас как вы утверждаете там на втором уровне или плане не трогают те черные? Те, кто там жил и живет всегда? И даже не препятствуют вашим астрально-ментальным, как выговорите полетам за грань самой живой жизни? — продолжила спрашивать Андрея врач психотерапевт Климова.
— Мы избранные — произнес Андрей.
— Кто мы? — снова спросила врач Климова.
— Я и мой брат — произнес Андрей — И еще несколько человек живущих в земных пределах.
— Но, вы особенный, так? — снова спросила врач психотерапевт Климова — Даже не совсем, такой как те прочие, кто имеет доступ к иным мира? К вам относятся совсем иначе?
— Да, это тоже так — ответил ей Андрей — Но остальным мало везет, тем, кто попадает туда.
— Это как? — поинтересовалась Климова.
— Их там, просто съедают — ответил, смотря, словно, сквозь Климову, куда-то в белую стену ее кабинета в психлечебнице, произнес, скривив горькую улыбку, будто вспоминая отдельные моменты из загробной жизни, Сурганов Андрей.
— Съедают? — переспросила врач Климова.
— Да, целиком и со всеми потрохами — ответил Андрей — Они перестают совершенно, как души существовать, во всех планах и ипостасях.
— Но вас они не трогают? — снова спросила Климова — И вы не боитесь оказаться также съеденным.
— Нет. Я им нужен — произнес Андрей — Я вношу разнообразие в их мир и питаю их своей человеческой живой энергией. Питаю весь этот мир. И они меня никогда там не тронут, даже если я перебью многих из них.
— Интересно чем вы заслужили это право быть там и среди них? — спросила снова профессор врач клиники Климова.
— Ничем — ответил ей Сурганов Андрей — Просто я создал когда-то этот мир. Очень давно, когда был рядом с самим Богом.
— Вы хотите сказать — продолжила, улыбнувшись и сделав выразительно свои карие глаза Климова, не ожидая такого поворота в его рассказе — Что вы практически как сам Господь Бог.
— Не совсем, но близок к нему — ответил Андрей ей — Это наш мир. Мир ангелов и демонов.
— Тогда, скажите, Андрей — она снова его спросила — А, как так случилось, что вы оказались в более, низшем, как вы ранее мне говорили мире. С более плотной материей. В мире нас людей.
— Я, провинился — ответил Андрей — И вину мне эту вряд ли искупить.
— Очень интересно — произнесла профессор психотерапевт клиники Климова, ошарашенная таким неожиданным его ответом, больше даже и не знала что спросить.
— Я, сделал много дурного – продолжил, видя ее удивленное лицо Сурганов Андрей — Того, что не должен был по рождению делать. И теперь хочу, хоть что-то исправить.
— И поэтому пытались предотвратить две смерти в нашем городе? — она его спросила.
— Да — произнес он, опустив снова голову на свою грудь и глядя в колени — Я пытался спасти тех двух женщин, а не убить, но не смог. И он специально дал мне это понять.
— Кто, он? — спросила его Климова.
— Азраил — ответил Сурганов Андрей.
— Ангел смерти? — она переспросила его снова.
— Жнец — он ответил еле слышно — Он дал мне понять, что мне не удастся сделать то, что я хочу. И моя жизнь будет не дальше того мира, что над этим миром. Не выше второго уровня. Меня не пустят в иные сферы. Так распорядился сам Бог. Я буду иметь все и ничего. И пребывать вечно в мире мертвых, видя только пожирателей душ и мертвецов, попавших на этот более тонкий живой материи план.

***
— Вы, не знаете того, чего о нем знаю я! — ответил, громко повышая свой и так громкий голос, следователь по особо важным делам Красноярской криминальной прокуратуры Дорофеев.
Его просто взбесил вопрос, что он о нем знает, о Сурганове Андрее из уст главного врача городской психиатрической клиники, имени Ломоносова Климовой Вероники Георгиевны.
— И чего, вы знаете, следователь? — повторила свой вопрос врач Климова.
— Мне вот известно, например из моего тщательного расследования! — выпалил, нервно и раздраженно видя, как врач заступается за своего пациента, выгораживая его, следователь Дорофеев — Что в детстве Сурганов, теперь ваш пациент Ломоносовской дурнички! Еще в ранней молодости! — он уточнял, специально растягивая и действуя врачу на нервы, расставляя на словах акценты и продолжая громко говорить — Был похлеще любого маньяка! Только его жертвами были не люди, а всякие букашки! Но то, что он с ними выделывал, волосы встают дыбом! Это сравнимо только с выше упомянутым Чикатило! Его жертвами были мухи клопы жуки и прочая всякая летучая и ползучая мелкая братия! Если бы вы знали, что он с ними делал! Вы бы думаю, задумались, кого покрываете и выдаете в своих умозаключениях за полного шизофреника!
— Да, он шизофреник. И я буду даже на суде на этом настаивать! – громко тоже, почти ругаясь со следователем Дорофеевым, произнесла Климова — И подлежит изоляции в нашей городской клинике!
Дорофеев помолчал, беря себя в руки и, пытаясь, успокоится. Затем, продолжил.
— У него было целое дерево мух! – вдруг выпалил он Климовой.
— Это как?! — заведенная разговором на повышенных тонах, Климова скривила свое в нелепом и ехидном выражении лицо, раздраженная таким вот разговором на повышенных тонах.
Это было неожиданным для нее. Но Дорофееву, пришлось выложить нарытые на Сурганова факты из его ранней молодости и жизни.
— А вот так, Вероника Георгиевна! – тот произнес ей – Удивил?! Вижу, удивил – он еще произнес ей, видя круглые от удивления у Вероники Климовой врача психотерапевта женские синие глаза.
— Проясните мне следователь, врачу, а то я не знаю таких вот о моем пациенте подробностей. Думаю, это будет важным для меня, как лечащего его врача. Я просматривала все дела Сурганова Андрея Викторовича и не нашла там ничего про то, что вы тут мне говорите. А хотите, чтобы мы работали едино со следствием. Поведайте мне эту тайну, следователь Дорофеев Лев Семенович!
— Дерево мух, это когда целый кактус превращен в орудие пыток и смерти! — произнес, неожиданно и вдруг, выпалив быстро, следователь Дорофеев -Знаете что это такое?!
Климовой вдруг стало смешно, но она удержалась.
— Нет, не знаю – она, сбавив темп громкого напряженного разговора, ответила следователю.
— Когда на каждой иголке кактуса сидит муха, наколотая задницей. И еще живая, но медленно умирая — проговорил следователь Дорофеев, тоже сбавив темп разговора, спокойней и тише.
Он посмотрел в смеющиеся карие глаза Вероники Георгиевны и откинулся на свое кресло в своем кабинете и замолчал, понимая, что, наверное, зря все это высказал ей как женщине. Да еще как врачу психотерапевту и начальнику городской психлечебницы. Это еще один козырь ей в руки и Сурганова, как убийцу преступника ему не видать и он призадумался.
— И это малое, что он только еще делал — он уже просто к сказанному добавил — Этот ваш подзащитный Сурганов. Вот что он творил в детстве. Если все перевести на людей, то Чикатило просто отстой в сравнении с ним.
— Все дети убивают насекомых, и что? — уже тоже успокоившись, и взяв себя тоже в руки, произнесла Климова.
— Но не в таком количестве Вероника Георгиевна — произнес ей в ответ следователь Дорофеев — И не с такой жаждой убийства и удовольствия. Меня как следователя это обстоятельство из жизни Сурганова Андрея Викторовича особо зацепило, а вас как врача психотерапевта вижу, нет?
— Почему же нет — ответила Климова — Интересный весьма факт из жизни моего пациента. Вот просто я об этом совершенно не знала как его лечащий врач.
— Он вообще мне тут начал рассказывать, про то, как встал на путь исправления, и глубокого раскаяния в своих грехах детства, осознав все свои ошибки молодости. И что он теперь даже мухи не обидит, даже если она сядет ему и насерет на голову. Как вам Вероника Георгиевна ваш любимый пациент Сурганов Андрей Викторович. Он и женщин тех, мол, хотел спасти из добрых побуждений и предотвратить их самоубийство, в которое, я до сих пор не верю.
— Все это конечно интересно — произнесла вставая со стула в кабинете следователя врач психотерапевт Климова — Но я сама проведу свое по этому поводу расследование и допрос своего пациента именно на основании услышанного и позже поделюсь с вами всем услышанным и задокументированным со лов моего больного и подзащитного. А вообще из жизни моего пациента еще много чего не понятного и нужно разобраться во всем, прежде выносить какие-либо решения по этому поводу.
Вообще Климовой было неприятно слышать то, что касалось именно ее профессии. Эти факты должна была знать она одна как врач профессор и психотерапевт. А вышло совсем иначе.

Во сне как наяву

Этот сон, казалось, не прекращался совсем. Казалось, он будет длиться для него вечно. Он не мог долго выйти из него. Просто Андрей Сурганов не мог проснуться. Именно сейчас и в этот раз, он провалился в это пространство глубже прежнего. Он оказался посреди жуткого черного всего в буреломах леса. Перемешанного целыми зарослями цветочных каких-то кустарников с живыми шевелящимися длинными как у морских актиний щупальцами и шипами. Возможно, они ловили прохожих мимо живых других существ этого мира, но его они либо не видели, либо не трогали. Как обычно и как всегда.
Ничто сейчас не менялось в этом мире. Обычно смена обстановки происходила время от времени, а тут все было без изменений. И уже довольно долго.
Андрей еле вышел из этого растительного лабиринта на какую-то лесную прогалину и на какую-то железную заросшую желтой травой дорогу, на которой стояло несколько брошенных пассажирских вагонов и старинный большой паровой паровоз.
Андрей приблизился к этому уже доисторическому локомотиву и притронулся к нему.
Ощущение было такое, как будто все было настоящим. Он ощутил свое прикосновение к этому паровозу и ощутил даже фактуру металла чугуна на большом колесе паровоза.
— Здорово — он произнес вслух, и его голос эхом прокатился по округе — Все настоящее как в жизни. И все время все, что-то новое.
Андрей, было, пошел дальше, но услышал громкий звериный за собой рев и как не странно, он знал его. Это был голос тираннозавра.
Он бросился бежать в сторону снова того темного страшного леса и услышал за собой, громкие глухие удары о землю. Это были удары от ног тираннозавра, который учуяв добычу и страх Андрея, гнался за ним.
Но, случилось еще более странное и не совсем объяснимое.
Он Сурганов Андрей сам стал динозавром. Он превратился на бегу в маленького и юркого пернатого раптора и ловко стал уходить от погони. Огибая стволы деревьев, и перепрыгивая с холма на холм. Он даже представить не мог себя в таком виде, но стал раптором, и бежал, чувствуя пружинистые свои трехпалые теперь с когтями ноги, и размахивая длинным своим древнего динозавра, оперенным хвостом, маневрируя из стороны в сторону. И помогая при беге своими когтистыми трехпалыми оперенными тоже лапами.
Вдруг он увидел что-то построенное из белого бетона. Строение квадратного типа, похожее на какой-то лесной бункер времен второй мировой войны среди этого сказочного потустороннего инфернального леса. И прорезанную туда дверь.
Он прыгнул туда пулей и забежал за укрытие внутри того строения. Просто за какой-то из бетона большой стоящий прямо на земле или полу огромный куб или квадрат, протиснувшись в узкую щель между бетонной внутренней стеной и этим квадратом. И в тот же самый момент мелькнула тень и в дверях оказалась голова тираннозавра.
Зверь искал его по запаху, дергая ноздрями и водя головой по сторонам.
Он знал, что маленький раптор здесь. Он видел его, как он шмыгнул сюда, но найти его не мог.
Потом тираннозавр ушел. Он просто напугал Сурганова Андрея и скрылся, растворившись буквально в воздухе этого загробного мира. А он уже снова став человеком вышел их своего укрытия и взлетел вверх паря над тем странным темным лесом и осматривая все вокруг. Это был его мир. Мир, созданный им самим и потерянный им. Мир второго уровня, в который он попадал только в своих ментальных снах. А тираннозавр, как и те все твари с черными глазами были пришельцами в его мире. И вдруг ему снова захотелось его вернуть себе, но он не знал еще как.

***
— Вы говорите, что видите тот потусторонний мир, как бы в своем каждом практически сне — произнесла, спрашивая Андрея, профессор и доктор Климова.
— Ну, во-первых — он начал разъяснять все еще непонимающей его Климовой — Я нахожусь там как в гостях. Во сне. Так мимоходом что ли? Как очевидец и свидетель происходящего всего там, где бы я, не оказался. И я там не целиком. А только проникаю своим ментальной частью астрального своего тела.
— Но, вы говорили ранее, что и во сне некоторые не возвращаются назад — снова спросила доктор Климова Сурганова Андрея — Они умирают и остаются за гранью живого нашего мира в том мире, где вы их видите.
— Да — ответил Андрей — Это и есть смерть во сне. И я бы не сказал что такая смерть легкая, как принято у вас врачей, да и у всех считать. Они просто дальше не проходили после разделения их всех тел на отдельные части.
Многие просто не проходили в более тонкие миры и все тут.
— И все были просто съедены без остатка? — спросила Климова Андрея.
— Да, совершенно верно — произнес он ей.
— А, как же ваша умершая земная мать? — снова спросила Климова у Сурганова Андрея — Как она прошла все барьеры, и через всех этих живущих там тварей и монстров с черными глазами и живых кошмарных теней?
— У нее был телохранитель — ответил Андрей — Свой хранитель ее души и проводник и она это заслужила. Она была для меня и моего брата не простая женщина. Она была тоже чем-то наделена от самого Бога. После ее смерти здесь у нас начались происходить различные изменения и даже меняться погода. Словно пошел какой-то отсчет в обратную сторону. Возможно к гибели человечества. Ее смерть как некая знаменательная дата на земле. Она тоже была избранной, как и я со своим братом.
— И вы верите, свято, во все это? — произнесла, чуть ли не восторженно, подпрыгивая на своем за столом врача стуле в кабинете клиники, потрясенная и удивленная ответом Андрея профессор Климова — Знаете, чем больше я с вами общаюсь, тем вы все более интересны мне Сурганов Андрей. Вы просто находка нашей клиники. Вы не престаете меня удивлять своими загадочными познаниями в свете потустороннего и такими же точно ответами.
Она поерзала задницей на стуле за своим столом и произнесла — Продолжим.
Она громко сказала Андрею — Вы заикнулись про некоего телохранителя или проводника умерших душ. Кто это?
— Ангел хранитель? — произнес, как бы переспрашивая, и перебивая Климову, Сурганов Андрей.
— Да, начнем с этого — ответила снова ему с живым недвусмысленным врача психотерапевта интересом она. Понимаете Андрей — Климова произнесла, уточняя в разговоре — Все, что вы сейчас говорите очень важно. Это поможет вам избежать всего того, что могут понавешать на вас в следственных органах. И я буду отстаивать вас даже в суде, и требовать оставить вас в нашей психиатрической клинике. Понимаете меня Андрей?
— Понимаю — произнес ей в ответ Сурганов Андрей, глядя в ее синие живые, но пронзительные врача женские глаза. Не понимая только одного, что она от него вообще хочет. Возможно, засадить его навечно в этой своей клинике, сделав жертвой своих медицинских опытов и экспериментов.
— Вас будут допрашивать — не дав ему хорошо все обдумать, продолжила свой диалог с ним его лечащий личный врач Климова — Что, да как? Отвечайте им всем по существу, как и мне. Не скрывая ничего. И тогда они спишут вас окончательно к нам и закроют два этих уголовных повешанных на вас дела.
— Понимаю, доктор — произнес Андрей Сурганов.

***
— «Этот, чертов придурок Гавриков!» — негодующе про себя подумал Андрей — «Он, знает о мне все. И откуда?! Знает все и он говорит всякие гадости в мою сторону!»
Он просто его сразу невзлюбил за что-то. Может Сурганов Андрей просто прошел и с ним не поздоровался однажды. Может из-за того, что не хочет, ни с кем здесь в этой клинике общаться. И это его этого психа, просто бесит. Он даже в драку на него однажды кинулся, когда вышли прогуляться и еле их растащили сотрудники городской лечебницы. Взбудоражив дракой всех больных. И еле удалось тут всех утихомирить. С трудом и силой, распихав по палатам, так и не дав нормально прогуляться по территории психбольницы.
Мало того это придурок Гавриков настраивает тут всех против него. Вспомнив это, Сурганов Андрей передернулся весь сидя перед зарешеченным металлической решеткою маленьким окном своей больничной камеры и смотря в окно на свободу. На пустеющий вечерний город Красноярск.
— «Похоже, я понравился ей» — подумал вдруг неожиданно Сурганов Андрей — «Это может показаться дико и глупо, но она смотрела на меня, так как влюбленная».
Он улыбнулся в окно. А что женщина лет тридцати и ему еще сорок с копейками и почему бы…Вот идиот!» — он подумал он про себя — «Какие могут быть отношения у врача с пациентом, да еще близкие и в дурдроме».
Но он не ошибся. Он и вправду понравился Веронике Климовой. Может еще, потому что у женщины тридцати лет давно не было мужчины. А Сурганов Андрей. Хоть и был умолишенный на всю голову, и думающий что он Небесный ангел, блуждающий по им самим же сотворенному захваченному черными душесосущими и поедающими лярвами миру, для нее был просто мужчина. И как ей казалось красивый мужчина. И на фигуру ничего и Климова не могла теперь отделаться от мысли и желания побыть с ним наедине и в иной совсем обстановке.
Она, конечно, будет биться за него с этим следователем Дорофеевым, который, пытается Сурганова засадить за двойное убийство двух молодых женщин. Но, это не помешает им в их личных отношениях. Как врача и пациента, и как любовника и любовницы.
Говоря честно, у Климовой Вероники Георгиевны еще в ее личной жизни такого не было. Чтобы мог понравиться ей больничный пациент. Она с ним почувствовала, при общении вдруг женщиной, а не врачом. Она взяла даже в негласно шефство, как родная ему словно, заботливая мать над Андреем. Она хотела детей, которых, у Вероники, до сих пор, не было. И это был шанс. И ее Веронику прямо тянуло к нему.
Его красивые печальные и одинокие тоже, как и у нее глаза. Синие и печальные. Они очаровали Веронику Климову. Он смотрел на женщину перед собой с печальной той задумчивой и обреченной тоской, и это поразило ее, и внутри ее что-то хрустнуло в этот раз, и Вероника влюбилась в Сурганова Андрея. И ее потянуло к нему с невероятной любовной и страстной силой.
Вообще Вероника не считала Сурганова чокнутым, и помешанным на самом себе и на потустороннем мире. Возможно, он действительно мысленно во снах бывал там, куда его там заносила нелегкая. И возможно он говорил правду обо всем, что там видел и про себя в том числе.
И сейчас сидя еще допоздна в Красноярской клинике имени Ломоносова, она Вероника Георгиевна Климова думала только о нем, о Сурганове Андрее Викторовиче, и ни о ком больше. И чем больше о нем думала, тем больше его хотела.
— «Искуситель» — подумала она, тоже глядя в зарешеченное металлической решеткою свое в кабинете окно в темное уже вечернее небо и глубоко дыша всей своей полной, не целованной губами мужчины тридцатилетней молодой женщины грудью — «Змей искуситель». Вероника задышала тяжело всей своей женщины врача полной возбужденной грудью и закатила свои карие глаза.

***
Очень быстро пролетел день, и снова наступила ночь. И он спал и видел сон. Он стоял в темной большой комнате и смотрел в ночное окно. Была кругом тишина и никого кругом. Только спокойствие и тишина.
Он Андрей был освещен луной в том окне. И видел, как свет проникал сквозь него в ту комнату и выделял его силуэтом плечи, руки всего желтым своим ярким светом в этой ночной темной комнате.
Андрей почувствовал еще кое-кого в этой комнате. Чье-то рядом присутствие и он обернулся и увидел огромного льва. Льва лежащего на большом кубе. Или скорее подиуме и тоже, освещенного, той желтой яркой луной.
Он сначала напугался, но потом вдруг испуг прошел, и появилось чувство некой родственности и защищенности. Словно это кто-то был ему из близких, близких, которых он не знал, но ощущал сейчас и тот лев охранял его в той комнате.
Андрей подошел к нему осторожно и не спеша и погладил по его золотистой гриве на шее и голове. Лев замурлыкал громко как домашняя кошка ему в знак приветствия и благодарности с чувством своего близкого расположения. И Андрею стало так хорошо, как не было никогда.
Лев был просто огромен. Намного крупнее живого обычного льва. Таким был, в свое время, по величине только древний пещерный лев.
Андрей прильнул лицом и головой к его гриве и почувствовал запах его тела. Тела совершенно не зверя. Тела кого-то совершенно ему неизвестного и очень доброго.
Андрей вдруг снова вспомнил маму и заплакал в гриву льва и увидел храмы. Небесные храмы в солнечном свету. И он стоял на ступенях одного из них и смотрел теперь вперед, туда, где была высоченная колоннада и длинная лестница, которая шла прямо туда по искрящимся светом облакам с миллионом белых из мрамора ступеней. И он пошел вверх по ним, даже точнее, полетел над самыми ступенями, в белой ангельской одежде.
Весь в золотых, исписанных какими-то загадочными в иероглифах письменами. Развивая светящимися на ярком среди белых облаков горящего жарким огнем солнца, белыми своими длинными вьющимися локонами волосами.
Он чувствует, как приподнявшись, раскрылись у него крылья за спиной. Большие крылья ангела, похожие на птичьи, с оперением и светящиеся астральным светом.
И он влетел в один из Небесных каменных мраморных храмов.
И там были все. И похоже, ждали его.
Все стояли полукругом к нему, и когда он к ним подлетел, они замкнули свой круг. Взявшись за руки, пошли по кругу.
Ангелы, что-то поют, но он их не понимает. Они такие же, как он, в белых длинных одеждах и с длинными волосами. Они смотрят на него, а он на них. И он счастлив, как никогда.
Это нельзя передать словами или даже описать все в письменном виде. Это было как в некоей сказке. В сказке, в которую он Андрей Сурганов внезапно попал. Он чувствовал в себе телепатически живое инфернальное существо, которое жило в нем. И не одно. Целых три. Еще, тогда, когда первый раз познакомился с Изуфуилью.
Одно существо управляло его разумом, и было злое. Второе было женщиной. Демонической женщиной. Которая, приходила к нему спящему время от времени ночами. И он занимался с ней сексом. Это и была Изуфуиль. И наконец, третье, ангел. То, кем он сейчас был и залетел на облака. Небесные облака. Ангел, меняющий свои облики. И меняющий, облики во снах Сурганова Андрея. От всяких животных до черных крылатых драконов.
Он, тогда залетел выше обычного. Его ментал проскочил нижние миры и поднялся выше. И этот его защитник лев сделал это. А может это он и был сам? Со стороны? Но Небесные храмы! Это напоминание ему, откуда он был сброшен.
И он снова в мире боли страданий. Он, теперь уже тем ангелом идет по сухой на вид, словно неживой земле. Выходя из какого-то дремучего шевелящего ветвями и стволами черного леса, и видит железнодорожную насыпь и на ней на рельсах стоят две железнодорожные цистерны. В стороне, что-то похожее на заброшенный с высокими трубами и бетонным забором какой-то мертвый и не живой завод. Он подымается над землей, развивая черными по воздуху длинными волосами и своей теперь уже черной ангельской одеждой, размахивая уже черными, похожими на птичьи крыльями, и подлетает к той насыпи.
Здесь, он уже черноволосый и черноглазый. Не то ангел, не то демон.
Зачем и откуда это все? Ему совершенно непонятно, но он одним ударом взмаха своей правой руки сносит эти многотонные нефтеналивные цистерны, словно, они ничего не весят и они отлетают в стороны как пушинки, с грохотом падая на землю и разваливаясь на части.
Это просто было препятствие и не более. И насыпь разлетается вся по сторонам, и он проходит через эти руины и выходит к большому с неподвижной водой озеру. Здесь же крутиться какая-то детская круглая вокруг своей оси, громко скрипя в гробовой тишине, пустая карусель. Вокруг торчит прутьями арматура и валяется ржавое железо. И никого вокруг, ни живой души, ни призрака, только он, и это озеро, и рядом с берегом в его воде камыши. Он стоит, прямо на самом берегу этого пока пустого на фоне в отдалении черных гор озера.
— «Странный какой-то сон» — думает во сне Андрей, и протягивает вперед свои в золотых перстнях и исписанных странными иероглифическими письменами браслетах руки. И трясется земля и из того глубокого огромного озера. В бурлящей его черной воде, подымается огромное дерево. Широченное стволом и корявое. С огромными кривыми ветвями. Без листьев и коры, и вскоре превращается в черный огромный дворец из камня и металла. И все меняется вокруг и меняется весь сон. Все лишнее исчезает и только остается это озеро и дворец. Словно убирается вся закрывающая его от посторонних глаз маскировка. И он Сурганов Андрей черным тем ангелом парит над гладью озерной, темной, почти черной воды летит к тому огромному из камня и железа странного вида дворцу. Летит к его входным идущим в самую воду ступеням и видит ее. Ту, что любит его и приходит к нему иногда ночами, и он занимается с ней любовью. Вполне реальная и живая. Та, которая правит теперь этим миром. Миром за гранью живого человеческого мира.

***
— Вы говорите, что там просто гость — произнесла Климова, снова беседуя с Андреем Сургановым. И не сводя с него внимательных и завороженных его томных взглядом синих глаз — Что они вас просто там не трогают. Те черные с черными глазами — Вы говорите, они нуждаются по каким-то непонятным причинам именно в вас.
— Скорее я там свой, и я им нужен — ответил Андрей — Нужен всем.
— Но, вы говорите — продолжила Вероника Климова — Они не слушают теперь вас. То, есть не слушаются того, кем вы бываете. Одного из трех существ, живущих в вас.
Ее тот взгляд карих влюбленных в Сурганова женских глаз был заметен, но Сурганов пока не заметил, как она смотрела на него. Он был сосредоточен на своем рассказе.
— Они мне даже умереть не дают по нормальному. Все еду в каком-то поезде, идущим то по заснеженной равнине, то среди скалистых обрывов и гор. И не могу уехать со всеми на тот свет. Они высаживают меня из этого поезда. Эти темные. Причем деликатно. Может, боясь навредить мне, а может просто меня боятся. Или боятся кого-то еще. Может того, кто живет во мне.
— Поезд? Вы сказали, поезд? — переспросила его психотерапевт врач психиатрической больницы имени Ломоносова Вероника Климова — Можно поподробнее об том поезде.
— Что тут подробного, доктор — ответил Сурганов Андрей — Поезд покойников. С виду обычная электричка, как и в жизни. И едет она, быстро. Только станции какие-то как картинки с проселками, когда смотришь в окно, мелькают. Но это необычный поезд, а поезд мертвецов. Мужчин, женщин разного возраста.
Ветеранов войн, умерших детей с их матерями, стариков. Даже порой знакомых, которые уже умерли и вероятно болтаются туда, сюда в этом поезде и им нет преткновения ни там, ни там. Ни в Рай попасть не могут, ни в сам Ад. Но и их не трогают, вероятно, черные. Не знаю почему, но может время не пришло быть съеденным.
— И вы утверждаете, вы им нужны? — повторила свой вопрос доктор и профессор Климова.
— Они все привязаны ко мне — произнес Андрей Сурганов — Большая их часть.
— И как это выражается? — спросила Климова — Ну там…
— Я понял вас, доктор — Андрей перебил Климову — Они те, кто больше всех, близок, почему-то мне и всегда рядом. Они наблюдают лишь за мной. И даже порой охраняют меня там от более агрессивных особей. Но я и сам, там могу постоять за себя. Я сильнее большинства из них. И некоторые мне даже подчиняются. Или даже общаются со мной. Путем прикосновений. А иногда даже, что-то говорят, но мало. Бывает так, что они пожирают даже друг друга и дерутся друг с другом.
— Вы говорили, Андрей, ранее мне, еще при первой нашей встрече здесь в клинике, что там есть женщины — произнесла, спрашивая его, доктор Климова — Красивые, очень женщины с черными волосами и глазами. Помимо всяких там чудовищ, ужасных демонических уродов, и калек, жутких кошмарных монстров и даже хищных растений и динозавров.
— Да, есть — ответил, посмотрев, куда-то в сторону окна Сурганов Андрей — Одна.
Он замолчал, уставившись в зарешеченное металлической решеткой в кабинете психотерапевта Климовой большое окно. Словно, что-то вспоминая ил задумавшись. Потом ответил — Она всегда со мной. Почти как мама. Разговаривает там со мной и заботится обо мне.
— Но, выговорили ранее, что схоронили свою родную маму и уже давно. Года четыре как — поинтересовалась, спросив доктор Климова у Сурганова Андрея — Это тогда кто?
— Я пока и сам до конца не знаю — ответил Андрей ей — Но я ей нужен больше всех и крайне дорог.
— Даже сейчас? — спросила врач психотерапевт Вероника Климова.
— Даже сейчас — ответил Андрей ей – Она, где-то рядом всегда со мной. И где-то там. Она приходит ко мне время от времени. И она мне нравиться. И я ей тоже. Это одна из тех трех живущих во мне сущностей. И живущих, вместе со мной и здесь и там, в том загробном мире. И мы общаемся.
— И как это выражается? — спросила снова врач Климова.
— Мы общаемся с ней, и довольно близко — ответил Сурганов Андрей.
— Вы, хотите сказать у вас с той женщиной любовь? — она удивленно спросила Андрея — Близкая любовь?
— Да — Андрей ответил ей, совершенно не стесняясь и не смущаясь и не скрывая факта любви с инфернальным духом — К сожалению, мы не можем насладиться полноценно той любовью. Все обрывается каждый раз на самом главном. Я либо просыпаюсь, либо кто-то всегда нам мешает. И она исчезает и прячется от того, кто ее пугает.
Такого Вероника Климова от пациентов в своей клинике имени Ломоносова вообще еще не слышала. Она уставилась своими синими глазами на Сурганова Андрея, сама не понимая, что все-таки с ним происходит и, не зная как все ей констатировать. Все вообще при разговоре выходило за рамки разумного.
— У нее есть имя? — вдруг спросила сама как-то машинально врач психотерапевт Вероника Климова. И получила тут же такой же ответ от Сурганова Андрея.
— Изуфуиль — произнес вдруг он ей — Так ее зовут ту молодую очень красивую женщину.
У Климовой, чуть не выпала ручка из правой руки, когда она сама лично, записывала все задаваемые ей ему вопросы и от него ответы на бумаге за своим пациентом. И она чуть было не открыла свой рот от удивления.
— А, какого она возраста, Андрей? — поинтересовалась врач психотерапевт Климова.
— Лет тридцати — ответил ей Сурганов Андрей. Может, чуть даже постарше. И она способна, перевоплощаться во все что угодно, как и все вокруг и весь тот загробный в сновидениях моих мир. Она окружена животными и птицами. И она там хозяйка и живет во дворце посреди большого черного озера. Там, еще вокруг которого, ползают кошмарные калеки и уроды. Раньше их не было. А сейчас было просто много. И они мешали проходу к тому дворцу.
Они, словно, ждут поживы. Словно ждут поживы — повторил Сурганов Андрей.
— Она разговаривает с вами? — спросила Климова.
— Да — ответил Андрей — Она хочет вернуть меня себе и говорит о каком-то демоне внутри меня, который хочет разрушить нижние все миры и даже наш земной мир. Чтобы я победил его внутри себя. Что это мой Небесный грех и что я здесь потому, что породил внутри себя этого страшного демона.
Она говорит про какого-то внутри меня чудовищного и кошмарного Диамира и некоего Вуаленфура, как противоположность ему. И вечной борьбе их внутри меня. И, что она, тоже часть меня. И говорит, чтобы я боролся за себя против того страшного живущего во мне Диамира. Чтобы освободить свою человеческую захваченную еще при рождении инфернальными сущностями душу. Изуфуиль говорила о каком-то скором уже разделении меня на эти части и про мое освобождение.
— Вот оно даже, как, получается — произнесла психотерапевт врач Климова, видя, как ее пациент уходит в себя и с ним, что-то начинает происходить прямо у нее на глазах. Сурганов Андрей словно начал все переживать заново то, что только что поведал ей. Он отвернулся от нее вообще к окну на своем стуле и опустил голову вниз, закрыв свои глаза, словно уснул и, зажав голову своими руками, стал произносить негромко почти еле слышно — Изуфуиль любимая. Они знают о тебе — он стал говорить быстро, словно, отключился от всего этого земного мира — Я хочу к тебе. Изуфуиль. Забери меня к себе.
Она, поняла, что Сурганов Андрей перевозбудился. Вероятно от любовных воспоминаний и антидеприсантов в уколах и таблетках. На него это действует как то по особенному. Совершенно в обратную сторону. Она это заметила. И не стоит больше грузить его всем этим. Климова так решила и нажала кнопку вызова и Сурганова Андрея увели побыстрее в больничную палату, в этот раз просто уложив в постель и не давая ничего и не делая никаких ему уколов.

***
Андрей снова видел сон. Он, снова был где-то, но где он не знал. Но, этот мир был тоже его миром. Миром смертных сновидений и потустороннего кошмара. И не было больше небес и того защитника льва.
Он, вдруг погрузился в черную бездну холодного какого-то ужаса и мрака.
Сурганов Андрей не понимал, где он теперь, но странно, он не боялся.
Не было страха. Он не боялся ничего и никого. Он чувствовал в себе силу, силу, данную свыше еще ему при рождении. И он вошел в это мир, проскользнув своим менталом за эту непроходимую грань, куда уходят мертвые. Но сейчас он был еще где-то, в мире тоже ему близком и знакомом.
Он был в каком-то пространстве, зависнув в черной пустоте, где не было ничего. И никого, кроме него и еще кого-то, кого он Андрей Сурганов пока еще не видел, но тот был где-то рядом с ним.
— Зачем ты пришел сюда?! — прорычал звериным в черной пустоте, голосом, кто-то ему из самой черноты мрака — Кто тебя сюда звал?!
— Это мой мир! — прокричал ему ангел Вуаленфур голосом самого Сурганова Андрея — Мой мир и ты не получишь его!
— Вот как?! — прорычал ему в ответ из темноты тот жуткий зверь — Ты просто трус! Ты бросил свой этот мир! Бросил испугавшись меня! Испугавшись моей силы и вида! Ты убежал в мир людей, спасая свою шкуру ангел Неба. И я имею на него полное теперь право! Скоро я получу и то, что Свыше и мне не помешает никто. Даже твоя Изуфуиль! Я и до нее доберусь и до всех людей и даже до самого твоего Творца, и Создателя всего живого Бога!
— Пошел прочь, демон! — крикнул ему Вуаленфур голосом Андрея, чувствуя, как в нем растет, что-то внутри. И как то, что внутри разрастается с новой огромной силой, и он вспыхивает ярким огнем, и его свет пронзает черноту мрака, и он видит того, кто говорит с ним. Точнее то, что буквально стоит перед ним, но не может пошевелиться. Астральный яркий лучистый проникающий везде свет парализует его противника.
Он видит врага. Это он сам. Это он и его вина, за свои грехи и его боль, и ужас, посеянный вокруг в том мире, который он когда-то создал.
Он видит себя. Видит кошмарное стоящее перед ним чудовище. И это все он. Это то, что внутри его. И он это знает. То, что зародилось еще в его прошлом раннем детстве. Или подселилось в его тогда еще молодую душу.
Это и не человек и не зверь. И даже не ангел теперь. Это Диамир. То, во что превращается ангел когда, что-то идет не так внутри его внутреннего мира.
Это кошмарное громадное чудовище, жаждущее власти и жаждущее только чьих-либо страданий. Вечно голодное и вечно злое. Это его второе Я.
Противоположное, во всем и ему самому.
И это был он, И так его звали. Многорукая женоподобная сущность с громадными когтями и змеиным хвостом вместо своих ног. С шестью рогами на голове и красными огненными глазами.
— Я сожру, все кругом и доберусь до Небес! — крикнул ему самому Диамир — Но начну с твоего ангел мира. И ты станешь мной, когда наступит конец всему и одна только чернота черной бездны и хаоса!
— Ты не получишь ничего, зверь внутри меня! — кричит Сурганов Андрей и ангел Вуаленфур одним единым громким трубным голосом.
Он видит, как яркий лучистый свет разрастается и заполняет все вокруг пространство. Сжигая черноту мрака, которая превращается в ни что, и все разом взрывается. Все вокруг. Все пространство вокруг него. И ударная волна, невероятной силы бьет его, и выбрасывает из того, что только что было черным миром, миром демона Диамира. И он летит с невероятной скоростью куда-то назад. Спиной, и чувствует, как все кружится у него в голове. Как его всего ломает и корежит самого. Как, древесную щепку. Как трещат его кости и выворачиваются суставы, и громадным возникшим от того взрыва давлением, как под многотонным прессом его раздавливает всего. И он уже истошно кричит, и в ужасе открывает свои перепуганные глаза. Конвульсируя и приходя в себя, дергаясь в судорогах на своей больничной постели.
Он замирает, уставившись в потолок своей одиночной больничной камеры душевнобольного ледяным застывшим перепуганным взглядом.
Андрей понимает, что был близок к собственной смерти. Но его опять что-то спасло из того, что его ожидало. И он услышал голос. Голос рядом с собой. Женский голос. Нежный и ласковый. Похожий сильно на голос его матери.
— Сыночек, не бойся ничего — кто-то произнес ему в темноте ночи. Прямо здесь в больничной одиночной палате и прямо ему на ухо.
Это был действительно голос его матери.
— Мама! – произнес, потрясенный и весь мокрый от холодного пота и весь мокрый от пережитого ужаса Сурганов Андрей — Мама это ты?!
Андрей не шевелясь, словно, прикованный к постели начал глазами водить, вокруг ища того, кто только что это произнес.
— Он сопротивляется, но ты победишь его — он снова слышит уже близко и где-то совсем рядом над собой – Он, это ты, и он внутри тебя самого. Ты видел себя изнутри. Не дай ему захватить тебя любимый. Я держу его в тебе уже много лет, и он может вырваться и тогда погибнет все кругом. Погибнут все вокруг нас миры и сама земля, любимый.
— Нет, ты не мама — прошептал Сурганов Андрей — Кто ты?
— Та, что не бросит тебя никогда, любимый — слышит он снова, и он ощутил ее. Ощутил рядом возле себя лежащей близко к нему и прижавшись к его мокрому от ледяного пота телу.
— Ты — он, было, хотел произнести, но не успел.
— Да, я — ответила, она ему — Я снова к тебе пришла, твоя Изуфуиль.
Андрей ее не видел, но ощущал. Он повернулся лицом и ощутил возбужденное жаркое дыхание ее на своем лице. Даже положил на нее правую руку. И обнял ее, ощущая нагую женскую спину. Он провел рукой вниз до гибкой тонкой талии и положил руку на крутое нагое бедро ее ноги и почувствовал, как налился кровью его детородный орган и тот уперся в женский волосатый лобок и промежность.
— Изуфуиль — простонал он и прижался небритым уже давно лицом к ее лицу – Почему, ты говоришь голосом моей матери?
— Это успокаивает тебя, мальчик мой — произнесла Изуфуиль — Я знаю, ты очень сильно любил свою маму, а теперь любишь меня, любишь как женщину и богиню. Любишь свою Изуфуиль, защищающую тебя от себя самого и тот мир, в котором ты теперь не хозяин. Который переполнили лярвы и твоя Изуфуиль прячется теперь в том дворце, замке и крепости на том черном глубоком озере, где можешь быть только ты любимый.
— Но, ведь ты не ангел, Изуфуиль — произнес Андрей ей — Ты, демон.
— Да, я демон, любимый мой — ответила она ему — Но, это не мешает мне, тебя любить, ангел мой.
— А, где мой защитник лев? — спросил Андрей Изуфуиль.
— Он там же в моем дворце — произнесла Изуфуиль — Как и все, что осталось от нижнего мира, превращенного твоим вторым Я в логово мерзких кошмарных бегающих и ползучих тварей. И этот теперь мир не мой мир. Я не хотела его таким видеть, каким он стал. Вернись, Вуаленфур — она произнесла — Вернись назад. Я прошу тебя, твое второе Я, ждет тебя.
— Все не должно было быть так — произнес он Изуфуиль — Я не таким создавал, тот второй свой мир, и каким его вижу теперь. Души умерших, почти перестали уходить наверх. Их пожирают пачками. И даже ангелы хранители не могут порой им помочь. Зло исходящее от меня заполнило все нижние пределы земли и два самых нижних мира. Мир живых и мертвых. Люди сходят массами с ума, и растет преступность. И грядут новые войны. И новые жертвы и пища мерзким тварям порожденным мною. И это все я, мое второе внутри меня Я. Я по имени Диамир.
— Ты, не Диамир, любимый — прошептала Изуфуиль ему на ухо, лежа рядом головой приткнувшись на подушке — Это твой двойник, жаждущий хаоса и разрушения. Это твоя обида на самого Творца Бога, когда он приказал тебе подчиниться его власти. Еще когда был создан первый человек. Ты поспорил с Творцом как многие в вашем Раю, и он наказал тебя любимый. Диамир вырвался из тебя именно тогда, разрушая внизу все кругом, оба наших мира и рвется теперь вверх к самому Богу.
Изуфуиль прижалась плотнее к его щеке губами — Любимый спаси меня и спаси себя в этих двух мирах, и спаси всех живущих в них. Я с трудом держу его внутри тебя, не давая вырваться наружу. Подумай об отце своем. О, всех нас и одержи верх над своим вторым Я.
— Ты, никогда со мной об этом не разговаривала, любимая — прошептал он ей — Никогда я не слышал до этого момента даже своего имени. Мы лишь любили друг друга, и все происходило, почти всегда молча. Молчала ты, и молчал я. Я лишь наслаждался твоим нагим красивым телом и любил тебя, и все это было, молча, ночами там и здесь. Но сегодня что-то произошло.
— Да, любимый мой — произнесла Изуфуиль — Я не могла говорить с тобой обо всем любимый. Так приказал мне твой отец еще с первой нашей встречи. Этот запрет, я соблюдала строго, но вот настал момент, когда ты должен многое знать и должен все исправить.
— Изуфуиль, любимая — он произнес тихо – Кто он?
И обнял ее, целуя в губы.
А она, оторвавшись, произнесла – Я не могу тебе сейчас это сказать. Но я, это, то же ты, любимый мой — тяжело задышав, она произнесла -Ты создал меня, как и тот загробный мир. Создал для любви. Я это ты, твоя безумная любовь, которую на Небесах считают греховной, а меня демоном, и ты скрыл меня в нижнем мире, дав мне это имя Изуфуиль. И я оберегаю тебя ото всех, проникая в земной мир, и согреваю своей любовью, когда ты спишь, и вожу по тому миру, который под властью Диамира. Но пришло время. И я заберу тебя к себе в свой тот дворец, где ты был лишь моим гостем и весь тот мир станет другим, и нам не нужно будет прятаться ни от кого любимый. Потому что это твой дворец. И твой мир, мир усопших и восходящих к Богу душ. Чистых и безгреховных.
— Изуфуиль, ты лучше любого ангела! — воскликнул он.
— Но, это ты и есть Вуаленфур, мой любимый — произнесла она — Я твоя истинная сущность и душа. И я не оставлю тебя, и приду за тобой.
Изуфуиль уходит и уходит сопровождающий ее лев. Он увидел его только сейчас, а он был с ними обоими в его больничной закрытой ото всех одиночной палате.
Изуфуиль и сопровождающий ее лев, исчезает за каменной стеной больницы в раннем рассвете наступившего утра.

***
Проснувшись, Андрей вдруг вспомнил своего живого еще отца. Старенького уже лет семидесяти, но еще живого. И он вдруг стал бояться его потерять. Как старший сын своих родителей, он боялся теперь этого.
Он сейчас здесь, а отец его там. Там же и брат Сергей, и его сестра Елена. Как они сейчас там без него? Что с ними сейчас? Их не пускают в этот больничный изолятор клиники к нему. Он только принимает небольшие из дома посылки от них и все.
Как они сейчас там живут? Ведь в стране все хуже и хуже. И достатка нет никакого. Семьи рушатся, и все идет к полной просто катастрофе. Кругом бардак и никто ничего не может исправить. А он сейчас думает о них, и о доме. Думает о своем стареньком отце Викторе. Который никогда не верил в вознесение душ. Он был всегда реалистом и прагматом, и ни во что потустороннее не верил. Верила только всегда его мама. Земная мама. Мама, вознесшаяся в иные высшие миры и которую он часто видел после ее земной смерти в своих тех потусторонних снах.
Мама умерла, в возрасте шестидесятивосьми лет и Андрей беспокоился теперь за своего земного отца. Находясь в теле человека, он вообще не представлял жизни без родителей в этом земном реальном мире. Он был не приспособлен как ни странно к земному миру. К самостоятельной земной жизни. И не потому, что Андрей Сурганов был избалованный и изнеженный мамой и отцом ребенок, а просто он не был земным ребенком. Он вообще был неземной сущностью, но оказавшейся на земле. Может поэтому его сброшенная душа на землю потерялась и озлобилась на весь этот земной, как и Небесный мир. И в отличие от сестры и брата появилось еще нечто внутри ее. Жуткое и жестокое, что проявилось в раннем детстве.
Потерять теперь еще не дай Бог своего земного отца, было для него страшным ударом. Он как никто другой оценивал обстановку в семье и боялся за такие вот последствия. Андрей боялся, что нехватка денег может лишить всех родных их единственного жилья и вообще всей благополучной жизни. А тут еще и эта психбольница и это уголовное следствие по делу двух покончивших с собой женщин, где виновником считают его и хотят засадить и надолго. И так бы, наверное, и случилось, если бы не врач психотерапевт Вероника Георгиевна Климова. Она спасла его от тюрьмы и даже суда и его Сурганова Андрея просто посадили в городскую психбольницу. Климова отмазала его для себя. Он ей просто понравился. Просто как человек. Она осмотрела его и сделала соответствующие как женщина выводы. И просто, скорее всего, пожалела Сурганова Андрея, отнеслась к нему тоже как мать. Да и ради своей будущей тоже карьеры. Он для нее был попросту настоящая находка.
Уникален, как псих.
Наблюдая за его поведением Климова, просто могла написать целую о нем книгу. На основании всего с ним происходящего и то, что он ей рассказывал.
Особенно о своей покойной матери Антонине Сургановой, которую он видел тоже во снах, и как все время просил у нее прощения. За что он и сам не мог объяснить, но почему-то это делал каждый раз, как только происходила встреча.
Андрей рассказывал, как ее видел, то лежащей, словно, в могиле и будто сам там находился рядом с покойницей, либо в своей старой квартире еще на улице Терешковой в поселке Молодежном.
Он рассказывал, что иногда не мог подойти к дому или подняться наверх, в тринадцатую квартиру, где он жил с мамой и папой с самого своего рождения. До момента переезда на другую улицу.
Но самое интересное Сурганов будучи уже в возрасте почти пятидесятилетнего мужчины впадал в детство. Да, да в самое настоящее детство. Из древних и прочих окультических источников именно такие души как у Сурганова могли принадлежать только ангелам. Или быть захваченными ангелами. Мало того изучая его биографию Климова узнала еще кое-какие подробности его детства и молодости.
Оказывается, Сурганов Андрей был самым забитым ребенком в школе и позднее в городском училище под номером тридцать в городе Дивногорске. Том, что в нескольких километрах от его поселка, где Сурганов жил в сорока с лишним километрах от города Красноярска.
По сведениям и опросам тех, кто его знал, все дружно говорили, что он и мухи бы не обидел, коснись чего. Но по тому, что наговорил следователь Дорофеев, это вообще не вязалось с личной жизненной биографией Сурганова Андрея. Дорофеев говорил, что Сурганов Андрей внутри просто скрытый маньяк. И Чикатило по сравнению с ним просто отдыхает.
Похоже, что в Сурганове на самом деле что-то, живет, и оно скрыто до поры до времени в нем и когда-нибудь оно вырвется на волю.
Сурганов, мол сам ему все о себе рассказал, как на духу и покаялся в том что было раньше и то, что он теперь стремился исправить свои детства ошибки. И женщин тех он не убивал, а наоборот хотел спасти от вероятной гибели. И если он реально имел возможность проникать в мир мертвых во время своего сна, то, тогда он действительно мог узнать от того же ангела смерти о смерти тех двух смертниц. Тогда все могло связываться с тем, что было. Но вот можно было верить всему, что Сурганов Андрей говорил. Ведь он был шизофреник. А шизофреник, он и в Африке шизофреник.
И ничего уже не попишешь. Только транквилизаторы и прочие медикоменты.
И прочие лечебные процедуры без надежды на выздоровление.

***
Брат Сергей приехал к Андрею прямо в больницу. Он привез ему передачу и чтобы повидаться с родным старшим своим братом.
Они дружно и мирно тихо пообщались друг с другом.
Андрей много узнал, что происходит сейчас у них дома и как здоровье их отца. Как дела у родной еще сестры Елены.
У братьев снова зашел разговор об умершей их родной маме. И ее пребывание в высших мирах или новой земной жизни.
Андрей Сергею сказал, что надо было что-то хоть сделать на ее могиле. Поменять крест и поставить хотя бы новую более крепкую и новую оградку.
Хотя это уже для нее было не важно. Но для них как долг это было обязательным. Но нехватки денег и сложности самой личной жизни никак не давали сделать, уже давно это. Еще с самого момента смерти их мамы.
Да и жили они хоть и в одной как прежде квартире, но как кошка с собакой. Без конца стояла ругань. Сестра Елена вела себя как полоумная. Просто съедала своей руганью отца за все. Все было на постоянном психозе и нервяке. И еще эта нищенская практически жизнь. И обстановка кругом. Растущая безработица. Где каждый третий становился реально психом и дураком. Рушились семьи, и рушился весь земной мир. Преступность просто захлестнула все кругом. Как и наркомания и алкоголизм. Что-то назревало в мире и подходило к финалу.
Он знал, что это не его мир. С самого рождения и он его должен терпеть, терпеть до самой смерти.
Речь зашла о работе, и Андрей вспомнил свою охрану, где когда-то еще до ареста работал. Теперь он уже и забыл про нее. А тут вдруг вспомнил.
— «Полжизни в охране» — подумал он — «Полжизни и ничего хорошего. Ни денег толком, ни личной жизни. Одна работа и все. И все время денежные нехватки. И все время приходится как-то выживать. И все приспосабливаться».
Брат тоже жаловался на это. Что ему и его Валентине подруге скоро светит безработица и у него с работой тоже не все путем. Он спрашивал Андрея, как тут все нормально, и как его тут лечат, кормят и ухаживают. И Андрей говорил, что лучше, чем, если бы сидел до сих пор в тюремном изоляторе. Что до сих пор боится попасть в тюрьму. Причем ни за что. Что за него заступается главврач его теперешней психбольницы. Он ее самый лучший здесь пациент. Что она интересуется его сновидениями и всем что с ним происходит.
И, похоже, она к нему неравнодушна. И не только как к пациенту. Что-то большее уже между ними и началось как-то внезапно. И Сурганов Андрей даже сам это толком не мог объяснить, но главврач психбольницы похоже, повелась на него. Повелась как на мужчину.
Это было уже заметно, по ее синим, влюбленным и заигрывающим с ним, молча глазам. Когда она ему задавала вопросы, глаза ее говорили о чем-то более близком и совершенно другом.
— «А, что?» — он как то даже подумал мимолетно и не серьезно, улыбаясь сам себе и глядя из-под лобья искоса на Веронику Климову — «Она одинокая женщина и может себе желать этого. И сама так в целом ничего. Можно было бы и поближе познакомиться».
Потом снова разговор пошел о покойной маме и о том, что никак не смогли братья обновить ее могилу. Ни оградку путем хорошую поставить, ни креста.
Так и стоит старый деревянный крест и старая оградка еще с похорон на ее материнской могиле. А денег, как ни хватало так и не хватает.
— «Гребаные девяностые и двухтысячные!» — он проклиная все думал о тех прожитых погибельных для всей страны и народа годах. И о теперешнем, так и идущем без изменений в лучшую сторону годах. Исчез один президент в стране, появился другой. А толку. Дожились то того, что уже и война не за горами. Кругом бардак и нищета. Детям больным всем миром на лечение по копейкам собирают. Старики роются в помойках наравне с бомжами. Воры на ворах.
Кругом нехватки и во всем. В семье тоже разлад. Да вот, теперь еще и Андрей в психушке в Ломоносовке. Ладно, хоть еще не в тюрьме. Обошлось. И на этом спасибо.

***
Душевнобольной Гавриков снова набросился на Сурганова Андрея. Набросился прямо на прогулке.
Андрей только появился в самом дворе психбольницы среди ее пациентов, и тут случилось это. Снова, и почти сразу, как только Сурганов вышел на свою очередную прогулку.
Он буквально с кулаками бросился на Андрея и смог даже его ударить в этот раз. И Андрей упал сбитый ударом большого увесистого кулака этого здоровяка Гаврикова. И если бы не подоспевшие во время санитары, то возможно Сурганову досталось бы больше.
Гавриков орал на всю прогулочную площадку больницы как заполошный зверь. Вид его был одновременно агрессивный дикий и напуганный. Он орал, что его чуть не сожрали во сне. Прямо в его палате прошлой ночью. Он еле вырвался от демонов и из их цепких когтистых лап. И что Сурганов Андрей виновник всему. Что он демон, как и те, что там. И будто он его снова там видел с рогами и четырьмя лапами.
В прошлый раз Гаврикова чуть не утащил в мир мертвецов какой-то дракон, черный и блестящей чешуе. С крыльями. И будто тот дракон и тот демон и есть Сурганов Андрей.
Их сцепившихся в свалке драки еле растащили. И увели силой санитары по палатам.
Гавриков что-то кричал вослед Андрею Сурганову и ругался на весь больничный двор отборными ругательствами в адрес всех и кричал, что сюда идет Ад. Что всем конец. Что скоро демоны придут в больницу и сожрут всех и Сурганов будет с ними вместе. Это только начало. И он Гавриков видит все и знает все.
Он кричал, что Сурганова надо убить. Что он некто демон Диамир. Точнее вместилище нескольких сразу сущностей и всего потустороннего запредельного и инфернального зла и всего того мира, которое за пределами этого земного мира.
Ему в ответ Андрей в свою очередь ничего не кричал. Он просто молчал. Он просто знал всю правду о себе. Он, молча, следовал схваченный с разбитым носом санитарами, которые тащили его сначала в туалет с умывальником, чтобы привести в порядок его разбитый нос, потом в больничную камеру и палату с решеткой на утренний гудящий машинами город.
Он все знал. Знал и просто молчал. Он сейчас знал кто он. Его память пробудилась, и оставалось совсем немного. Немного до новой ночи. Лишь прожить еще один день.

Это просто клиника

— Кто такой, Рэндол Митчел? — спросила у Сурганова Андрея зам Климовой врач психотерапевт клиники Гальперина Регина Олеговна.
— Не мешайте, Регина Олеговна — перебила ее Климова Вероника — Пусть рассказывает дальше.
— Я просто хотела уточнить — пояснила коллега Климовой Гальперина — Что там и иностранцы бывают?
— Вы, словно не понимаете? — произнес сам Сурганов Андрей Гальпериной — У иностранцев, что иной, что ли должен быть АД и Рай. Да есть, и я столкнулся с одним таким в мире мертвецов.
— Его, тоже там съели? — спросила сама Климова Вероника Георгиевна.
— Да, тоже съели — ответил ей, пристально глядя на Веронику своими синими, как само небо глазами Андрей Сурганов. В ее синие, такие же женские, пристально и любовно, смотрящие глаза — Съели, и ничего от него не осталось — он дополнил им обоим — Его просто высосали без остатка и его вообще ни стало. Он просто перестал существовать в отличие от тех душ, которые проходят через этот мир с проводниками или сами по себе и, подымаются, вверх к Небесам в другие миры и уровни.
— Вы говорите — продолжила спрашивать врач психотерапевт Гальперина Регина Олеговна, а Климова лишь пристально за ним и странно сжигая всего своими влюбленными синими глазами, наблюдала. Она молчала — Вы говорите, вы его встретили там, в каком-то баре, баре мертвецов или демонов — Регина замолчала глядя тоже пристально на Сурганова Андрея — Ну того иностранца Рэндола Митчела, так?
— Так — ответил коротко ей и смотря на Климову Веронику.
— Что такой бар на самом деле там существует? — продолжила спрашивать уже увереннее Гальперина.
— Существует — произнес Андрей — Пока, существует. Пока Вуаленфур не прибыл за своим. Пока не побежден Диамир. Пока зло там пирует.
Это было неожиданным. Оба врача психотерапевта открыли, аж рты, от такой новости. Да и Сурганов Андрей, как-то поменялся весь и стал другим, более резким. В нем появилась некая решительность и уверенность. Он стал смелее смотреть в глаза всех и не отводить свой синеглазый в прошлом робкий и стыдливый взгляд. Андрей думал, что над ним издеваются все и смеются над его сновидениями и сумасшествием. Но теперь, он как видно, плевал на это, а был уверен в чем-то другом и думал, о другом. Даже не о том, о чем его сейчас спрашивали.
— Кто такой, Диамир и Вуаленфур? — спросила врач Гальперина Регина Олеговна.
— Вы, все равно не поймете меня — ответил резко и даже с некоей агрессией Андрей Сурганов.
— Тогда, почему Гавриков вас называет демоном и нападает на вас, будто вы его враг? — произнесла врач психотерапевт Гальперина — Он кричит, что бывает там же где, и вы и даже видел там вас. Что у вас с Гавриковым общего?
— Хватит, Регина Олеговна — произнесла Вероника Климова — Достаточно с вопросами. Он перевозбужден, видите. Оставим его в покое.
Климова вызвала двух за дверью санитаров, нажав на кнопку вызова на своем столе в кабинете. И открылась дверь, и те вошли в кабинет главного психотерапевта больницы.
— Идите, Андрей — произнесла она мягко и как-то по-матерински любовно ему — Идите в свою палату. Вам нужен отдых.
— «Изуфуиль, любимая моя. Я, Вуаленфур, твой ангел Неба, павший ради твоей любви. Я, это и есть тоже ты. Моя Изуфуиль! Ты это мое еще одно сознание и мое спасение. Я создал тебя своим воображением, как и весь тот потусторонний мир, куда уходят усопшие. Ты не сон. Ты реальная и живая» — произнес сам себе Андрей Сурганов. Он вспомнил, кто она. И кто он, сразу после очередного ее к нему ночного любовного визита.
Он вспомнил все.
Диамира, этого черного ужасного дракона и демона многорогого и многорукого, и это тоже был он, и все это жило внутри его. Весь тот мир, куда он уходил каждую практически ночь.
Это все было реальностью, куда больше, чем он мог себе даже представить. И существовало действительно, где-то рядом и за гранью этой реальности.
Земное рождение отключило все в его сознании и позволило злу опередить все доброе. И его мир стал источником поглощения всего живого и всего доброго кем он был, изначально мучая его самого и издеваясь над ним самим. Но он все теперь знал и все понял. Изуфуиль его любовь, живущая там же в том мире в окружение всего живого и хранительница его души, пробудила его как ангела и теперь все будет по-другому.
Он вернется туда назад. Вернется к ней в тот дворец на черном озере и победит Диамира внутри себя. Победит все то, что было обидой и злом. Он осилит это и восстановит свой захваченный полчищами непослушных лярв свой загробный приближенный к этому живому мир. Мир уходящих земных душ, душ уходящих на небо.
Он вспомнил, как первый раз встретился с Изуфуиль. Там в том своем мире, когда там все было не так как сейчас. Когда Небеса вырвали его из ее объятий и даже его отец Азраил не мог ничего поделать. Ничего. Только смотрел, как все происходило.
Он сотворил его на земле среди смертных и среди усопших, но сумел вознести на самое Небо. Ангела Вуаленфура. Но он не удержался там на Небесах. Был бунт и он примкнул к бунтовщикам. И вот он теперь здесь, как ангел и человек лежит в этой городской дурничке из которой, теперь ему только один выход. Новая смерть. Смерть и освобождение. Смерть и новая жизнь. И тогда он победит этого Диамира. Он видел, что он может и какая у него на самом деле власть. И все лярвы будут подчиняться ему. Как самому Богу. И Изуфуиль не будет прятаться в том озере от Диамира и его гнева.
Он вспомнил свой созданный тот мир, когда он еще не был так заполнен лярвами. Когда он увидел Изуфуиль, сидящую на красивой поляне в окружение зверей и рядом со своим охранником львом.
— Изуфуиль — произнес вслух Сурганов Андрей — Любимая моя Изуфуиль. Ты ждешь меня, и я приду к тебе. Очень скоро, я чувствую это. Мне немного уже осталось. Совсем немного.
Он видел ее рядом со львом в красивом розовом коротком наряде. На зеленой траве перед какой-то старинной полуразрушенной аркой какого-то здания, которого уже не было, а был вот тот с трубами бетонный завод и эти камыши и детская вертящаяся карусель.
Изуфуиль в венке из золотых листьев и в золотых сандалиях греческой мифической богини. Она сидела среди цветов и рвала руками какие-то большие грибы и протягивала их льву, и лев их просто ел. Она ими кормила льва. А он шел к ней. Шел по той траве и цветам, и не было ничего такого, что было теперь в его мире.
Его мир был миром настоящей сказки. Красивой сказки. Сказки выдуманной ангелом Вуаленфуром, а не Диамиром.
Это он вдруг вспомнил. Вспомнил вдруг неожиданно, будто кто-то пробудил его сознание. Или оно само пробудилось.
— Изуфуиль, ты ждешь меня. Я знаю, ты ждешь меня, чтобы вновь соединиться со мной — произнес Сурганов Андрей — Ты ждешь меня, любовь моя. Мною сотворенная, с самого зарождения всего этого мира Изуфуиль.
Сурганов Андрей поднялся со своего стула у стола Климовой и пошел в сторону двери, снова опустив свою голову, и вышел за дверь. А за ним вышли и санитары сопровождающие его.
Андрея довели до его палаты и закрыли его снова в ней. Дав опять ему лекарств и успокоительных, и он снова вырубился, упав на своей постели.

***
— Знаете, Вероника — произнесла, идя с Климовой по коридору больницы, ее коллега по профессии, доктор психотерапевт и тоже профессор Регина Олеговна Гальперина — Никогда бы не подумала, что сон является неким миром, отгороженным от нас и в который периодически попадают умершие. Я всегда считала сон просто сном, способным улучшать, или ухудшать состояние бодрствования самого человека. Что он является, просто разгрузкой для спящего после трудового дня и не более того. Над всякими там сновидениями я даже не задумывалась. Это чисто нашему, по медицински, Вера. Между нами медиками и врачами говоря.
— У тебя, Регина были спокойные всегда с самого детства сны? — спросила Гальперину Климова.
— Не понимаю тебя, Вероника? — переспросила удивленно Климову Гальперина.
— Что тебе всегда и часто там снилось? — снова спросила быстрым шагом передвигаясь и стуча каблуками высоких туфлей спросила снова Климова.
— Ну, часто мама — произнесла удивленная Гальперина — Потом деревня и лес. У себя там на Алтае. Иногда животные.
— Живые? — снова спросила ее Климова.
— Ну, не знаю уже — ответила ей Гальперина — Может живые, а может, уже и нет. Кто его знает. Это просто сон и все.
— Не знаю, моя коллега Регина — произнесла профессор Климова – Но, со слов этого моего самого знаменитого на всю клинику пациента все как-то сразу меняется. Если делать некоторые сравнения с его словами и тем, что является на самом деле сном.
— Но, ведь то, что он говорит — продолжила, уже доказывая Климовой Гальперина — Не доказуемо. Если даже представить что сон это иной совершенно мир и живой, а не просто пустые сновидения, то, что говорит этот наш сумасшедший, просто может быть порождением только его свихнувшегося рассудка. В единичном экземпляре.
— Да нет, Регина — произнесла Климова — Это можно наблюдать и в моих других пациентах. Они сравнительно говорят относительно одинаковые порой при допросах и беседах вещи. Даже, схожие, с тем, что говорит Сурганов. Пятеро, например, хоть и сдвинутые совсем в своем рассудке утверждают все как один, при личной беседе с ними. Что видят огромную тень похожую на громадного динозавра. Что они попадают в какой-то древний и говорящий с ними живой лес, и что этот зубастый чудовищный монстр за ними там гоняется, бесшумно, а иногда сотрясая землю и рыча на всю округу. И они просыпаются, и что только это их и спасает от его зубов.
— Значит, не один Сурганов проникает туда, так Вероника? — произнесла Регина Гальперина.
— Не один — ответила Климова Гальпериной – Но, Сурганов куда более, менее, разумнее по разговору и общению чем те пятеро. И он совершенно не напуган как они. Он все тоже, самое рассказывает только совершенно спокойно и обо всем подробнее тех пятерых. Что тот мир, мир мертвых за нашим живым. И, что умершие проходят через него, и многие просто не способны его пройти. Ну, там за разные грехи и то, се, короче, они навсегда там либо остаются, либо исчезают.
— Да, заслушаться можно — ответила Гальперина — Выдающийся пациент, просто находка.
Они вдвоем вышли в еще один боковой больницы коридор, и пошли дальше.
— Вообще, Сурганов Андрей состоит из сплошных противоречий — произнесла Климова Вероника Георгиевна — Он как сам мне признался, ненавидит от рождения людей и очень, кроме всего прочего любит природу и животных. Был однажды с ним случай в жизни, когда ему пришлось топить котят, да он, чуть из-за этого тогда еще не чокнулся и не повесился. Говорит, чуть не захлестнул кошку из-за этого, что она его своей кошачьей природой подтолкнула к этому постыдному преступлению. Правда, потом опомнился и не винил ее за это. Кошка, на то и кошка, чтобы рожать котят. И она не все понимает как реальная женщина, которая бросает своих детей по помойкам и подворотням, или делает аборт сознательно и все, понимая, что это преступление. Он сам мне рассказывал, как выкармливал своими руками котят и принимал роды у своей кошки.
— Да, этот Сурганов уникальная личность в нашей больнице — произнесла Климовой в ответ врач психотерапевт Гальперина.
— Он даже смотрел под ноги, когда ходил по улице. Боялся задавить какого-нибудь муравья или жука или паука — продолжила врач Вероника Климова — И я однажды сама мимо проходя его камеры, слышала своими ушами, как он разговаривал с сидящей на окне пчелой. А когда я его спросила, зачем он так делает, и спросила, понимают ли они его. Он сказал, что он с ними умеет разговаривать, и они слышат его и понимают как ангела.
— По документам из личного досье больного — продолжила врач психотерапевт Регина Олеговна Гальперина — Сурганов даже служил в армии, когда-то еще в Советском Союзе до развала страны.
— И, что по документам — она даже недовольно как-то произнесла Гальпериной, за то, что та лезет в личные дела ее личного пациента больницы — Что там, ты нашла, Регина?
— То, что Сурганов был отличником боевой подготовки — ответил Климовой Гальперина — И служил в Забайкальском округе в строительных войсках и уже там по сведениям самой тогдашней части не был таким забитым существом как раньше, а куда более агрессивным и даже однажды чуть не сел в Дисбат. За жестокую драку на армейской кухне. Этого не знает даже сам следователь Дорофеев.
Регина Олеговна помолчав секунду, продолжила.
— После армии жизнь Сурганова немного выправляется. И он учиться в художественном училище им. Сурикова в нашем городе. Заканчивает его, более-менее и работает на заводе медпрепаратов Красноярска в качестве художника-оформителя, лет где-то семь. Потом в нашей стране начался бардак, и его сокращают. И после этого, он мыкается по охранным структурам города. И так до сегодняшнего дня.
— Это тебе и удалось накопать, Регина Олеговна? — спросила ее Вероника Климова.
— Да, и все по-нашему Сурганову — пояснила Гальперина — И следователь Дорофеев об этой биографии нашего пациента почему-то не знает. Хотя должен знать не хуже нашего.
— Вот и очень даже хорошо, что не знает — произнесла Вероника Георгиевна — Это даже замечательно, что эти все сведения обошли его по следствию стороной. Хотя сомнительно, что он не в курсе всего этого. Но, он его все равно не получит, если что. Я Сурганова Андрея все равно отобью у любого следствия.
Климова заступалась за Сурганова даже здесь в своей собственной психиатрической клинике. Она полюбила его и не знала, как вот решить
теперь эту свою проблему, но знала точно, что вот так его просто не отдаст никому. Она перевела быстро тему на другое.
— А как, насчет, тебе той женщины, о которой говорит Сурганов — произнесла задумчиво, как бы и с интересом посмотрев на Гальперину Климова — Женщины тени, которая общается с ним в тех снах. И которая способна видоизменяться как угодно. Он говорит, что там у нее свой дворец на каком-то большом неподвижном озере. С черной водой. По которому, иногда можно пройти буквально пешком и прямо по воде. Это я слышала от большинства моих пациентов и не только. Что она приходит к ним в виде черной тени и может высосать любого попавшего в ее руки. И там, таких как она много. Но как утверждает сам наш психически больной Сурганов, она его подруга. В том мире сновидений.
— Я думаю, это какой-то общий заразный образовался между пациентами фон — произнесла Гальперина — Все они общаются на прогулке и могут нахвататься этой заразы друг от друга и от того же вашего Сурганова.
— Сурганов прибыл к нам недавно, а все те сновидения или нет, я уже слышу не один здесь год. Причем в виде каламбура и полной кошмарной неразберихи — произнесла профессор психотерапевт Климова – Но не могу составить четкую картину этих для кого-то дурацких снов. И Сурганов для нас просто находка, который, более здраво может все это прояснить.
— Но, как может все прояснить тот кто раздваивается как личность — переспросила Климову Гальперина — И ты сама Вера говорила, что он порой при разговоре олицетворяет себя с неким инфернальным ангелом, создателем того мира в котором каждую ночь пребывает, то ведет себя как обычный смертный, и говорит что там он просто гость. Что его там просто терпят и не трогают. Что он им нужен и питает их своей энергией.
Они до конца не договорили.
Им навстречу вылетела медсестра Воронина Анастасия — Там, там! — она налетела на них, буквально еле остановившись.
— Ну, говори же! — крикнула на нее сама, напугавшись Климова.
— Там, Гавриков! Гавриков! — она вся тряслась в перепуге.
— Что, Гавриков?! Говори, Настя! — прокричала уже не медсестру Климова.
— Гавриков — ответила вся, трясясь от испуга и ужаса, медсестра Воронина Анастасия — Гавриков, повесился.
Вся клиника была на ушах. Все бегали по коридорам больницы, услышав жуткую роковую новость о смерти пациента.
Все от санитаров до врачей. И сама Вероника Климова, и ее помощница Регина Гальперина уже были в той палате, где все и произошло.
Они смотрели, как снимали из петли их одного из покончивших с собой пациентов.
Гаврикова снимали из петли связанной им самим из простыней своей больничной постели.
Гавриков висел на раме окна. Умудрившись как-то привязать сплетенные и связанные узлами и петлей на своей шее простыни. Он был мертвее мертвого и уже задервенел, провисев, наверное, с самого утра. И все это случилось после очередной драки с Сургановым Андреем.
Его наказали за драку, и не выпускали из палаты. И хватились вот только под вечер.
Вероника Климова отругала санитаров за то, что они дали ему малую дозу успокоительного, но вероятно все равно бы ему это не помогло. Оно на Гаврикова плохо действовало в отличие от других больных больницы.
Труп Гаврикова отвезли на больничной санитарной железной каталке в подземный больничный морг. И к самой уже ночи все утряслось и затихло.
Больница заснула и Вероника Климова, отпустив свою подругу по работе врача психотерапевта Гальперину Регину Олеговну, сама покинув психбольницу города, поехала домой на своей машине уже по темноте.
Ей нужно было срочно спать. Она сильно намаялась за день. Да еще этот дичайший и кошмарный случай в ее больнице с этим висельником Гавриковым и последующие отчеты перед комиссией из-за этого самоубийства пациента ее клиники. Все это беспокойство привело ее Климову Веронику Георгиевну в полное беспомощное состояние. И ей нужно было срочно упасть в постель, и уснуть, как и ее лучшему и уникальному пациенту Сурганову Андрею Викторовичу.
— Спать — проговорила, еле слышно усталым и измученным голосом, засыпая за рулем автомашины, она — Скорей домой и спать, только спать.

Между Светом и Тьмой

Она снова пришла к нему. Совершенно нагая. Новой наступившей ночью, когда он только начал засыпать, а может, уже заснул.
— Любимый, мой — прошептала она ему в его левое ухо, ложась рядом в его постель в закрытой на все замки больничной палате — Я снова хочу тебя.
Изуфуиль провела своей правой рукой по его груди и животу. И он почувствовал это под своей больничной белой рубахой и открыл свои глаза.
Она была здесь и рядом. Он ощущал ее всем своим телом. Его Изуфуиль, что прислонилась к нему. К его одетому в больничную одежду телу. Под наброшенным сверху тонким постельным одеялом.
Андрей Сурганов ощутил ее жаркое дыхание рядом у левой щеки и ее касающиеся его той щеки губы. Губы Изуфуиль.
Она пришла к нему даже здесь. Потому, что он снова позвал ее. Изуфуиль принадлежала ему. И он принадлежал ей.
— Я тоже, ждал тебя, любимая — прошептал Сурганов Андрей ей — Ждал новой встречи уже здесь в этой больнице. Я вспоминал тебя и наш с тобой тот мир, который с этим миром рядом и скучал по тебе Изуфуиль. Здесь так скучно и одиноко, моя Изуфуиль без тебя.
— Мне там тоже, мой любимый — она ответила шепотом ему — Там все в беспорядке и никто не подчиняется никому. Я не могу без тебя в нашем царстве теней Вуаленфур. Не могу. А тебя все нет и нет любимый.
— Я вот здесь и мне дают какие-то таблетки — произнес Сурганов Андрей ей, королеве теней — Они ослабляют меня, и я еле двигаюсь любимая. Я из-за этого перестал даже видеть мои сны. И еще ставят какие-то уколы. Я так больше не могу, Изуфуиль, не могу.
Она заползла на него, и он ощутил ее сидящую верхом на себе и над собой. Потом почувствовал ее губы на своих губах. Изуфуиль целовала его нежно и ласково, как словно мать родного своего ребенка. Она прижималась своей нависающей над ним грудью к его груди, и Андрей ощущал ее торчащие всегда возбужденные соски женской полной груди.
Изуфуиль легла на него сверху, и он ощутил ее все лежащее на себе женское тело. Он ее обнял и прижал к себе за ту гибкую как у восточной танцовщицы талию и прижал нагим женским животом к своему животу под больничной белой рубашкой.
Изуфуиль была нагая. И прочитав, словно его Андрея мысли, произнесла ему — Я пришла уже такой к тебе сюда, мой Вуаленфур. Пришла из твоего крепостного замка на нашем с тобой том черном озере. Я пришла в золотом свете луны, облаке. И прямо сюда к тебе любимый мой.
Ее красивые в крутых полных бедрах и голенях голые ноги, переплелись с его ногами в штанинах больничных штанов. И он почувствовал свой торчащий детородный член. Как наливается он от возбуждения в его нательных больничных трусах под теми штанами и в его волосатом лобке. И упирается через них в женскую своей инфернальной призрачной любовницы такой же с порослью вьющихся волос лобок и промежность.
— Эта одежда — прошептала она ему — Она мешает тебе, любимый мой.
Изуфуиль обхватила ему его мужскую вспотевшую от возбуждения и нахлынувшего сексуального страстного жара шею.
— Изуфуиль – он страстно и любовно произнес шепотом ей.
— Вот, значит, где ты сейчас — произнесла она и приобрела свои очертания. Сначала прозрачная, как призрак в лунном падающем свете через зарешеченное металлической решеткой окно в его палате. Еле угадывалась глазами Сурганова Андрея. Потом стала проявляться полностью, как реальная настоящая женщина. Женщина невероятной красоты. Меняя цвет волос со светлого, почти белого в русый и на совершенно черный. И ее волосы завились как змеи на ее спине по ее рукам и свисая над его лицом. А женское идеальной красоты тело стало реальным в этом мире и вполне осязаемым. И это был уже не призрак. Это была реальная невероятной просто неземной красоты женщина. Молодая, на вид, лет не старше тридцати.
Ее безупречно красивое женское молодое лицо, почти касалось сейчас его лица. Глаза тоже меняли цвет. От небесно синих, до полностью, и совершенно, как темная ночь черных.
— Странная, какая-то на тебе одежда — произнесла Изуфуиль — Долой ее.
Изуфуиль вдруг соскочив, уселась на нем своей широкой женской голой ягодицами задницей. А потом, схватив его больничную рубашку, за подол стащила с его верхней части тела. Выдернув из рукавов его голые теперь руки, она отбросила ее в сторону от постели. Обнажив своего давнего любовника до пояса. И слезла с постели, отбросив одеяло и схватив его за штанины больничных штанов. Их тоже стащила. А затем, и нательные больничные трусы. Также отшвырнув в сторону и далеко от постели. Оставив Андрея Сурганова в постели лежать, как и она сама совершенно голого.
Она смотрела на голого своего любовника с диким страстным вожделением, и запрыгнула снова на его постель. Теперь и уже, упав прямо на торчащий его вверх возбужденный и готовый к сексу мужской детородный член. Своим раскрытым для соития и любви женским страстной и необузданной дикой любовницы влагалищем.
— Любимая — успел он произнести, ощущая, как его торчащий детородный член входит в ее раскрытую половыми губами промеж ее расставленных в стороны полненьких голых ног женскую промежность.
— Скоро, я заберу тебя отсюда, любимый — Изуфуиль, произнесла ему.
Она, раскрыв свои над любимым, перепончатые как у летучей мыши крылья и вращая в воздухе своим длинным змеиным демоническим хвостом, произнесла это ему, лежащему под ней теперь в этой постели, раскинувшему по сторонам свои птичьи огромные крылья ангелу Вуаленфуру. Елозя вверх и вниз своей насаженной промежностью по его торчащему и твердому как стальной стержень детородному члену.
— Изуфуиль – он произнес ей ангел Вуаленфур, и застонал от наслаждения.
— Я видела недавно твоего отца — он услышал из ее женских исцелованных нежных любовницы уст.
— Отца?! – удивленно сквозь получаемое половое сладостное сексуальное удовольствие, произнес ангел Вуаленфур, не останавливаясь и не прекращая сношаться в диком непотребном яростном сексе с демоницей Изуфуилью.
— Азраил – она произнесла ему и назвав его имя.
— Что?! – он уставился своими черными темного падшего ангела глазами на демоницу любовнцу. В ее такие же черные, но невероятно красивые женские глаза – Азраил?! — он повторил ей.
— Ты ангел и демон – произнесла она ему — Ты дух междумирья. Ты был рожден на Небе, но спущен сюда по праву родства с ангелом смерти. Отец и сын. Вы оба живете между двумя мирами. Верхним и нижним.
— Как-то все странно. И я этого не помню – произнес Вуаленфур Изуфуиль.
— Все потому, что ты в земном мире и голове. В сознании этого несчастного земного живого человека. Мы все там. Внутри его. И потому здесь. Там же, где и он. В этой лечебнице и больнице. Наконец-то я сумела, пробудить тебя из долгого сна и оцепенения своей жаркой преданной любовью и близостью.
— Азраил – он произнес ей и продолжил заниматься соитием с демоницей любовницей — Из-за него, я чуть не оказался в тюрьме, и вот теперь в этой, гребанной дурничке. И терплю издевательства от всех. Еще глотаю эти таблетки и получаю уколы! Это он, меня толкнул спасать тех двух женщин самоубийц. Это он все организовал!
— Да, в теле этого земного человека, чтобы вытащить тебя из этого людского мира. Он придет за тобой. Скоро. И мы будем с тобой неразлучны — произнесла Изуфуиль, и заскакала на нем, на его том торчащем детородном возбужденном члене, и громко дико, застонала в ночи на всю больничную запертую на замки выбеленную белой известкой комнату.
Это продолжалось, без остановки всю ночь. А когда наступило утро, и блеснул первый лучик утренней зари, то ничего и никого уже тут в палате не было. А на постели лежал измученный страстной сексуальной любовью и совершенно голый Сурганов Андрей.

***
— Дело прекращено — произнес следователь Дорофеев — За нехваткой улик и свидетелей. К тому же нет достоверных подтверждений того, что ваш теперешний подопечный действительно толкнул одну женщину под машину, а другую вытолкнул с балкона ее квартиры. Нет ни видео, ни толком свидетелей. Так, что Вероника Георгиевна Климова, он всецело и полностью весь ваш, ваш Сурганов Андрей Викторович.
— Слава Богу! — воскликнула от радости Вероника Климова — Значит ни следствия, ни суда уже не будет над моим подопечным?
— Значит, не будет — ответил ей следователь Дорофеев — Я умываю руки и так полно другой работы. Но добавлю к прошлому сказанному, чтобы были все-таки осторожны с ним. Уж слишком у вашего теперешнего подопечного было бурное и трагичное детство, связанное со всякими неприятными вещами и потусторонним. Вы должны сами это понимать. Ваш Сурганов Андрей Викторович, это как часовой механизм на бомбе. Когда-нибудь сработает и рванет.
— Я знаю, Лев Григорьевич, спасибо за советы и заботу, но я знаю, что делать в таком случае — ответила врач психотерапевт городской клиники имени Ломоносова Вероника Георгиевна Климова.
— Вот и прекрасно — ответил тоже ей следователь городской криминальной прокуратуры Дорофеев Лев Григорьевич — Трудное детство, потеря матери, вера во все Божественное и потустороннее. Раздвоение личности и частая теперь ото всего этого депрессия. Кроме всего приравнивание себя еще и ангельскому племени, сами знаете, что это такое.
— Знаю, знаю Лев Григорьевич — произнесла Климова — Простите меня за то, что тогда повысила на вас голос.
— Я тоже был не лучше — произнес Дорофеев — Просто то, что я узнал о Сурганове, тогда шокировало меня. Это нас с вами Сурганов поссорил.

***
Гаврикова увезли в морг больницы и все знали, что-то был не совсем просто несчастный случай. И многие пациенты больницы стали стороной обходить Сурганова Андрея. Они его стали боятся после рокового, такого вот, случая в городской психиатрической клинике. Даже весь состав медклиники, как-то переменился после этого несчастного случая.
Все стали обходить стороной на прогулке и вообще не разговаривать с ним. Этот случай с Гавриковым отодвинул ее возлюбленного Сурганова в сторону ото всех, и это было то, что нужно. Она просто его хотела и думала, как получись его, хотя бы на одну ночь и так, чтобы никто не узнал об этом.
Она даже стала думать, как заполучить его и вывезти из самой клиники к себе домой. Она так его теперь хотела, что еле сдерживалась при их беседе и сила тяготения и страсти росла, и Вероника Климова не могла ее остановить.
Она всю дорогу думала об этом пока ехала на своей легковой машине домой. И чем больше думала, тем ее это затягивало, и с такими вот мыслями она легла спать в свою в спальне домашнюю постель. Не заметив, как крепко уснула, после выпитого снотворного, потому, что никак из-за возбуждения и дикого теперь сексуального желания не могла уснуть. Она в тех думах так перевозбудилась, что снотворное просто было необходимо, иначе она бы никогда не заснула. Да еще после этой нелепой и странной трагической для всей ее больницы смерти Гаврикова. Этого рокового таинственного и необъяснимого ЧП, которое еле ей как главному врачу городской Красноярской клиники имени Ломоносова удалось замять. Еще эта Гальперина со своими о Сурганове вопросами. Любопытство той к ее пациенту ее взбесило.
— «Ей, то чего от него надо?!» — Климова разозлилась на коллегу по работе — «Диссертацию по нему писать собирается, что-ли?! Если будет к нему лезть!».
Ее мысли оборвались, и она крепко уснула, уже снова у себя дома и лежа в постели. После горячего душа и раздевшись, почти до наготы и как обычно в белых шелковых плавках и одной в кружевах тельного цвета ночнушке. Выставив под этой ночной кружевной сорочкой вверх полные торчащие сосками свои голые без бюстгалтера груди. Раскинувшись навзничь и раскинув в стороны тридцатилетней одинокой и красивой женщины на своей в белых простынях постели руки.
И вдруг Вероника внезапно проснулась. Или ей так показалось, но она вроде не спала. Она почувствовала, чье-то присутствие в своем доме и испугалась. Она вообще не понимала, спала она именно сейчас, или нет. Но если это был сон, то очень сильно был похож на реальность.
То, что она увидела, потрясло ее, и до жути напугало. Напугало очень сильно. Такого с ней не было никогда. Она никогда не могла даже подумать, что увидит такой кошмарный и невероятно реалистичный сон.
Она проснулась или думала, что проснулась, но если это был действительно сон, то был потрясающе ясный и четкий. Она увидела его. Сурганова Андрея только в молодом совсем возрасте, еще лет, наверное, двадцати или даже чуть моложе, но она узнала его.
Это был точно Сурганов Андрей. И он стоял на фоне ночного окна в свете яркой луны. Он был не один. Его сопровождал огромных размеров лев с шикарной растрепанной гривой.
Андрей был несравненно молод и красив. Лет двадцати на внешность. Она его не видела таким. С красивым молодым лицом как у ангела и более высокого роста, чем в реальности. С длинными волнистыми русыми волосами. Не теперешними остриженными почти под ноль, седыми и щетиной на лице, сорокалетнего больного мужчины. Здесь же совершенно гладким лицом и с красивой ямочкой на подбородке.
Он мгновенно околдовал Веронику в том ярком освещении одинокой луны. Такой же одинокой, как и он сам. Словно сошедший со светом ее к ней в квартиру и прямо в ее Вероники спящей спальню.
Вероника, соскочив на широкую свою женщины задницу, поднялась на постели, и, жутко напугавшись, прикрыла лицо одеялом.
У нее задрожали коленки. А под белой шелковой в кружевах ночьнушкой в груди застучало сердце. Но, она не могла произнести ни звука. А только смотреть на то, что только что увидела.
Лев не произнеся ни звука, отошел в сторону и лег у стены в полумраке ее спаленной комнаты большой городской квартиры, замерев, и смотря своими горящими красноватыми огоньками львиными глазами оттуда на нее как каменный. А Сурганов Андрей пошел от окна прямо к ней, к ее постели. Удивительно, но он был совершено голым. Он вышел таким из своего яркого лучистого желтого лунного света. И был босоногим. Его шагов не было совершенно, слышно, только видно было, как он подходил к постели Вероники.
Он встал напротив ее постели, почти прижавшись голыми ногами к шелковым ее белым простыням и одеялу, и смотрел на нее.
— Ты, это?! — Вероника произнесла, еле слышно от жуткого страха не понимая, что это такое. Толи явь толи сон.
— Не бойся — произнес, похожий на Сурганова Андрея, стоящий совершенно голый, перед взрослой тридцатилетней совершенно одинокой женщиной совсем еще мальчик — Не бойся меня — он тихо ей и ласково повторил — Я пришел к тебе, как ты меня хотела. Пришел прямо с Небес. Меня привел мой лев.
В это время на самом окне появился, хлопая крыльями большой такой же, ястреб, и вскоре живность начала прибывать. Вокруг по всей спальной комнате носились летучие мыши, и передвигались практически бесшумно по полу вокруг Вероники постели разные звери. Летали бабочки и стрекозы. Запахло цветами и травой, и даже было слышно, как шуршит эта трава. Там ползали насекомые и змеи. И все вокруг стало вдруг неким сказочным потусторонним миром. Миром окружающим ее ночную постель. И даже стало светло как днем. Все светилось ярким лучистым светом, и Климовой Веронике стало хорошо внутри, глядя на него на этого тоже светящегося ярким теперь светом молодого человека, так похожего на ее подопечного больного Сурганова Андрея. Ей не стало почему-то теперь страшно. А наоборот она захотела его еще сильнее, чем прежде. И отбросила свое в сторону одеяло, приглашая его к себе в постель.
— Не бойся меня — он еще раз повторил — Ты ждала меня и хотела меня любовь моя, и я пришел к тебе. Пришел из того мира. Пришел изгнанником и одновременно Богом, пока спит мой второй повелитель и спит моя королева. Я хочу любить тебя, Вероника.
Она протянула к нему руки. А он нагой и красивый светящийся в лучах желтой луны склонился к ней.
Вероника осмотрела его всего и сошла просто от всех своих плотских желаний с ума. Глядя на его голую молодую стройную мужскую фигуру и голые полностью босоногие ноги. Она смотрела на то, что было между них, и у нее Климовой Вероники, врача психотерапевта и профессора городской психиатрической клиники имени Ломоносова закружилась голова.
Вероника сама не понимала, что сейчас с ней, но у нее давно не было вообще мужчины, и тем более такого еще молодого. Она была, просто обезумевшая, как бешенная сейчас самка, жаждущая продолжения рода и детей. И не соображала, что твориться. Она не видела больше никого и нечего, только его. И теперь, тот его торчащий возбужденный мужской молодого парня член, в ее сторону.
Вероника упала на подушки черноволосой коротко стриженой головой, раскинувшись на постели. И не сводя своих восторженных околдованных жаждущих любви глаз с этого ангела любви, пришедшего этой ночью к ней. Синеглазого и красивого лицом и нагим полностью телом. С длинными до плечей кучерявыми вьющимися белокурыми волосами. С глубокой ямочкой на гладком мальчишеском подбородке.
Вероника была шокирована и одновременно до безумия очарована. Этим неземным потусторонним колдовством.
Но, не произнося ни слова и без всяких вопросов, тут же, стянула с себя свои с широкой задницы и округлых женских бедер ног кружевные шелковые белые плавки. И раскинула в стороны, не говоря, ни о чем свои тридцатилетней женщины полные в бедрах и голенях голые ноги, задрав руками вверх свою белую из шелка кружевную ночную рубашку. Подставляя свою раскрытую обросшую черными волосами по лобку промежность. У нее произошла мгновенная течка. Сразу и она это почувствовала от перевозбуждения. Она Вероника почувствовала, как потекло изнутри ее влагалища вниз, и как он лег на нее и накрыл своим телом. Вонзив свой тот торчащий молодой длинный возбужденный детородный член в ее промежность. А она, вскрикнув, почувствовала его внутри себя. Почувствовала боль и наслаждение, переходящее от боли к экстазу.
— Я вся твоя — простонала, страстно дыша, она, и заерзала из стороны в сторону на его том детородном члене по постели, запрокидывая свою в короткой стрижке черноволосую голову на подушках — Возьми меня ангел! Возьми меня!
Она практически закричала, вцепившись сначала в его плечи и вонзая свои острые на растопыренных женских тонких пальцах ногти, потом, быстро переходя по его шее и лицу, вцепилась в его длинные вьющиеся, почти белокурые волосы на голове.
Сжав их в своих пальцах как в тисках намертво и откинувшись назад и позволяя ему целовать свою с торчащими затвердевшими от возбуждения большими сосками под ночьнушкой полную женскую грудь. Сама же в сексуальной агонии и неуправляемом диком бешенстве задергала его голову из стороны в сторону. Совершенно не контролируя себя, извиваясь змеей на своей ночной постели.
Вся ее постель покрылась травой и древесными тропическими лианами. По ней ползали насекомые и змеи. По ней самой и по, этому молодому ее любящему ее страстно и неистово своим детородным твердым возбужденным членом любовнику. Вся спальня наполнилась дикими лесными звериными звуками и птичьим щебетанием и трелью.
Что это было, сон или что?
Она, наслаждалась любовью, позабыв обо всем на свете. Закатывая свои под лоб от наслаждения женские синие глаза, и открывая их, время от времени смотрела на него, своего молодого очаровательного любящего ее этой ночью любовника. Вцепившись в его длинные вьющиеся мягкие волосы, подтащив его голову к своему лицу и целуя его. Его в лицо и в его губы страстно и дико. Глядя в бешенной радости и удовольствии глазами в его сейчас вверх, под верхние веки, закаченные как у мертвеца синие глаза, и приоткрытый в тяжелом страстном дыхании и диком сладостном стоне и любовных страданиях рот, языком вылизывая как дикая кровожадная хищница его гладкий молодого двадцатилетнего ангела мальчишки щеки и с глубокой ямочкой подбородок.
А он терзал ее влагалище взрослой женщины своим торчащим и раздувшимся, длинным детородным членом. Загоняя его в женскую промежность взад и вперед, сжав свои голые ягодицы и вытянув обе голые до задника постели ноги. Промеж ее раскинутых в стороны ног под постельным наброшенным на них обоих покрывалом.
Вцепившись руками в края постели и выгибаясь все сильнее и сильнее, запрокидываясь вверх и назад, припадая голым своим животом к ее такому же голому животу.
Она, вдруг ощутила, как кончила. И как кончил он. И вообще, отключилась на какое-то время, но этого хватило, чтобы всему исчезнуть. Всему этому сказочному лесному живому миру. Вместе с этим молодым, таким же сказочным и безудержным в любовном сексе любовником.
Исчез то т огромный лев, и все птицы и звери. Насекомые и змеи. Все исчезло и улетучилось в темной ночи, как не бывало. И Вероники спальня снова стала спальней. Обычной спальней на девятом этаже городской Красноярской многоэтажки.
Все закончилось. Он покинул ее. Покинул и исчез, как и его огромный лев и все вокруг. Так же внезапно, как и появился.
Осталась только приоткрытым спаленное окно. В котором, продолжала светить яркая желтая одинокая, как сама Вероника Климова Луна. Прямо в синие ее шокированные опять женские, но удовлетворенные дикой непотребной и страстной любовью глаза.

***
— Я, получила разрешение от Азраила — произнесла Изуфуиль — Он разрешил тебе вернуться домой, назад. Наш мир потерял контроль без тебя, Вуаленфур.
И Небо обеспокоенно этим.
Изуфуиль снова лежала с ним рядом в постели и в больничной его палате. Прижимаясь к нему, целовала своего любимого в губы, глядя в его черные темного ангела, широко открытые навстречу ее пристальному любовницы взгляду глаза.
— Вот как? — произнес ангел Вуаленфур — А что же раньше, никого это не беспокоило? Дали возможности лярвам, делать все, что угодно в моем мире? Ни отец, никто другой не проявил интереса ко мне, только вот сейчас?
— Отец, отдал тебя мне — произнесла, помолчав и не ответив на вопрос ему Изуфуиль — Я встретила его в нашем с тобой озерном дворце любимый. И он сказал, что пора возвращаться и брать бразды правления в свои руки.
Изуфуиль нагая, и безумно красивая и лицом и телом лежала с ним, рядом прижавшись к нему и ласкала его снова губами.
— Значит, Азраил? — произнес, глядя в потолок больничной палаты, ангел Вуаленфур — Значит, Небо дало добро на мое возвращение?
— Да, любимый — ответила она ему — И мы будем, снова все вместе. И я, и ты. Единым целым.
— Боже, Изуфуиль — простонал от боли в своей обнаженной мужской тяжело дышащей груди ангел Вуаленфур — Все это ради только моего спасения. А этот несчастный? Как же он?
— О нем, не беспокойся, любимый. Он только будет рад, что вернется в реальный земной мир. Но зато там, все ждут твоего возвращения — произнесла она — Они ждут, Вуаленфур. Все говорят, про своего отца Азраила. Даже, изменники.
— Любимая — промолвил нежно Вуаленфур и поцеловал свою любимую Изуфуиль — А как же земная здесь теперь моя жизнь? — он снова ее спросил, оторвавшись от поцелуя и глядя своими глазами ангела в женские меняющие постоянно цвет глаза любимой — Я ведь ее еще до конца искупил свое наказание.
— Не важно, любимый мой — произнесла ему, дыша страстно и любовно в лицо жаром своей демонической души Изуфуиль — Я уже всех уговорила. И они обещали вернуть тебя мне. Я сама тебя заберу, когда прейдет время. Сама приду ночью и заберу тебя. Вместе с Азраилом.
— Значит, я увижу свой мир, Изуфуиль? — произнес ангел Вуаленфур.
— Да, любимый — произнесла, сливаясь с ним в новой сексуальной ласке Изуфуиль.

***
Тираннозавр искал добычу в окружении целой толпы черных лярв. Он искал покончившего с собой полоумного Гаврикова. Они все его искали. Все.
Черный лес был залит буквально диким ревом, сотрясающим все пространство инфернального мира. По черному лесу мелькали черные тени. И слышался треск падающих деревьев и тяжелый топот ног громадного созданного больным разумом и страхами детства Сурганова Андрея хищника.
Жертва хотела жить и ловко пряталась среди черных деревьев под их торчащими кривыми толстыми корнями и ныряя в густую похожую больше на некие щупальца живых морских актиний траву.
Покончивший с собой Гавриков хотел жить. И спасал свою брошенную, как самоубийца проклятую человеческую душу. Он ловко нырял в густые те заросли травы и наконец, выскочил из черного леса и понесся в сторону черного блестящего с застывшей водой огромного озера.
Он хотел достичь зарослей камышей на его берегу. Стремясь быть, не увиденным всеми, теми, кто его преследовал.
Они проникли к нему в его больничную одиночную закрытую палату. Они заставили залезть Гаврикова в петлю. Проникнув в его сумасшедший мозг, и заставили повеситься. Тени. Черные, блуждающие по его той палате тени. Они разговаривали с ним с Гавриковым, ругали его и били его. Они мучили его сознание и его самого и вот он теперь в полном их распоряжении, и пытается спастись.
Сначала Гариков полетел по какому-то светящемуся туннелю и оказался на каком-то поезде, поезде мертвецов. Он сразу туда попал, когда умер от удушья в петле. Но не доехал до места назначения, куда уезжают многие умершие как висельник. Как самоубийца.
Его просто выкинули из этого поезда и прямо на ходу.
Это сделали они. Черные с черными глазами в черной одежде. Они гнались по поезду за ним, распихивая всех умерших. И он, просто выпрыгнул из того поезда на ходу и сначала попал в какую-то полуразрушенную деревню. Упал на какие-то гнилые истлевшие доски, под собой и чуть было не провалился в заполненную под ними грязной черной водой яму.
Это было, как он понял могила и эта деревня это кладбище. Больничное кладбище, куда увозили умерших никому не нужных безродных больных и увезли мертвого висельника Гаврикова. И тут среди блуждающих душ мертвецов, они настигли снова его душу. Они, почти прошли мимо него, но увидели его, и трое из них напали на него, и он еле отбившись, бросился снова бежать.
Он бросился бежать и здесь же недалеко забежал в какое-то подземное помещение, похожее на какой-то бар. Бар мертвецов и тех жутких поедающих на его глазах души умерших, разрывая их по частям или высасывая как трупные черви или пиявки сущностей с черными глазами и острыми как иглы зубами.
Гавриков бросился к черному корявому лесу. За которым было большое сверкающее водой озеро. Среди окаймляющих его черных скалистых словно вырезанных из листов бумаги нарисованных рукой неизвестного сюрреалист художника гор и прилепленных к белому фону. За которым, просто не было уже ничего. Там была только пустота. Черный кружащийся вокруг этого потустороннего мира все пожирающий живое и не живое хаос.
Гавриков сумел добежать до разбросанной неведомой силой железнодорожной из гравия насыпи и нырнуть за лежащие здесь же недалеко в стороне железнодорожные раскуроченные и раздавленные цистерны. Проскочив сквозь вывернутые как по спирали рельсы и валяющиеся оторванные колесные пары вагонов.
Он, нырнув за одну из цистерн, осмотрелся перепуганными глазами и на отдалении увидел бетонный забор и трубы какого-то завода. Этот черный кошмарный лес, из которого Гавриков, или точнее его душа выскочил и эта железнодорожная насыпь и стоящий на отдалении странный мертвый какой-то с трубами завод. И вот это огромное, просто до тех самых гор озеро. С живыми шевелящимися высокими камышами. А возле них детская, громко скрипящая в своем вечном и неустанном движении карусель, в вечном кружении, словно на ней все время, кто-то кружился.
Гавриков понял, что конец его уже близок и бросился снова бежать, выскочив и снова сумев уже здесь вырваться из когтистых лап этих человекоподобных чудовищ.
Они его преследовали по тому жуткому лесу, загнав сюда к этой железнодорожной насыпи и этому озеру.
К погоне подключился еще какой-то жуткий зверь, похожий на большого хищного древнего доисторического ящера тираннозавра, который сам, пожирая все и всех рядом с собой, несся теперь тоже за Гавриковым, как за основной своей целью и жертвой. И, казалось, картинка, сменяет картинку. И везде ему не давали покоя. Ни этот чудовищный кошмарный призрачный монстр. Ни те, кто прыгал вокруг него с зубастыми пастями и перепончатыми крыльями на длинных с острыми длинными когтями лапах.
Он побежал к этому черному сверкающему стоящей и неподвижной водой озеру. Это единственное место, где можно было, возможно спрятаться и укрыться от преследователей, хотя бы в густых зарослях прибрежных камышей. Там вода, и там он рассчитывал, нырнув в воду, поплыть подальше от этого смертоносного страшного берега, где вероятно его не достанут эти твари инфернального мира.
Но, только добежав до берега, он Гавриков, увяз в береговом иле. Увяз как в болоте. И его ноги провалились в сам берег озера, в топкую жидкую глину. И он стал тонуть. Тонуть у самых камышей и той крутящейся с громким жутким скрипом карусели.
Он, просто и очень быстро, проваливался в этот топкий ил, стремительно и ничего не мог сделать, как только закричать. И звать на помощь, ощущая, как его тело разъедает эта илистая вязкая масса. Поедая и растворяя в себе.
Это была ловушка. И, вскоре, крича и зовя до последнего на помощь, он просто исчез. Его не стало. Лишь эхом разлетелся его крик по округе и вдоль берега призрачного черного поедающего все, что еще живое озера. Озера, где мелькали и сверкали серебром маленькие снующие рыбки. И лишь вращалась карусель, и разносился теперь детский веселый смех среди свисающих озерных камышей, наклонившихся над тем местом своими макушками, где был съеден топким вязким илом душевнобольной здоровяк Гавриков.

***
— Не понимаю, Вероника Георгиевна — произнесла Гальперина Регина Олеговна — Этот Гавриков, сам был не лучше Сурганова. У нег о съехала окончательно крыша, и он кричал все время о каком-то нависшем над их больницей кошмаре. Он был также полностью весь зациклен на всем потустороннем. И он жутко не любил Сурганова. До сих пор не пойму, за что? Они даже не разговаривали, вместе не общались. Но при встречах на прогулках этот Гавриков все время лез в драку на Андрея Сурганова. Клялся его убить. И вот повесился.
Но Вероника Климова ее, совершенно сейчас, не слушала. Она думала только о нем. О том мальчике, лет двадцати со львом в ее спальне. Поразительно, похожем, на ее Сурганова Андрея. Она не могла понять как? И этот Сурганов смог повлиять на нее. Она попала сама под воздействие чего-то потустороннего и необъяснимого связанного с ним. Возможно, что-то гипнотическое и сильное. И может, уже вся больница лечебница заражена этим как некой инфекцией. Но она не стала спрашивать никого пока о чем-либо. Если даже она и оказалась в руках такой силы. То она была довольна и счастлива, что на ее пути вечно одинокой женщины и врача, оказался этот невероятно странный мужчина.
— «Мой ангел. Мой искуситель» — она про себя думала, одурманенная прошлой сладостной сексуальной незабываемой ночью
Климова хотела снова такую ночь. И такой секс. Захотела увидеть того льва, и тот сказочный волшебный дикий лес с животными, птицами, насекомыми, змеями.
— «Любимый» — она про себя, восторгалась. И все еще как в дурмане, еле приходя в себя — «Я хочу тебя снова, хочу».
У Вероники закружилась от нахлынувшей эротической, как океанская бурная и теплая волна голова и она прислонилась к больничной в коридоре стене. Внутри ее все загорелось, и жар охватил все женское тело. Навострились, возбужденно на груди под тугим бюстгалтером соски. А промеж ее ног там внутри, где-то глубоко в промежности все зазуделось и зачесалось.
Вероника с трудом привела себя в форму и норму. Собравшись с мыслями в своей главного врача психотерапевта голове. Нужно было работать. И, о ее вот такой незабываемой прошлой сказочной любовной ночи, никто не должен был знать или хотя бы подозревать, что с ней что-то сегодня не так. Но у нее это плохо получалось.
Она сама не могла осознавать, что с ней происходит, стоило ей только поддаться тому, что воздействовало на нее. Она Вероника Климова уже и не слушала толком свою коллегу по работе Гальперину Регину Олеговну. Она не выходила из состояния постоянной сексуальной эйфории, то погружаясь в нее, то возвращаясь обратно. Все кругом было в розовых тонах, и Вероника еще хотела того, что пережила прошлой ночью. Любовная страсть все сильнее захватывала ее, и все мысли были только о нем о Сурганове Андрее.
Это походило на некое волшебное сильное колдовство. И она стала всему этому доступной жертвой.
Вероника сама не понимала, как утром добралась до своей психбольницы. Как сама вела свою машину по дорогам Красноярска, среди чудовищного автомобильного движения и не попала в аварию. Она действительно плохо и полноценно осознавала все вокруг под состоянием пережитой любовной неудержимой ночной страсти. И все-таки, как-то доехала до работы. И как-то дошла до кабинета на втором этаже больницы.
— Здесь, есть связь — Вероника произнесла совершенно, машинально, глядя куда-то в сторону в окно из своего кабинета со второго этажа больницы.
— Вы думаете? — задала вопрос удивленная Гальпернина Регина Олеговна.
— А, что это еще может быть — ответила ей Вероника Климова — Так же, как те две женщины самоубийцы.
— Кто-то стоит за всем этим? — спросила врач психотерапевт Регина Гальперина.
— Не знаю, Регина — ответила ей, вся светясь от счастья и радости, главный врач клиники Климова Вероника Георгиевна — Не знаю — повторила она, стараясь не смотреть на свою коллегу и отворачиваясь в окно кабинета — Но хотела бы узнать. Может, это сделал его Сурганова друг. Или, как он говорит, ангел смерти Азраил. Сурганов говорил о нем много. Он говорил, что помнил, как появился второй раз на свет из некоего черного пучка искрящегося света. Что частью этого света был сам Азраил. И уже как некий ангел Вуаленфур. И как Азраил его носил на руках по местам погребений и местам вместилища самой смерти. Даже родная земная и покойная его мать не знала, где душа Сурганова первенца ее малыша была еще и где витала.
— Он просто уникален, не так ли, коллега? –произнесла Регина Олеговна Гальперина.
— Я, Регина, сама, не менее вашего, потрясена его рассказами – произнесла, она своей коллеге врачу психотерапевту Гальпериной.
И быстро глянув на коллегу врача, снова отвернулась в окно, скрывая свои бегающие, и словно пьяные от новых охвативших ее сексуальных ощущений синие глаза.
— Простите меня, Вероника Георгиевна — вдруг произнесла Регина Олеговна Гальперина — Но, что с вами сейчас происходит?
— Что-то происходит? –произнесла Вероника Климова. И посмотрела, своими точно пьяными синими, делая их удивленными, глазами Климова на свою коллегу по работе – Что? Что-то не так Регина Олеговна?
— Нет, но вы сегодня, какая-то странная Вероника Георгиевна — произнесла врач психотерапевт Гальперина — Вы болеете?
— Да, есть немного — произнесла, быстро снова, посмотрев, на коллегу по работе Вероника Климова, и отвернула свой опьяненный воспоминаниями любовных прошлой ночью утех взор снова в уличное окно своего кабинета — У меня подпрыгнуло кровяное давление. Наверное, утром много кофе выпила.
— И вы, приехали на работу — произнесла Гальперина — Могли взять отгул на сегодня. Я бы вас подменила, Вероника Георгиевна.
— Нет, ничего, Регина Олеговна — произнесла Вероника Климова, пытаясь взять себя снова в руки и глядя на Гальперину Регину Олеговну – Справлюсь. Что там дальше?
— Дальше то, Вероника Георгиевна, что наш Сурганов Андрей Викторович – Регина Гальперина, продолжила разговор — И в самом деле с кем-то там контачит. И все это реально воздействует на всех в нашей больнице. Эта смерть Гаврикова. Не простой, видимо случай. Гавриков проклинал все время Сурганова, и кидался в драку на него. Нелепая смерть и завязанная каким-то образом именно на него. Еще в больнице есть присутствие чего-то, что будоражит всех и говорят ночами бродят какие-то черные тени. Так говорят наши пациенты, и даже охрана больницы. Вроде того, что тени издают какие-то даже странные громкие глухие звуки и слышен, будто шепот всюду по больничным коридорам. Наши больные все в панике. И им приходится делать постоянно уколы и давать успокоительное.
— Есть причины для беспокойства – произнесла, как бы, так от себя Вероинка Климова, чтобы поддержать разговор, хотя сама все думала о нем, о том молодом совершенно голом, так похожем на Сурганова любовнике мальчишке, что любил без стыда и совершено бессовестно и нагло ее прошлой ночью. А она, позволяла с собой творить такое, сама почему-то повинуясь, ему, в той любви. И получая массу половых наслаждений. И хотела снова того же.
— Есть, Вероника Георгиевна — произнесла Гальперина — Я обеспокоена всем этим. Все это началось с появлением нашего Сурганова здесь у нас Все это, явно не совсем чисто. И можете смеяться, Вероника Георгиевна, но мне самой не по себе сейчас в этой нашей больнице. Вполне возможно, Сурганов и впрямь с кем-то контачит, как сам говорит. И я, думаю, стоит ему в этом все же верить.
— Вы думаете, Регина Олеговна? — смотря странно, и загадочно улыбаясь на Гальперину, произнесла Климова — Раньше вы сами утверждали, что это все выдумки сумасшедшего.
— Может, оно и так, Вероника Георгиевна — произнесла Регина Гальперина — Но доля истины, там все же есть.
— Я думаю, вся тайна кроется в самом Сурганове Андрее — произнесла Гальпериной Климова — И, возможно в его даже родственниках. Например, в умершей его матери. Или брате, или сестре. Может даже в отце. Интересно, кто его сам отец. Вернее, даже два отца. Биологически один. А вот второй, кто?
— Один земной, второй? С его же слов – произнесла Гальперина Регина Олеговна..
— Именно второй — Вероника ей произнесла уже не в силах выносить весь этот разговор, когда все горело внутри и зуделось промеж ног — И, вообще, Регина Олеговна, займитесь другой работой и не лезьте к Сурганову с вопросами.
— Ангел Смерти – произнесла Регина Олеговна.
Вероника вдруг, поменявшись в своем настроении, набросилась нервно на коллегу по работе. Надо было быстрей избавиться от назойливой коллеги и, быстрей выгнать ту из своего личного врачебного кабинета.
— Я и не лезу, Вероника Георгиевна — произнесла, ошарашенная такой переменой в настроении старшего врача клиники на нее Регина Олеговна Гальперина — Я к нему еще ни разу даже не подходила — она поспешила ответить, смотря своими удивленными и растерянными карими глазами в широко открытые синие недовольные и сейчас сердитые глаза Вероники Климовой.
— Вот и не подходите, пожалуйста — ответила ей Климова – Займитесь, лучше пациентами Матюшенко и Савиной. Они стали какие-то отстраненные и ушли в себя. Вот и поработайте над этим.
И лицо Вероники стало снова счастливым и радостным, и она еще добавила — Да и по расспрашивайте поподробнее, о тех странных звуках и черных блуждающих тенях, особенно охранников в нашей больнице.
— Хорошо, Вероника Георгиевна. Займусь, завтра же ими — произнесла, не понимая, что происходит с ее коллегой по работе и главврачом психбольницы. И почему, так Климова ухватилась за этого Сурганова Андрея.
— Прекрасно – произнесла, выпроваживая Гальперину Регину Олеговну из своего кабинета, Вероника Климова, собирая свои вещи – А я все же поеду домой. Что-то мне действительно не очень здоровиться.

Мой, змей искуситель

Она думала сейчас только о нем. О том мальчике и той ночи, и, закрывшись в своем кабинете, руками массажировала свою промежность и не могла удержаться от всего этого.
Она, выпроводив, свою коллегу врача психотерапевта Гальперину Регину Олеговну, бросив собирать свои вещи и собираясь домой, закрылась на ключ и замок в своем личном кабинете на втором этаже клиники.
Странно, но Вероника Климова не испытывала никакого стыда, когда делала это. Она просто от этого не могла удержаться. У нее была как у бешенной жеребицы течка. И она ощущала это. Там между своих женских ног. Там в глубине ее воспаленной новой нахлынувшей любовной страстью под ее лобком укрытым черными волосами промежности. Там внутри все просто горело, не давая Веронике покоя. Она ощутила, как промокли ее плавки, под длинной до колен черной женщины врача юбкой.
От текущих выделений. Как ее промежность просто не закрывалась. И ее пальцы обеих рук, полностью входили туда и обратно, через края половых губ ее влагалища и Вероника не могла ничего с собой поделать.
Вероника Климова задрала черную свою до колен вверх юбку и спустила вниз по бедрам расставленных в стороны в нейлоновых чулках ног свои плавки. Она носила чулки, а не как большинство женщин колготки. И была приверженцем этой давней традиции. И поэтому было ей проще добраться до своей промежности своими пальцами, не расстегивая даже вверху держащий под той черной юбкой ее нейлоновые на ногах, на застежках чулки пояс. Она просто спустила вниз свои белые с широкой задницы, и крутых бедер те плавки и делала это…
Она застонала, кончая, и снова продолжила это делать. Все как той ночью. Когда тот молодой ангел входил в нее. Она просто перемарала все свои белые простыни своей кровью и этой половой смазкой под собой. Она помнила, как раскинув, широко свои полные женщины лет тридцати ноги, получала удовольствие от его детородного торчащего и твердого как металлический стержень члена. Ощущая, как он, скользя, проникает туда и обратно по стенкам ее раскрытого перед ним влагалища. Чувствуя его всего внутри себя, и без конца кончая. Тогда она была на седьмом небе от неописуемого сладострастного любовного счастья, и вообще не контролировала себя как женщина, так же как и сейчас не могла остановить то, что овладело ее телом и сознанием. И она не могла никак остановиться.
Что тот молодой Сурганов с ней сделал прошлой ночью? И кто он был на само деле? Но ясно было одно. Он не был полностью человек. И Вероника Климова это только окончательно сейчас поняла.
Она даже не понимала, как доехала до работы в таком состоянии, шеркая ляжкой в нейлоновых чулках одной ноги о другую и ерзая своей женской широкой задницей по автомобильному сиденью. Она буквально своей налившейся и жаром пышущей грудью навалилась на руль своей машины и в глазах стояли розовые круги от нахлынувшей сексуальной эйфории, которую не было возможности теперь под наступивший вечер унять. Надо было собираться домой, но она продолжала это снова и снова.
Она громко застонала глубоко, и тяжко дыша всей своей налившейся жаром под верхней одеждой и в лифчике женской полной с навостренными сосками грудью. Ощущая сдавленную ее бюстгалтером и готовую вот-вот выпрыгнуть из него и соски твердые и рвущиеся на свободу. Снова ощущала его губы того молодого Сурганова Андрея на своих торчащих сосках и кусающие их его зубы. И закатив свои синие глаза, Вероника шеркаясь и ударяясь в состоянии глубокого сексуального экстаза об стены своего кабинета спиной, обрывая шторы и жалюзи на окнах, продолжала делать то, от чего не могла остановиться, пока не отключилась совсем и, не свалившись в полной бессознательно отключке на пол своего кабинета.
Вероника просто сошла с ума за одну единственную ночь. Ночь пережитой страстной и безудержной любви. Она не хотела выходить из своего кабинета на втором этаже больницы и понимала, что сходит сама теперь с ума. Но снова хотела его. Сурганова Андрея. Ее мысли были только о нем. Он заполнил полностью ее давно уже одинокой женщины лет тридцати рассудок. Она, хотела его. Хотела его сейчас, любого. И того Сурганова и этого. Обоих сразу.
Ей было сейчас даже дурно.
Ее затошнило и стучало громко в ее груди любовью распаленное женское сердце. Заболела голова, когда она пришла в себя и поднялась с пола своего кабинета, напуганная всем, что ней происходило до смерти и одновременно счастливая от всего пережитого.
— Что ты со мной сделал?!- она произнесла громко и стеная сейчас – Отпусти меня! Мой, змей искуситель!
Еще утром Вероника Климова знала, что сейчас нужно все бросить и ехать домой. В таком виде ей здесь не место. Она сейчас не выглядела как главный врач своей психиатрической городской клиники. И желательно, чтобы ее в таком вот виде увидели здесь. Особенно ее коллега Гальперина Регина Олеговна. Достаточно было и охранников на воротах больницы. Вероника еле отработала день и вот сорвалась, закрывшись в своем личном главного врача психотерапевта кабинете.
Вероника не знала, как с этим справиться. Это было выше ее всех женских сил, как врача психотерапевта. Выше всех ее возможностей как женщины и специалиста. Она хотела бросить все и бегом бросится к нему к любимому своему в его палату. Там закрывшись с ним заняться снова любовью. Пусть даже с сорокалетним и уже седым, но именно с ним с Сургановым Андреем. Не задавая ему никаких больше вопросов и не дожидаясь от него ответов.
Что он с ней сделал? Вероника не знала, и не могла с этим справиться. Она просто стремительно и неизбежно сходила с ума от дикой необузданной теперь к своему любимому пациенту любви. И только об этом сейчас думала.
— Любимый! Любимый мой! — повторяла она — Мой искуситель! Мой змей искуситель!
Вероникой овладел страх. Страх и новая любовная страсть. Она не понимала вообще, зачем приехала сегодня на работу. Но нужно было ехать снова домой, и как можно быстрее. Как можно, быстрее покинуть свою больницу, пока никто ее такой не видел здесь.
— Любимый! Любимый, мой искуситель! — она говорил негромко, страстно дыша про себя — Я твоя! Только твоя! Всегда твоя!

***
С самого утра что-то не так. Какое-то внутреннее беспокойство. И никто за ним не идет, чтобы отправить на прогулку. Уже было время обеда, но в больнице стояла странная тишина. И он лежал на своей постели.
А что тут было еще делать? Только сидеть у окна или лежать на постели пока не прейдут за тобой и не начнут свой допрос. По крайней мере, хоть прогуляться можно от этой практически тюремной камеры больничной палаты до кабинета главного врача больницы.
Странно как-то теперь тихо в клинике. Андрей встал с постели и подошел к дверям и прислушался, прислонив ухо к металлической двери.
Было там за дверью тихо.
Все возможно еще после вчерашнего трагического случая в больнице. Все из-за повесившегося, вероятно Гаврикова, который лез постоянно на утренней прогулке в драку.
Андрей отошел от двери и снова сел на постель и посмотрел оттуда в зарешеченное металлической решеткой окно. Он посмотрел на темнеющее вечернее небо. Оно было темно-синим. И его затянули пасмурные тучи.
— Снова дождь — произнес он сам себе как сумасшедший — Ночью был тоже и опять дождь. Солнца вообще мало.
Он улыбнулся и подумал, что здесь все разговаривают сами с собой и это вполне нормально. Ведь это психиатрическая городская клиника. Это вполне нормально для городского дурдома.
А сколько таких вот как он, дураков там еще за оградой и забором больницы. Особенно сейчас, когда в стране такой вот продолжается беспредельный бардак во всем. Сколько народа просто по-тихому сошло с ума итак живет в этом огромном как наша страна дурдоме. Не то, что было раньше. Раньше, и очень давно, когда мама была Андрея еще жива. Даже, когда он еще был ребенком.
Он вспомнил свою снова маму. Просто ее вспомнил. Он не видел ее уже давно в своих потусторонних снах. Даже на отдалении, но так теперь хотел ее увидеть.
Мама давно ушла в верхние пределы этого живого земного мира. Давно он и его брат Сергей потеряли ее. Остался еще живым только отец, который там в том поселке Молодежный живет с его братом и сестрой Еленой. Там перебиваются с копейки на копейку. Ели сводя концы с концами. В этом поганом мире, мире бедных и богатых.
Андрей вспомнил свою маму и захотел к ней. Он только думал о ней и о том времени, когда он был единственным сыном пока еще у своих родителей.
Да, время течет и все меняется, но он не хотел теперь, чтобы все текло и менялось. Он Андрей Сурганов хотел вернуть себе, то драгоценное время, когда он был еще мальчишкой. Совсем мальчишкой и жил с мамой и папой в той еще старой двухкомнатной квартире на улице Терешкова.
Он просто хотел вернуть тот мир. Спокойный для него мальчишки мир. Где только он и его мама и папа. Вернуть свое детство и любовь родителей и их о нем заботу.
Он хотел вернуть свое детство. Детство, которое уже не вернуть. Таков этот жестокий мир. И он Сурганов Андрей Виктороыич подумал опять о смерти. У него вновь заболело сердце, и навернулись слезы на его глазах.
Сердце вновь дало о себе знать. Боль распространилась по всей его груди, и он снова вспомнил свои сны. Сны блужданий по запредельным мирам. Там куда попадают только мертвые или живые, такие как он Сурганов Андрей, по определенным причинам. Может как избранные.
Она приходила к нему этой ночью. Она сказала, что за ним прейдет уже очень скоро сама смерть. И вот заболело сердце.
— Скорей бы — произнес Андрей Сурганов вслух и закрыл свои глаза уже лежа на постели — Скорей бы все произошло, и он вернулся туда, откуда появился на этот жестокий и безжалостный свет. Может он увидит маму. Может ему позволят с ней увидится. Может…
Снова больно колонуло в его груди под больничной рубашкой, и снова закружилась голова. Андрей руками начал растирать свою грудь, но боль ни проходила. Стало тошнить, и Андрей заерзал на постели, пытаясь отвлечь себя от боли и этой тошноты, думая о той, которая была здесь недавно, которая, толи наяву, толи во сне, приходила снова к нему. Этой прошлой ночью. Она обещала его любить и говорила даже о детях. Там в тех мирах, куда он приходил время от времени на то черное озеро. То из черного леса, то еще откуда-нибудь, откуда начинался его сон. Но всегда сюда в тот дворец и замок на том черном почти недвижимом как блестящее сверкающее водой зеркало озере.
Изуфуиль она называла себя. И любила его прошлой ночью. И обещала снова прийти и спасти его.
Ее слова были только о любви и скором его возвращении.
Он вспомнил, как первый раз встретил ее. Точнее, она пришла к нему, когда он дома после работы на Медпрепаратах еще лет практически десять назад в этом городе, приехав с работы сильно уставший от всей езды, уснул лежа на диване. Тогда еще была живой мама, и она готовила на кухне ужин.
И Изуфуиль пришла к нему.
Тихо и неслышно и невидимой подошла к нему, и буквально навалившись своей полной красивой женской грудью на него, прижалась к Андрею и прошептала, что любит его. И что он принадлежит ей и она ему. Что они одно целое и неразделимое. Как все кругом мироздание.
И он Андрей ощутил ее. Ощутил присутствие, и ее тело. Горячее как у живой женщины тело, гибкое и красивое на ощупь. Тогда же, он и увидел ее Изуфуиль первый раз.
Он словно открыл свои глаза и оказался в другом мире. Другом и живом мире, заполненным звездами, и он словно стоял перед этим звездным миром. У огромного окна. Окна без стекол. Окна открытого тому миру, в которое он Андрей Сурганов глядел. И с чем соприкасался и ощущал.
Ощущал даже ледяной холод того за окном мира и летящий в лицо звездный ветер и жар звезд.
Она ему сказала, что только из окна этого помещения виден этот мир, уходящий к самому Творцу и Богу.
Он стоял у окна того болотного замка и она лежала на красивой большой застеленной белыми простынями и звериными шкурами постели. Красивой огромной резной и золотой. Их постели на двоих. В самой глубине этой большой ночной комнаты. Комнаты освещенной только одним светом ярких струящих жизнь и смерть звезд.
Совершенно голая. С распущенными длинными вьющимися как змеи меняющими цвет волосами и сверкая такими же красивыми влюбленными в него глазами. Она приглашала его к себе. Она была его женщина. Женщина инфернального выстроенного его ангела Вуаленфура руками мира.
Женщина меняющая всю себя ради него. Применяя все, чтобы привлечь внимание своего любимого. От Медузы Горгоны до молодой совсем еще девчонки, жаждущей его ласки и любви, приходящей к нему ночами из того загробного мира сновидений. Мира мертвых. И он был сыном самого ангела Азраила. Как и живущий в нем и вне его сознания теперь демон Диамир. Жестокий и кровожадный. Захвативший тот его мир, но не способный справиться с ним. С Андреем Сургановым внутри его сознания и его тела.
Диамир правит пока тем загробным миром. Миром, пожирающим людские души. Души умерших, и где он бывает все время, когда спит.
Этот мир второго уровня. Его мир. Мир ангела Вуаленфура.
Снова колонуло, где-то внутри самого сердца и Андрей даже вскрикнул и простонал.
Он скоро туда уйдет, как ему обещали. Он разделится на трое. Уничтожив, разделением Диамира, и оставив его погибать в мертвом человеческом теле. И Вуаленфур сядет на свой положенный пустующий трон в том каменном из бетона и железа замке на том черном озере. А Андрей устремится выше. Туда, где, вероятно его будет ждать его родная земная мама. Возможно, он увидит ее, и она простит его за всю его беспутную земную жизнь. Одинокую и пропащую жизнь. Она простит его.
— Что врачи не идут — произнес он сам себе вслух — То, все не слазили с него, со своими вопросами, но теперь никого. Ни влюбленного в него главврача этой Климовой ни ее помощницы Гальпериной.

***
Он овладел ею. Прошлой ночью и свел с ума. Обычную земную женщину. Он пришел к ней в образе совсем еще двадцатилетнего мальчишки, нацепив лицо Сурганова Андрея, и овладел ею Вероникой Климовой. Овладел одинокой совершенно и не замужней тридцатилетней женщиной.
Он ангел Вуаленфур сын самого ангела смерти Азраила, в виде молодого Андрея Сурганова проник в ее квартиру на девятом этаже высотки в центре Красноярска. Проник и овладел. Овладел практически мгновенно.
Он видел ее его глазами. Глазами Андрея Сурганова и был его частью. Одной из его ипостасей. Одно из его живущих в нем частей инфернального потустороннего мира. Он родился в нем, когда родился и он.
Изгнанник Небес, отторгнутый из своего мира. Разделившись на две половины и оставив там вторую свою часть по имени Изуфуиль. В озерном невидимом, ни чьими глазами дворце и замке из камня и железа.
Вероника Климова была его, как и Андрея, лечащим врачом. Она ему понравилась. Он и притянул ее к себе. Влюбил в его Сурганова Андрея. В сорокалетнего мужчину. Он умел это делать. Это его природа как ангела.
Она тридцатилетняя дуреха, этого так и не поняла, но начала догадываться, что Сурганов не совсем Сурганов после этой проведенной с Вуаленфуром ночи.
И он знал, чем все кончится. Он все знал. Он знал, что Вероника Климова обречена, как обречен, был Гавриков, как будет обречен скоро следователь Дорофеев. Как, те две покончившие с собой в городе женщины. Как все в этой клинике.
Они все соприкоснулись с тем, что было Сургановым Андреем. Тенью своего отца, ангела смерти Азраила. Они соприкоснулись вплотную с его ангела Вуаленфура миром. Миром мертвых. Миром под силой безумного его двойника Диамира. Двойника порожденного уже больным и извращенным сознанием самого человека. Существа, сумевшего захватить власть над его миром. И жаждущим только гибели всему живому и даже мертвому. Управляющему теперь всем в мире, который оставил он Вуаленфур.

***
Вероника Климова еле добралась до своего дома в центре Красноярска. Она еле доехала обратно на своей легковой машине и поднялась на лифте домой. Было уже совершенно поздно.
Уже близилась ночь и она, думая только о нем, о Сурганове Андрее и о страстной безудержной любви, раздевшись до наготы, и, приняв душ и надев снова ночнушку на голое только в одних свежих плавках женское тело, буквально рухнула в свою постель в своей ночной спальне и мгновенно уснула.
И вот опять, она снова толи, спала, толи нет, но он снова пришел к ней. И она ждала его и не могла справиться от любви с собой. Не могла овладеть своим безумием. Вероника, просто изнывала от ожидания и страсти, шоркая ляжками ног, друг о дружку и катаясь из стороны в сторону по своей постели. Дергая простыни руками судорожно, так, что готова была их порвать, и, дыша прерывисто со стоном всей своей полной налившейся снова с торчащими сосками грудью, Вероника никак не могла унять желание слиться снова воедино с ним. С тем молодым юношей, сошедшим в свете луны и так похожим на ее пациента Сурганова.
Она хотела его этой ночью, и он к ней пришел. Это был он, но он был совсем другой, не совсем такой, как и тот которого она видела в первом своем сне. Куда взрослее и здоровее того первого. С явно выраженной красивой мускулатурой и старше возрастом. Где-то, такой же, как и она. Лет приблизительно тоже тридцати, как и сама Вероника. С более взрослым лицом. Тоже, похожим, на ее Сурганова Андрея.
Он был теперь совершенно один, и не было рядом с ним льва. Он пришел тоже к ней в ее ночную спящую лунной ночью квартиру. В ее спальню.
Которая стала уже и не спальней. А, чем-то похожим на низкий каменный мрачный зал, среди ползающих всюду шипящих вокруг себя черных извивающихся змей с тонкими, но высокими колоннами.
Ее Вероники спальня превратилась в это подобие холодного некоего подземного каменного могильного склепа.
Вероника, снова подскочив, уже сидела на своей кровати посреди этого круглого большого, но низкого зала в кругу горящих длинных в золотых подсвечниках свечей.
Был полумрак. И света тысячи свечей в тех подсвечниках не хватало.
Всюду метались какие-то жуткие сгорбленные тени и издавали шипящие громкие звуки. Это было жуткое и незнакомое совершенно ей Климовой Веронике место.
Вдруг с одной из каменных стен из самого мрака из беспросветной черной мглы, скользнула извивающаяся гибкая быстрая тень. Тень мгновенно поднялась за спиной Вероники, сидящей в своей постели. В кружевных белых плавках и одетой на голое тело женщины ночьнушке.
Вероника вздрогнула.
Она испугалась и чуть не закричала. Но тень, превратившись в черного, как негр человека, похожего снова на самого Сурганова Андрея. Нагого, как и тот мальчишка призрак, приходивший к ней прошлой той ночью из самого лунного света. Молодого и красивого. Но, почему-то черного, как негр, переливающегося черной кожей. Как лакированный манекен в мерцающем падающем непонятно, откуда-то с потолка странном свете.
Теперь, тот час по стенам заползали огромные пауки и сороконожки, издавая громкий шум от своих мельтешащих многочисленных ног.
Все произошло молча.
Внезапная любовная нахлынувшая новая безудержная страсть заполнила рассудок Вероники Климовой, делая ее практически сексуально безумной.
Черный абсолютно и голый Сурганов Андрей взгромоздился на распростертую под ним и раскинувшуюся Веронику Климову и вошел в нее своим таким же черным торчащим возбужденным членом. Прямо между ее раскинувшимися в стороны полными голыми женскими ногами. Под задранной вверх до трепещущего в судороге любви живота ночной кружевной рубашкой. В ее сорокалетней женщины, раскрывшуюся, настежь половыми губами промежность. Что, мгновенно наполнилась половыми выделениями.
— Я пришел к тебе из мира мрака и холода, пока мой первый повелитель спит — произнес черный, как сама темнота голым телом ангел Вуаленфур — Пришел любить тебя моя любимая.
— Искуситель мой! Мой, змей искуситель! — простонала радостно и страстно Вероника ему — Возьми меня! Возьми! Я вся твоя!
Заскрипела ее в спальне кровать, и она провалилась куда-то, отключившись из своего снова сознания. В состоянии безудержной сексуальной эйфории, она даже не поняла, как случилось это. Только почувствовав, как исчезло все, и исчез он, ее полуночный загадочный ангел любовник и ее превращенная в некое каменное подземелье спальня. И она полетела куда-то вниз, все, падая и падая в черном пространстве хватаясь руками за пустоту.

Из Рая и самих низов Ада

Вероника Климова еле вырвалась из того сна. Ей еле удалось вырваться из рук калек и уродов, окруживших Веронику. У разбросанной неведомой, громадной, чьей то, силой железнодорожной насыпи и двух развороченных и сплющенных в лепешку вагонов цистерн.
Тот ее любовный страстный сон сменился чем-то иным. Совершенно другим. И она, совершенно голая уже стояла на какой-то серой, словно выжженной земле или даже песке. И воздух был здесь весь как-то спрессован и сдавлен.
Она вдруг оказалась возле них и какого-то ей неизвестного с высокими бетонными заборами и трубами завода у большого с камышами и вертящейся детской каруселью озера. Озера с черной, словно застывшей неподвижной водой.
Вероника никогда в снах своих такого не видела. Никогда. Никогда она не видела такого. Даже такого на отдалении отсюда в стороне от уходящей вдаль ветки железной дороги странного, почти черного леса. Леса, словно тоже застывшего в пространстве. Как некая жуткая странная картинка. И небо было каким-то красноватым от садящегося солнца. Солнца, которого не было вообще видно.
— «А, было оно здесь, вообще» — подумала вдруг она и сама удивилась сказанному.
Вероника Климова пришла в себя и осмотрелась вокруг. Она была совершенно голой.
— Боже как стыдно! Если меня такой кто-нибудь сейчас увидит! — Вероника произнесла вслух и услышала свой голос.
Все было как настоящее. Даже эта насыпь из гравия и рельсы и шпалы и вагоны и она даже прикоснулась к колесной оторванной от измочаленной расплющенной цистерны паре.
— Реально! — она произнесла, и ее голос прозвучал как в трубе гулким уносящимся вдаль эхом. И в ответ ее донесся звериный рев.
Напугавшись, она сама выскочила вперед разрушенного какой-то неведомой силой вагона и в сторону от железнодорожной насыпи, чтобы увидеть то, что только что проревело на всю округу. И увидела это.
Это шло к ней. Оно задирало огромную с приоткрытой зубастой пастью голову и нюхало перед собой воздух. Это шло к ней. Было слышно его шаги, громкие и тяжелые, сотрясающие всю местность, в которой Вероника находилась.
И еще она увидела тех, кто видимо обитал здесь, кроме того монстра который шел к ней. Они бежали по сторонам его и тоже что-то кричали, громко и нечленораздельно.
Это был ужас. Настоящий ужас, какого Вероника Климова себе даже представить не могла.
Громадный тираннозавр шел к ней в окружении каких-то жутких не менее чем он страшных скачущих на четырех длинных деформированных руках и ногах человекоподобных монстров, уродливых и жутких, прыгающих и бегущих к ней скачками. Они даже опередили самого тираннозавра. Они все выбежали из того такого же жуткого темного леса.
Тираннозавр снова заревел и прибавил свой ход. Его удары ног несущих многотонное тело инфернального хищного динозавра стали еще сильнее сотрясать вокруг песчаную у озера и железнодорожной насыпи землю, и их стук становился все ближе и ближе и Вероника побежала. Она побежала в сторону бетонного с трубами завода.
И она теперь бежала не одна. Рядом с ней вдруг откуда-то оказались еще двое. Молодая женщина в какой-то полуизодранной окровавленной распашонке до колен и маленький в пеленках на ее руках ребенок.
Вероника увидела их, но думать было некогда. Она была испугана и побежала в сторону того не менее странного бетонного с высокими трубами завода. В сторону забора и не заметила, как провалилась. Провалилась в какую-то глубокую бездонную яму. Земля просто исчезла из-под Вероники Климовой ног, и она падала, а вокруг нее крутились чудовища. Чудовища из черного мрака. Кошмарные калеки и уроды. С клыкастыми хищными большими оскаленными ртами, длинными с когтями лапами и ногами и крыльями как у летучих мышей. Она слышала хлопанье их перепончатых тех больших крыльев. Они кружили вокруг нее и той матери и ее ребенка.
Они напали на них и разорвали в клочья. Сначала ребенка, вырвав его у нее прямо из женских рук. И та не смогла ничего сделать, как только закричать от ужаса и испуга.
Потом и ту женщину, мать . Они набросились и на Веронику, но она проснулась, мгновенно. Вся в поту и в ужасе с диким криком на всю свою спальню.
Вероника Климова соскочила с постели и упала на пол. Она была потрясена увиденным. И, так напугана, что не могла произнести, ни единого теперь слова. Она простонала, протягивая вперед по полу свои голые руки, ощупывая сам пол и проверяя его на реальность.
Она вернулась. Она это понимала, но с большим трудом. И все произошло ночью, и было жутко. Жутко все. Все, что было теперь вокруг Вероники. Даже ее спальня.
Ей казалось, что даже спальня была ее врагом, и Веронике казалось, что чудовища были в ее спальне. Будто они только ждали момента напасть на нее. Только момента.
Вероника боялась даже теперь пошевелиться. Она так пролежала на полу спальни до рассвета, не сомкнув перепуганных глаз.

***
Следователь Дорофеев открыл свой в кабинете сейф и снова поднял дело Сурганова Андрея. Руки его как-то сами к нему потянулись. Будто кто-то подтолкнул Дорофеева Льва Семеновича к этому.
Он почему-то это сделал.
Может потому, что никак не мог закрыть глаза на смерть тех двух самоубийц женщин. И на закрытие этого так и не раскрытого дела.
И он нашел одну страницу пропущенную им мимо. Сколько он не листал, но именно эта страница почему-то не попадалась ему на глаза. Он, вообще ее не помнил. Как она оказалась в этом его деле?
Каким образом она ранее не попадалась ему на глаза, он и сам не мог понять, но она меняла в корне все.
Лев Дорофеев был приятно удивлен. Он нашел еще одну зацепку, чтобы снова возбудить дело против Сурганова Андрея Викторовича.
Эта страница была про некоего Козлова Василия Ивановича. Точнее, о его смерти. И не только о нем одном. В этой странице говориться, что все кто там имел хоть какое-то отношение к Сурганову Андрею Викторовича все либо погибли, либо каким-то странным и жестоким образом пострадали. И именно из-за него.
Оказывается, эти все пострадавшие учились вместе с Сургановым в одной группе учащихся Дивногорского СГПТУ-30. И это было еще задолго до его службы в армии. После окончания Сургановым Андреем школы в своем поселке, где тот жил и учился. И все эти события, так или иначе, касались именно его, и он как записано в том листе был либо свидетелем гибели данных лиц, либо был косвенно с этим связан.
При быстром прочтении всех записей в этом деле со слов участкового поселка Молодежный, того времени, некоего лейтенанта милиции Изместьева А. С, когда Сурганов еще был подростком и о его жизни и биографии и ведении в тот период следствия. Как показалось, самому Дорофееву, что Сурганов Андрей чуть ли не сам убил тех, кто был указан в длинном списке смертников подростков. Либо некая сила унесла жизни тех, кто над ним издевался в том училище, где он учился лет практически тридцать назад.
Следователь Дорофеев, проводя параллели между гибелью тех двух недавних жертв и жертв, в прошлом в целом мог составить картину недостающей жизни Сурганова Андрея. Это как раз то, что не хватало в его уголовном деле. И все выглядело теперь несколько иначе. Радикально иначе, по мнению самого Дорофеева.
И эта страница все меняла и требовала внимательного изучения.
Дорофеев решил снова взяться уже сам за это дело. Сам уже для себя. Все менялось и становилось только интереснее.
Дорофеев узнал, проводя новое расследование, не смотря на закрытое уже дело, которое можно было бы при желании восстановить по новой. Все расследование по самому самоубийству тех двух женщин.
Лев Семенович узнал то, что могло повлиять на дальнейшую судьбу Сурганова Андрея. И снова можно было продолжить следствие по его делу, выдернув парня из дурнички и возможно завести уголовное на него дело.
Теперь даже его личный лечащий врач Вероника Георгиевна Климова была бы не удел в его дальнейшей судьбе. Потому как вырисовывался четкий портрет вероятного серийного убийцы. Это, по мнению самого Дорофеева Льва Семеновича.
Дорофеев узнал из этого найденного в деле Сурганова листка из его личной биографии тридцатилетней давности, что некто Козлов Василий Иванович довольно сильно докучал Андрею Сурганову, учась с ним в том ГПТУ-30 города Дивногорска. Где Сурганов просто находился под молотом и наковальней, так как не мог за себя постоять как мужчина.
Он был слабоволен и трусоват и перенес от рук сокурсников как в прошлом в своей школе от одноклассников. И там, в том училище от этого Козлова нехилый прессинг. Равно как и от всех своих сокурсников. И мог затаить на своего мучителя тихую месть. И надолго. И, в конце концов, осуществить задуманное. При, вероятной их случайной встречи. А может, целенаправленно выследив Козлова, как и остальных своих мучителей и привести свой смертный им заочно вынесенный им же приговор в исполнение.
Возможно, Козлов Василий был Сургановым Андреем брошен под поезд с перрона, хотя, по словам тогдашних очевидцев тот непонятным образом сам упал под колеса проезжающей мимо электрички.
Самого Сурганова вроде того там близко даже не было. Но были свидетели и записи, подтверждающие присутствие Сурганова при других подобных смертельных случаях. Но, как и в деле с этими двумя женщинами смертницами Сурганов Андрей был лишь в момент их гибели где-то рядом, но как бы, не принимал непосредственного участия в их гибели. Но больно много было таких смертей в его личном деле и требовалось по любому более подробное и более внимательное и тщательное расследование. Этот Сурганов Андрей Викторович был не простым сумасшедшим и Дорофеев это знал и чувствовал. Но не было зацепок до этого момента. Но, теперь их было предостаточно, чтобы снова получить разрешение в прокуратуре на продолжение ведения дела по тем недавним двум загадочным и практически неразрешимым мистическим смертям.

***
Они не давали ему просто умереть. Эти трое, кто пытался его контролировать постоянно и присматривал за ним. Это были сущности самого Диамира. От его жизни в реальном земном мире зависела и их жизнь в мире снов и иллюзий. Они не принадлежали лярвам, но были из числа тоже черных. И их было много. Те трое, кто постоянно следил за ним и полностью теперь контролировал его. Возможно, даже оберегал от самих лярв. Оберегал его человеческую душу.
Они слушались того, кто им приказывал. Того, кто сам контролировал сознание Сурганова Андрея. Контролировал его гнев и злость и бешенство. Но не мог совладать с его в противовес добротой и свободой выбора его воли.
Такие, как погибший Козлов Василий и ему подобные пробудили эту дикую звериную сущность внутри Сурганова Андрея. И эта сущность убила их. В знак своей благодарности, просто. Диамир так благодарил своих благодетелей.
Руками тех, кто теперь следил за Сургановым Андреем. Те, что были рождены его страхами молодого прошлого и болезненным рассудком, теперь делали все, чтобы сохранить себя. Даже та черная кошка, которая пролезла сквозь стекло спальни окошка из черного загробного мира и пыталась прорваться в мир живых и он ее смог схватить и швырнуть в угол комнаты.
Кошка прошипела и исчезла в черном от тени углу. Но она была всегда где-то рядом и теперь в этой больнице.
Она первая, кто прорвался в мир живых из инфернального мира. Черная дикая кошка. Зло Диамира из мира мертвых. Но Андрей ее больше не видел, но вот те трое, те его просто пасли, куда бы он, не пошел и не проник в мир сновидений, и мир мертвецов ожидающих своей загробной участи.
Сурганов Андрей не мог вот так просто вырваться из объятий безумного и жестокого собственного разума, который сам же своими страхами и создал.
Диамир это злой сам Сурганов Андрей, его второй двойник, и то, что могло умереть только со смертью его собственного тела, отделив его астральные и ментальные тела в которых жила рожденная вместе с ним демоница Изуфуиль и ангел Вуаленфур.
Андрей был пленником им же созданного внутри себя Рая и Ада. Рая и Ада пришедшего с Небес и из самих глубин преисподней и рожденным тоже вместе с его душой почти в самой ночи, судя по его детским метрикам. И то, что перечеркнуло его всю жизнь и сделало избранным и принадлежащим трем мирам. Миру ангелов, миру демонов, и собственному миру своих же болезненных и сумасшедших иллюзий.
По существу Изуфуиль и Вуаленфур это был он же сам. Как и тот, кто брал, теперь над ним верх и его миром на нижнем уровне. Ужасный Диамир. Это все было внутри его человеческой души. Души одержимой ангелами и демонами.
Сурганов Андрей был рожден между двумя мирами. И его разрывали те миры и пространство, разделив на части его душу. Который разрушал второй под его миром мир. Мир людей и живой жизни и проникал черными тенями в него, уничтожая даже там всех, кто вставал на его пути.
Необходимо было разделить все, что соединяло вместе его со всеми. Только это могло победить Диамира и вернуть все на свои места.
Те трое не давали умереть Андрею. Они выдергивали его отовсюду. Из любой ситуации ведущей его земное тело к неминуемой смерти. И из зубов лярв.
Он много раз умирал во сне, но все безрезультатно.
Он много раз оказывался на том поезде мертвецов, но его все время ссаживали с него.
Он давно жил как человек уже под руку со своей смертью.
Его уже не трогал тот жуткий пожиратель душ громадный демонический и призрачный Тираннозавр. Он стал своим в том мире, мире Вуаленфура и Изуфуили, захваченного Диамиром. Они жили в том загробном мире и в тенях самого Диамира. Те тени ходили за гуляющим по миру сновидений и миру мертвецов за самим Сургановым Андреем, буквально по пятам и были моменты, когда их пути пересекались с самим ангелом Вуаленфуром и демоницей Изуфуилью. Но они были бессильны против них, и охранника льва. Но силы все равно были неравные. Мир второго плана полностью подчинялся теперь только Диамиру. Они были в меньшинстве и проигрывали. Прятались в своем озерном замке. Лишь время от времени, они умудрялись к нему приходить в самом сне. И жить отдельно от своих врагов. Прячась тоже а тени и черной бездне, минуя в темноте тех своих врагов и оказываться рядом с самим носителем души их хозяина, коим являлся сам Сурганов Андрей.

***
— Я знаю тебя?! — прорычал Диамир — Да, я знаю тебя, Вуаленфур!
— Да, ты знаешь меня, как и я тебя, Диамир — прокричал Диамиру Вуаленфур.
— Вот так встреча! — прорычал по-звериному Диамир.
— Ты, пришел сюда ради меня, Вуаленфур?! — снова прорычал Диамир — Но, как ни странно, я рад нашей встрече! И я знаю, зачем ты здесь, Вуаленфур!
— Вот и отлично, Диамир! — прокричал ему таким же громким на всю округу голосом ангел Вуаленфур.
— Скоро твой конец, Диамир! — прокричал ему на нескольких голосах ангел Вуаленфур — Ты будешь заключен навечно в мертвом теле моего носителя! Ты порождение его страхов и ужаса! Ты порождение одной злобы и ненависти, ты умрешь вместе с его мертвым телом! Это воля моего Небесного Повелителя! Ты порождение самого ужаса мечтающий овладеть самим Небом. Я изгоню тебя даже со своего мира, Диамир! Ты гибрид между женщиной и мужчиной, между демоном и ангелом!
— Тебе не овладеть моей силой, Вуаленфур! — прорычал Вуаленфуру Диамир — Я стал сильнее тебя и всех в этом нижнем мире и недолог уже час моего господства на самих Небесах!
Диамир простер когтистые свои руки, показывая ангелу Вуаленфуру, стоящему напротив него и раскрывшему огромные свои оперенные как птичьи крылья все мирозданье.
— Скоро это все будет мое! — он снова прорычал как дикий зверь — И вам меня не победить! Ни тебе, ни твоему Богу ангел Божий Вуаленфур!
— Не заблуждайся, Диамир! — прокричал ему показывая на Диамира указательным в красивом бриллиантовом золотом перстне пальцем Вуаленфур — Ты связан тесно с телом смертного человека, и зависим от него, и скоро тебя не станет как и того человека. Ты питаешься его безумием и страхами, но все вернется вспять и тебя не станет, как ни станет и его!
— Ты не получишь его, Вуаленфур! — прорычал Диамир — И этот весь свой назад мир! Не получишь! Этот мир, мой! И ничей теперь больше!
Диамир поднял теперь только на своем теле две руки с длинными когтями над тем, что было и называлось Сургановым Андреем. Целым живым мирозданием, помещенным внутри самого человека. Он поднял женоподобную голову в большой короне, сверкая красными демона глазами на ангела Вуаленфура.
Он выглядел уже не так, как раньше. Он изменил свой облик и стал больше похож наподобие человека.
У него не было шипастного и длинного змееподобного хвоста и шести рогов, но вместо них развевались белые на его черной голове волосы. Длинные волосы женщины. Женщины с полной торчащей вперед с торчащими твердыми сосками грудью. Диамир был в золотых браслетах, как и ангел Вуаленфур. В бриллиантовых перстнях, и в черной полуоткрытой из кровоточащей живой человеческой кожи одежде. Которая, являлась частью его же Диамира тела.
Гермофроидальное мускулистое тело было черным и содрогалось от возбуждения и дикой звериной кровожадной ненасытной сексуальной страсти, в которой больше было жажды крови, чем самого секса. И вечного ненасытного все пожирающего аппетита.
— Я не отдам тебе этот мир! Ни тебе, ни этому человеку! Ни твоему ангел, Богу! Никому! Я ненавижу вас всех! — прорычал Диамир — Убирайся прочь! Убирайся отсюда, пока еще жив, ангел Неба!
— Не пугай меня, Диамир! Я тебя не боюсь! Но прощай, Диамир! — прокричал ангел Вуаленфур — Прощай навечно! Кара все равно тебя настигнет, Диамир, если не оставишь этого человека!
— Этот человек, и есть, Я! — прорычал Диамир.
— Тогда, прощай! — произнес громко Диамиру Вуаленфур.
И ангел Вуаленфур исчез из мира Диамира.

***
Те две женщины. Он их так и не смог спасти. Не смог, как ни старался и чуть его за это не посадили. Спасибо его лечащему чуть ли не личному врачу этой городской психушки Климовой.
Да могло бы быть хуже. Этот Азраил, он обманул его. Он схитрил и заставил побегать, но с нулевым результатом. И благодаря ему, он Сурганов Андрей Викторович теперь вот здесь в этой психиатрической городской клинике. И сидит в этой клетке палате как в тюрьме. Хотя лучше чем было бы оказаться в реальной настоящей тюрьме. Это ему сказал тот, кто сидел в нем самом. Кто назывался ангелом Вуаленфуром.
Он его никогда не видел своими глазами и даже во сне, но он знал, что тот ангел Вуаленфур где-то внутри его. И он не один. Есть там же где-то еще и некто Диамир, и они враждуют внутри его. И есть еще та, кто к нему Сурганову Андрею приходит. Время от времени, и он занимается с ней любовью. Она приходит и к нему и к тому ангелу Вуаленфуру одновременно.
Андрей подумал о том съеденном лярвами женщинами американце. Рэндоле Митчеле. Он не смог помочь ему. Он в том мире, всего лишь сторонний наблюдатель и посетитель. А Рэндол был жертвой. И он не мог ему помочь. Это было все вне его возможностей и всех правил, существующих там в том загробном мире, мире второго плана. Именно оттуда приходит Изуфуиль и занимается с ним Андреем любовью. Либо он в своих тех загробных снах приходит к ней в ее тот на огромном черном озере дворец из камня и железа. Она демон. Но добрый демон. По отношению к нему Сурганову Андрею. Она приходила к нему совсем молодой еще девочкой лет тринадцати или четырнадцати, потом уже взрослой молодой женщиной. И всегда была очень красивой. То брюнеткой то блондинкой. Меняя цвет кожи волос и даже глаз. Он любил ее. Как любил и тот, кто был его вторым Я.
Иногда одна, иногда со львом. Иногда, черной тенью, скользнув бесшумно и быстрой по стене его больничной палаты, и превратившись в какое-нибудь мистическое существо.
Сформировавшись словно из самого воздуха или потустороннего черного непроглядного ночного пространства прямо у его постели или прямо на ней.
Да и он был не лучше. Он сам приходил к ней в своих сновидениях в тот замок, то в виде того ангела Вуаленфура в светящейся из яркого света одежде. Распустив по сторонам. Огромные, похожие на птичьи. Ангела крылья. То, превратившись в черного крылатого кошмарного дракона. А она, становилась змееподобной Медузой Горгоной с копной шипящих ядовитых извивающихся змей на своей голове и сверкающей желтыми змеиными влюбленными на него как любвеобильная ненасытная хищница глазами.
И все время все заканчивалось только одним. Дикой и безумной любовью.
— Изуфуиль, страсть моя — произнес, нежно и негромко как бы сам про себя, глядя в черное ночное окно, Андрей Сурганов — Изуфуиль. Когда ты придешь, и заберешь меня к себе навсегда в тот озерный замок. Когда мой отец освободит меня от Небесного наказания? Когда же?
День вновь клонился к закату. И снова наступал вечер, и близилась ночь.

Перепутье трех миров

Козлов Василий Иванович весьма загадочно попал под поезд. И никто также так ничего и не понял, как все произошло. Все выглядело, как будто он просто соскользнул зимой по льду с перрона под вагоны проезжающей электрички.
Просто несчастный и нелепый фатальный трагический случай.
И по следствию, именно тогда Сурганов Андрей Викторович стал видеть те странные сны, о которых он сам постоянно как сумасшедший говорил, заводя это самое следствие постоянно в тупик. И выглядел как заурядный и чокнутый на всю голову. Он стал рассказывать о гуляющих по его квартире черных тенях и каком-то шепоте и разговорах, которые он якобы слышал дома. Крики погибающих в потустороннем мире душ. И ведя разговоры о черных.
Он, Сурганов Андрей, именно тогда стал рассказывать о ином мире за этим реальным миром. О мире, куда уходят после смерти человеческие души. И о встрече с ангелом Азраилом.
Будто с самого рождения те его сны преследовали его время от времени. А после того, как стали погибать его враги, сны стали вообще постоянными цветными и куда более живыми и осязаемыми чем прежде.
И, что он, сам стал постоянным там посетителем и своим в тех потусторонних кошмарных сновидениях.
Но, не это было теперь главным для следователя Дорофеева Льва Семеновича. Главное, что теперь была прямая зацепка за Сурганова Андрея, и можно было снова продолжить следствие.
Самое интересное, как это все осталось долгое время незамеченным?
Этот биографический вычеркнутый из трагической судьбы сумасшедшего Сурганова листочек бумаги с подробным описанием его детства и молодости.
Точно также, составленный по отчетности участковым поселка Молодежный, где проживал Сурганов Андрей Викторович со своими родителями и прочими родственниками с места его проживания и следователями города Дивногорска, ведущими тогда те дела по трагическим тем случаям, еще, почти, лет тридцать назад из его той забытой юношеской жизни.

***
Сны бывают разными, и каждый видит свои сны. Вот и Вероника видела всегда свои сны. Красивые, цветные и добрые. Но то, что было сейчас, ни шло, ни в какое сравнение вообще со сном. Это как раз то, про что говорил, он ее Сурганов Андрей. Этот сон не имел ничего общего со сном и вообще со сновидениями. Это была настоящая кошмарная реальность, в которую Климова попала. Такого, она не ощущала и не видела никогда.
Вероника Климова пережила истинный ужас. Никогда она не видела еще таких снов. Она так, и не могла прийти в себя. Ее всю колотило и перед ее глазами все еще стоял тот пережитый ей ночью вместе с любовью настоящий ночной кошмар. Вероника потерялась в пространстве, и во времени, и ей казалось, что она все еще там в том мире, из которого она выскочила, упав со своей постели прямо на пол спальни.
Она все еще лежала на голом ее полу, трясясь от ужаса и дрожа всем голым телом. Ее ночная кружевная рубашка была вся изодрана и вымарана в грязи и пыли. И она сама была вся в крови. Крови от тех двух съеденных лярвами матери и ее ребенка.
Она не вышла на свою работу в этот день. Веронику пробил озноб. Ее затрясло, и она почувствовала, что болеет.
Вероника Климова позвонила своей коллеге по работе врачу психотерапевту клиники Гальпериной Регине Олеговне. И осталась в этот день дома. Страхи, мало-мальски разошлись с приходом дня, но то, что видела она, никак не могла забыть.
Она пришла в себя только в полдень. Но никак не могла унять головную боль. Вероника все перепробовала, но боль не утихала. Как и насевшая на Климову давящая слабость. Будто отняли сразу полжизни. Сначала как бы дали, а потом и отняли. Даже еще больше. Ей даже показалось, что она постарела лет еще на тридцать.
Ее качало и тошнило, и эту тошноту трудно было унять.
Вероника все думала о том, что видела прошлой кошмарной ночью.
Ей было страшно. Раньше такого, она никогда не видела. Она не знала теперь, что делать, если снова придет тот ее ночной любовник. Но было странным, она снова хотела его. Хотела через свой дикий кошмарный ужас и страх.
Она, вдруг стала бояться прихода новой ночи.
Вероника выпила таблетки от головной боли и тошноты и расслабляющие лекарства. Поставила чайник на кухне, готовясь позавтракать. Та сильная головная боль и усталость, поглотили Веронику Климову, и болело все внутри.
И она до сих пор чувствовала его в себе. То, большое , торчащее, что было у ее дюбовника промеж ее ног и его ласкающие того черного Сурганова Андрея руки. Руки мужчины. Или ангела или демона. Но руки настоящего живого мужчины. Он исчез, а она, Вероника попала в тот кошмарный загробный мир сновидений и ужаса.
Она сбросила с себя рваную и грязную кружевную ночнушку и осмотрела себя всю голую перед зеркалом стоя перед ним. Она приняла домашний горячий душ, смыв странную, невесть, откуда взявшуюся настоящую из того принесенного мира кровь и грязь. Смыла пыль с голого тела. И надев новые тельного цвета узкие из тонкого почти прозрачного шелка плавки, она полуголая, тряся с торчащими сосками полными грудями, бродила по своей квартире все, вспоминая, что с ней происходило.
Веронику все еще трясло, и она не могла до сих пор прийти в себя.
Ей было страшно. Но, самое страшное. Она боялась даже выглянуть в окно. То, что она сейчас переживала, переживали многие пациенты ее клиники Ломоносова. Это была настоящая клаустрофобия. Вероника Климова боялась даже теперь выйти из своей квартиры за дверь. И боялась прихода новой ночи.
Она боялась нового повторения того ночного кошмара. Вероника просто боялась даже закрыть свои синие женские красивые глаза. И пыталась не думать о нем. О Сурганове Андрее. Она любила его и теперь жутко его боялась. Она не могла теперь быть в больнице и видеться со своим пациентом. Кроме того, жутко и не переставая, болела голова. И все эти таблетки не помогали.
Вероника потерялась сама в себе. И боялась уже саму себя.
Вероника Климова запуталась. Она сейчас даже не знала, что с ней происходит. Все выглядело как-то кругом странно и не так совсем, как обычно. Было сейчас присутствие еще чего-то, или кого-то.
Она Вероника Климова даже не понимала, что все еще спала. Она так и не вышла еще из своего того сна. Шатаясь по своей квартире, как лунатик. Даже звонок по телефону, она сделала во сне, думая, что дозвонилась, услышав голос своей коллеги по работе Гальпериной Регины Олеговны.
— Регина Олеговна — произнесла она.
— Слушаю вас, Вероника Георгиевна — произнесла Регина Олеговна.
— Как там, наши Матюшенко и Савина? — она вдруг поинтересовалась, находясь в сонном трансе. Но, понимая все и слыша все – Как, наш больной Сурганов?
— Пока его не проверяла, Вероника Георгиевна — ответила ей Гальперина — Сейчас посмотрю.
— Не надо — она резко и напугано ответила, оглядываясь кругом со страхом в своей квартире — Я сама им приеду и займусь.
Вероника так и не понимала, где находилась сейчас. Она ничего не понимала. Не понимала, что с ней, и где она сейчас. Не различая день, или ночь. Она потерялась. Потерялась в собственной квартире.
Вероника застряла между мирами. Она так и не проснулась до конца на самом деле. Потусторонний инфернальный мир захватил ее, захватил целиком, и не хотел отпускать. Она теперь была его лакомой конфеткой.
Она застряла на перепутье трех миров.
***
По окончании рабочего дня следователь Дорофеев, сложив все папки по делу Сурганова Андрея Викторовича, быстро собрался и вышел в коридор, заперев на замок в кабинет дверь. Он захватил с собой портфель с некоторыми следственными документами уже по другому делу по очередному убийству и зонтик. Шел сильный дождь, и надо было добежать до гаража и сесть в машину и ехать домой. Было много работы и надо было спешить домой, чтобы поужинав по-быстрому заняться неотложной на дому, следственной работой.
Стоял уже вечер и день рабочий подошел к концу. Кроме того, быстро стемнело. На удивление самого Дорофеева, и надо было быстро добраться до дома.
Он быстро поднял все по самоубийству дух женщин все документы, и дело самого Сурганова Андрея и, прыгнул в машину, торопясь, домой. Дорофеев хотел это все рассмотреть дома в домашней уютной и спокойной обстановке.
Дорофеев так удивился таким неожиданным в этом деле новым находкам и обстоятельствам, что увлекся сбором, а также перетасовкой и сортировкой бумаг, и не заметил упавшую на белую крашеную стену черную от его окна кабинета тень. Тень похожую, на человеческую. Длинную, и вытянутую, которая, захватив даже край потолка, проползла быстро по стене полузатемненного с погашенным и выключенным уже светом кабинета Дорофеева, шмыгнула мгновенно в темный один из его углов.
Там стоял сам ангел смерти Азраил. Раскрыв все свои в количестве шести огромных оперенные как птичьи крылья. Он смотрел на Льва Семеновича Дорофеева своими пылающими и горящими желтым светом, пожирающих все живое не моргающими глазами.
Азраил был совершенно невидим в темном углу и в тени в полумраке и смотрел, как тот собирался и торопился быстрее добежать до гаража.
Дорофеев пошел к двери и вышел из него, закрывая дверь. А Азраил незримо и незаметно последовал за ним, мкрываясь в самой ночной темноте длинного коридора второго этажа городской центральной уголовной прокуратуры.
Он полетел за ним в клубах невидимого черного дыма, следуя за Дорофеевым по пятам. Через охрану на входе , невидимкой, незримой и неосязаемой тенью, преследуя следователя до самого гаража под проливным летним ливнем.
Лев Семенович Дорофеев воткнул в зажигание ключ и завел мотор своей легковушки. Он выехал быстро из гаража. За ним ворота гаража закрыл охранник и Дорофеев доехал до автомобильной проходной, охраняемой тоже нарядом охранников. И, те, открыв ворота на проезжую дорогу. На светофор и перекресток. Выпустили его. И он, нажав на газ, рванул, почти с места, и, понесся к перекрестку, торопясь проскочить мигающий уже зеленым светом, намекая на красный светофор. Первый раз, в своей жизни нарушая правила дорожного вождения, что было ему совершенно как фанатичному и неподкупному служителю закона не свойственно.
Но, сейчас все его мысли были о подследственном вновь Андрее Викторовиче Сурганове. Этакий даже появился с диковинкой охотничий азарт. Кроме того, было поздно, и он просто спешил домой.

***
Сначала был яркий свет. Потом из этого света сформировался длинный из бетона коридор. Практически бесконечный и длинный. И он побежал, поэтому длинному коридору. Сворачивая то направо, то налево.
Сменялись плоскости и положения стен. Появлялись, двери разных уровней и форм. Все постоянно менялось. И коридор вел его куда-то. Вел его Сурганова Андрея, казалось в бесконечную неизвестность. И он бежал по нему, то, спрыгивая в какие-то черные провалы. Летел в пустоте, падая на бетонный такой же пол, и бежал снова вперед.
Он сам не знал, почему он оказался здесь, но упорно бежал вперед. Цель была вырваться из этого коридора. И он спешил отсюда. Спешил, чувствуя саму приближающуюся опасность.
— Остановись, человек! — кричал ему Диамир — Остановись! Я приказываю тебе! Ты хочешь смерти?! Своей и моей смерти?! Остановись!
Но, Андрей его не слушал. Он просто бежал без остановки и бежал. Прыгая все, куда-то и поворачивая на крутых поворотах.
И слышал без конца этот ревущий звериный доносящийся со всех сторон голос. Голос пытался остановить его.
Что-то произошло. Произошло с ним сейчас и он летел по коридорам уже как пуля, не чувствуя даже ног. Скорость была все сильнее и сильнее. И все только мелькало и догоняющий летящий со всех сторон звериный рев и голоса, пытающиеся его остановить, растворились, где-то сзади за Сургановым Андреем. Они пытались его догнать, и присутствие кого-то догоняющего кошмарного и чудовищного сзади все время висело в голове убегающего в его сознании. И он стремился блуждать от всего этого, спастись и вырваться.
Сурганов вдруг вспомнил свою маму. Мама ждала его где-то там впереди, и это его подталкивало лететь с еще большей скоростью, и не останавливаясь.
— Мама! — крикнул он в мелькающую пустоту впереди себя того уходящего вдаль длинного бетонного туннеля — Мама! — эхом его голос пронесся впереди его и он делал все, чтобы опередить свой же собственный звук.
— Сыночек мой — голос женщины Андрей услышал впереди себя — Сыночек я жду тебя.
Это случилось первый, и единственный раз. Андрей, вдруг услышал голос матери, и почувствовал ее. Он чувствовал присутствие родного. Он ощущал в этом бетонном длинном бесконечном коридоре присутствие своей матери. Она ждала его, где-то там и была, где-то там впереди. А, тот, кто был сзади, пытался его догнать, но уже не мог.
— Мамочка! — он прокричал своей матери там где-то ждущей его впереди — Я хочу к тебе! Я иду к тебе!
Тот, что сзади просто ревел ему вослед и отставал безнадежно и безвозвратно. Это был тот, кто много лет жил в нем в Сурганове Андрее и мучил его, порождая зло внутри своего живого носителя. Это то, что жило в сознании его и то, что теперь погибало, теряя вырвавшуюся из его когтистых цепких лап человеческую душу.
И снова этот яркий свет. Снова свет, который ударил прямо в его Сурганова Андрея. Проходя через него летящего с бешеной скоростью. Свет ударил в лицо, и он выскочил из этого длинного бетонного бесконечного многоуровневого с поворотами тоннеля. Выскочил к высокой ограде с высокими трубами завода.

***
Это случилось очередной, наступившей ночью. В грозу и проливной ливень.
Вся городская психиатрическая клиника имени Ломоносова просто внезапно окончательно сошла с ума. И все что там сейчас происходило, просто потеряло любой контроль.
Прямо посреди ночи, больницу всю тряхнуло несколько раз, да так что посыпалось все от медицинских инструментов до известки с ее стен и потолков. Будто случилось девятибальное землетрясение.
Стены больницы закачались вместе с ее люстрами на потолках. Все это сопровождалось необъяснимыми громкими скрежещущими и прочими гулкими звуками. И казалось, наступил настоящий здесь конец света. Именно этой ночью и именно здесь. Посыпалась даже посуда с полок в ее столовой со звоном металлических кастрюль и тарелок. И покатились вдоль длинных на этажах коридоров больничные на колесах кресла и кровати каталки.
Все больные клиники, вытаращив свои сумасшедшие, в охватившем их испуге глаза, внезапно заголосили на всех голосах, и завыли и этот дикий неуправляемый вой вырвался наружу через распахнувшиеся окна и битые стекла.
Больные начали, словно по общей чьей-то команде, все как один, стали бросаться на решетки камер и железные двери, по всем ее этажам разбивая себе головы и ломая кости. И это невозможно было остановить. Весь медперсонал самой клиники, просто напугавшись всего, что там начало твориться разбежался, выскочив, кто успел за ее ограду, бросив не успевших унести свои ноги и саму больницу на произвол судьбы. Даже, охранявшая ее охрана, бросила все под натиском неизведанной и пугающей все вокруг силы.
Дикий необъяснимый ужас поселился этой ночью в ее стенах и за высоким с колючей проволокой забором клиники.
Ее наводнили пришедшие извне некие существа в виде черных теней. Теней заполнивших всю больницу и все ее помещения, сводя и пугая всех безнадежно больных пациентов и нападая на них. Даже двор больницы стал место пиршества черных существ выходящих из самой темноты ночи, обретая внешность и осязаемость.
Врач психотерапевт Гальперина Регина Олеговна, схватив вместе с медсестрой Тоней своих двоих из их палат пациентов Матюшенко и Савину, это всех кого они успели захватить с собой, закрылись в кабинете самой Гальпериной на все замки, какие только были в той двери.
Заперевшись с медсестрой Тоней в своем кабинете на втором этаже больницы и звонила Климовой. Она позвонила в милицию и в службу спасения, нажав тревожные кнопки.
Гальперина обрывала телефон служб спасения и все пыталась дозвониться до своей коллеги Климовой Вероники Георгиевны, но все бесполезно было. И то и другое. Телефон просто пикал или в нем стоял такой же истошный рев, как и в самой больнице.
Гальперина просто обрывала телефон Климовой. Она никак не могла до нее дозвониться. Она была в ужасе и звонила прямо из самой клиники.
То, что сейчас с самого утра происходило в самой больнице, невозможно было даже описать.
Вся клиника Ломоносова просто стояла на голове. Разбежалась даже вся охрана и из больницы повыскакивали, кто еще успел спастись медики и санитары.
По всей психиатрической больницы по ее стенам и на полу текла кровь. Стояли истошные крики. Трещала и ломалась по всему зданию мебель и вылетали на улицу окна. Осыпалась краска, падали светильники и люстры, и покрывались трещинами стены, и вообще вся больница ходила ходуном, словно попала в зону девятибалльного землетрясения.
Гальперина повернула голову к зарешеченному окну своего кабинета и увидела на своем столе сидящую черную большую смотрящую на нее желтыми жуткими большими широко раскрытыми глазищами кошку. Прямо на ее разложенных, на столе больничных бумагах.
Сестра Тоня тоже туда посмотрела и, напугавшись, произнесла — Ой мамочка! Кто это?!
Кошка оскалилась белыми длинными тонкими клыками и зашипела. Он встала на все четыре лапы, выгнула свою дугой спину и шерсть на ее теле встала дыбом. Она потянулась вперед и ее лапы, оторвались в прыжке от стола Гальпериной и она, пролетев несколько метров до самой входной двери из кабинета Регины Олеговны, вцепилась в нее, прямо в лицо заместителя главного врача клиники вырывая Гальпериной глаза.
Та, вцепилась руками в живого осязаемого призрака, холодного как лед и заорала благим матом.
Сестра Тоня, так напугавшись от дикого ужаса, даже забыла про то, что заперта дверь и за дверью тоже полно всяких теперь ворвавшихся в их больницу инфернальных тварей. Ставших ощутимыми и живыми, вышедшими из черных, прорвавшихся в этот мир живых жутких теней.
Тоня открыла дверь и выскочила в коридор прямо в лапы уродливым лярвам. И ее порвали в клочья прямо здесь же. Она даже не успела вскрикнуть как, была съедена по кускам прямо у дверей кабинета Гальпериной.
Твари ворвались внутрь кабинета и набросились на больных Матюшенко и Савину и все было кончено, как и с самой Гальпериной Региной Олеговной, которая с выдранными глазами и изодранным лицом упала просто на пол своего кабинета и так была высосана двумя присосавшимися женщинами червями. Как и все кто не успел выскочить за ограду самой психиатрической клиники города.

***
Вероника Климова увидела его. Увидела вдруг в своей квартире. И он, появился внезапно, буквально из ничего. За окнами была уже ночь. И шел проливной с грозою дождь.
Она с визгом заскочила на свою постель в спальне и закрылась одеялом, прижавшись к спинке своей постели.
— Кто, ты?! — прокричала в ужасе от увиденного ей очередного кошмара захватившего ее, и видя черного ночного незваного незнакомца, пришедшего к ней в ее квартиру в черном полуистлевшем на вид балахоне с капюшоном на голове. С белым как известка в глубоких морщинах существа, похожим на лицо дряхлой с крючковатым носом старухи.
Вероника вскрикнула от очередного испуга и подскочила на своей постели. Она, вытаращив свои карие в ужасе глаза, уставилась на черного в черном длинном балахоне, как у средневекового монаха ночного кошмарного смотрящего на нее желтым светящимся светом глаз пришельца.
— Кто, ты?! — она подавилась комком слюны, еле выдавила из себя. Но крикнуть уже не получилось.
Вероника Климова почувствовала, как ее застучало дикой вибрацией в ее полной женской груди сердце. Там, в самой глубине за точащими от дикого испуга сосками, упало вниз в район ее дергающегося в ужасе от судорог нахлынувшего непередаваемого живого ужаса живота.
— Кто, ты?! — она снова, выдавила из себя, трясясь от охватившего реального теперь перед ней ночного ужаса.
— Это сейчас уже не важно — прозвучал еще раз голос черной стоящей перед Климовой Вероники Георгиевны с белым как беленая стенка в морщинах лицом черной тени. Тени смотрящей на сидящую, на своей женской широкой заднице в одной короткой тельного, как и ее узкие плавки кружевной ночьнушке любовницу его родного сына Вуаленфура . Прикрывающейся, теперь постельным одеялом. Ангел пристально смотрел на свою очередную жертву своими горящими желтыми глазами — Пора, Вероника.
— Что, пора?! — Вероника еле произнесла, чувствуя, что голоса, просто не было. Было, что-то похожее на скрип в пересохшем сдавленном ее горле. И как ее прошиб ледяной от охватившего ее непередаваемого ужаса пот. Везде, даже промеж ее полных ног. И дрожь охватила лихорадкой ее тело.
— Пора — повторил ей Жнец — Пора уходить, Вероника.
— Куда, уходить?! — прошептала с комком в горле перепуганная Вероника Климова.
— В мир моего сына — произнес Азраил.
— В какой еще мир, и почему?! — она снова еле выдавила из своей дрожащей в ночной рубашке женской тяжело дышащей от испуга груди. — Кто ты?! И что ты, говоришь?!
— Пора, Вероника — произнес снова Азраил — Ты соприкоснулась с миром мертвых. И нет другого выхода — произнес ангел смерти.
— Но, почему?! Что я совершила?! — Вероника наконец-то выдавила от страха комок из горла и отползла на широкой своей женской заднице к спинке кровати. Выставив руки вперед будто защищаясь.
— Ты сделала то, что нельзя делать — произнес Азраил — Ты, стала любовницей самой смерти. Ты встала на пути моем и пути в иной мир моего сына. Ты стала на пути к освобождению его от человеческого тела. Твое присутствие рядом с ним неуместно. Это мешает победить Диамира и восстановить порядок и власть в мире мертвецов моему сыну Вуаленфуру. Ты просто мешаешь мне. И я здесь затем, чтобы убрать эту помеху. Как мешал следователь Дорофеев, но его уже нет. Теперь осталась, лишь одна, ты. И твоя городская больница — ангел смерти подошел ближе и протянул раскрытой иссушенной, как мумия ладонью руку в направлении Вероники.
И все сразу же завертелось, перед Вероники синими спящими глазами, и она очутилась у какой-то барной стойки какого-то ночного подземного бара. Бара переполненного существами с горящими красным огнем Ада черными глазами. Она сейчас почему-то держала свой скальпель в правой женской руке, взятый ею из своей медицинской сумочки, лежащей все время в ее спальне. Вероника все время сумочку ту ложила там. Там были лекарства, которые Вероника возила всегда с собой. У нее часто были приступы головной боли, и там всегда были нужные таблетки. Но и скальпель тоже там всегда лежал, как и прочий медицинский инструмент. Но, как он скальпель, оказался в ее руках, она не помнила.
И вот он был в ее Вероники правой руке. И эти снова кошмарные зубастые вечно голодные существа, обступившие уже ее у той барной стоки какого-то странного полутемного бара. И этот схвативший за левую ее руку такой же жуткий с клыками как иглы шипящий по-змеиному с черными большими расширенными черными зрачками бармен.
И они напали на нее. Сразу же изорвав ее ту тельного цвета короткую до колен ночьнушку.
Вероника еле вырвалась и отскочила назад от стойки того подземного кошмарного бара. Сразу повело могильным смрадом и разложением. Эта вонь сразу ударила ей Веронике Климовой в лицо и ее затошнило, но она, выставив вперед свой острый как бритва медицинский скальпель стала отступать назад, а те кто наступал на нее окружали Веронику, обходя с боков.
И Вероника практически голая в одних только белых узких плавках перед этой зубастой многочисленной толпой тварей отходила задом к стене недалеко от выхода из этого бара.
Она сразу поняла, где находилась. Все было точно, как рассказывал Сурганов Андрей. Все как в его рассказах о том съеденном лярвами женщинами умершем американце Рэндоле Митчеле. Все, точно как с его сумасшедшего, слов.
Лярвы, охватывали полукольцом Веронику у стойки бара.
В этот момент ее схватили. Это бармен с оскалом остроконечных длинных зубов схватил когтистой лапой за левую голую руку ее, но она сумела и здесь вырваться.
Она ударила по схватившей ее руке демона бармена по его когтистой правой руке лапе, который первым пытается дотянуться до нее через барную стойку. И Вероника тогда делает то, что должна делать. Чтобы окончательно освободиться.
Она машет скальпелем по правой руке, схватившей ее за левую руку, и кромсает плоть твари жаждущей ее и желающей ее смерти.
Вероника видит летящую черную кровь с желто-зеленой гнойной гнилью во все стороны с той с когтями звериной лапы схватившего ее чудовища. И оно отпускает Веронику.
И она отступает, прижавшись к стойке бара голой женской мокрой от ледяного текущего по голому дрожащему от жути ее телу пота, спиной ощущая ее. Она движется медленно спиной назад и боком в самый угол в тень, куда упирается та стойка под натиском обступившей и приближающейся к ней самой смерти. Совсем теперь недалеко от выхода к поверхности и ступеням из глубокой черной ямы. Ямы могилы.
— «Наверх!» — слышит она внутри себя — «Только наверх!» — кто-то говорит внутри ее женского сознания — «Бежать! И именно, сейчас! Бежать!».

***
Он сильно торопился домой. Его сильно подгоняли следственные дела и, может, поэтому Лев Семенович Дорофеев допустил ошибку. Ошибку вождения на одном из перекрестков дороги. И это случилось именно тогда когда на другом конце Красноярска, пугая всю округу, словно сорвалась с короткого поводка вся психиатрическая больница города. Именно в этот самый момент, когда Дорофеев подлетел на скорости к мигающему зеленым светом светофору и перекрестку.
Дорофеев был хорошим водителем. Но тут, что-то с ним словно, случилось, и он сделал роковую и гибельную для себя ошибку. Его словно, кто-то подтолкнул к этому. Он надавил на газ и решил пролететь в самый последний момент светофор. В потоке уже ночного движения и попал в аварию под многотонный грузовик. Просто его машина попала под колеса того грузовика, ехавшего тоже с приличной скоростью и причем одной единственной в этот момент машиной на том пересекающем перекресток маршруте автомобильной городской дороги.
Удар был такой силы, что машина Дорофеева просто разлетелась на куски, а он вылетел из нее, и, пролетев по воздуху несколько десятков метров, ударился о забор железной ограды парка городского отдыха. Упал, разбившись насмерть, на пешеходную асфальтированную дорожку, прямо под ноги идущим по ней ночным таким же спешащим домой пешеходам. Это случилось, уже в, почти, полной темноте и прямо под проливным дождем. На перекрестке между проспектом Маркса и Парка Горького, как раз напротив книжного магазина. И все было за какие-то считанные секунды после такого сокрушительного удара кончено.
Тело следователя Дорофеева Льва Семеновича в разорванной одежде и в луже дождевой воды и собственной крови еще раз дернулось и затихло.
Его обступили со всех сторон очевидцы ночного происшествия и случайные свидетели автомобильной аварии. Тут же, кто-то схватился за сотовые телефоны. И стал звонить в скорую. И в милицию. Кто-то присел и потрогал его мертвое уже, хотя еще не остывшее тело. Кругом много было возмущенных и сочувствующих возгласов перемешанных с ужасом и испугом.
Один мужчина даже приподнял его окровавленную разбитую голову и подложил какую-то мягкую тряпку, и пощупал пульс на отброшенной в сторону поломанной руке Дорофеева, но все говорило о том, что он был мертв.
Когда случилась эта авария, папка вместе с делом на Сурганова Андрея Викторовича вылетела из машины Дорофеева вместе с ним через лобовое разбитое в крошево стекло его разлетающейся на куски от жуткого удара грузовиком легковой машины. Ее содержимое разлетелось в ночном холодном воздухе над самим местом происшествия.
Это были просто отпечатанные листы бумаги, которые мгновенно и незаметно для всех, кто здесь был в момент аварии на этом ночном перекрестке, сгорели огнем в том холодном ночном воздухе все до последнего, все, что касалось его Сурганова Андрея. И только черная большая и незаметная обычным человеческим глазом тень пронеслась над этим ночным перекрестком.
То, был сам ангел смерти Азраил. Он подчищал все, что связывало его сына Вуаленфура с этим смертным земным миром.

***
Вероника размахивал скальпелем во все стороны, но жаждущие ее смерти жуткие человекоподобные черноглазые и уродливые твари, окружая ее, подступали к ней ближе и ближе.
Это был сон, и она, как ни странно знала теперь это. Но как из него выйти? Она не могла. Не могла, просто напросто, проснуться. И тот сон со страхом и ужасом Вероники становился еще четче и различимей.
Она даже почувствовала окружающую обстановку ночного этого жуткого подземного бара и даже запахи внутри его каменных замшелых пропитанных смрадом могильной гнили стен.
Про это Сурганов Андрей ей не говорил. Про все эти жуткие осязательные ощущения. А может, он их не чувствовал, когда бродил здесь с тем застреленным в своей Америке покойником американцем Рэндолом Митчелом.
Вероника ощутила пустоту. Это словно была черная за ее женской голой в холодном поту спиной дверь. Дверь в стене. Или…
Она не успела даже понять и вывалилась в черноту пролома.
Она оказалась в полной темноте и словно висящей в черном, незримом пространстве. Холодно и ветреном. Словно, где-то были с разных сторон окна или двери. И тянуло ледяным холодом. Этот холод пробрал мгновенно ее Вероники Климовой тело. И паутина. Паутина в пустоте. Вибрация, всколыхнувшая черное ледяное потустороннее призрачное пространство второго плана. Черная адская, невидимая паучиха, пробудившаяся ото сна. Мгновенно в этой темноте и пустоте, впилась в ее голую спину. И она ощутила прикосновение паучьих ног на своей сорокалетней женщины спине. Вдруг, начав быстро куда-то падать, открыла глаза.
Она проснулась. Проснулась лежа на полу. Голая. В одних своих, только тельного цвета узких плавках. С голой полной исцарапанной когтями, каких-то зверей в кровь женской грудью. Она увидела текущую по ней и голому с дрожащим от холода и ужаса с круглым глубоким пупком овального живота свою кровь. Ледяная лихорадочная дрожь пробрала все Вероники голое тело. От голых овальных красивых женских стройных полных бедер ног, до, самых плечей.
Вероника соскочила на ноги и отскочила к стене.
Она была в своей ночной спальне. И увидела свою кровать в ползающих по ней пауках. Больших и живых.
Кошмар продолжался.
Сон не прошел. Он не кончился, как она сначала подумала. Ее не отпускали. Не так, как было раньше. Да, и такого с ней еще не было.
Вероника, тяжело дыша сдавленной своей от ужаса и страха дрожащей, как и все ее голое тело поной в ткущей по ней крови грудью. Поползла спиной по спаленной стене. По цветным красивым в ее спальне обоям. И к выходу. Осторожно стараясь покинуть, свою, заполненную целиком и полностью спальню большими страшными и живыми пауками. Эти твари преследовали ее. Они не желали отпускать и хотели ее. Отбрасывая в падающем лунном через окно свете громадные скользящие по стенам и потолку черные живые тени, они поползли вниз с ее постели и в ее сторону.
Стояла еще ночь. Или ей это снилось? Она не могла определить, но выставив снова скальпель в своих голых руках вперед, врач психотерапевт городской клиники имени Ломоносова Вероника Георгиевна Климова продолжала бороться за свою жизнь. Бороться в своих погибельных и обреченных снах. Не найдя выхода из них, как многие, кто умирал во сне. За исключением лишь одного. Реальности всего происходящего.
Она была в глубоких рваных от когтей кровожадных хищных чудовищ ранах. И ей казалось, что они все еще здесь в ее квартире.
— Нет! — она, осматривая себя и видя себя в чудовищных болезненных ранах на всем теле, прокричала и, хватаясь за текущую по голому телу кровь, пытаясь руками ее остановить, она поползла из спальни в сторону кухни своей ночной квартиры.
Веронике бы, лучше сейчас соображать, но боль и ужас охватили ее, женское перепуганное пережитыми, только что свежими потусторонними кровавыми кошмарами. Затмили сорокалетней женщины врача сознание.
— Нет! — прокричала снова она — Помогите! — еще громче. Пытаясь достучаться до своих за стенами ее квартиры, спящими и гуляющими тоже в своих сновидениях соседей по лестничной квартирной площадке.
— На помощь! — она заорала тогда еще сильнее, видя, что истекает кровью, и чувствуя как жизнь выходит из ее тела в виде синеющего над ее дрожащим и холодеющим телом светящимся облаком. Как мутнеет, вообще ее сознание и видя перед собой черную стоящую перед собой высокую с крыльями тень.
— Вот и все, Вероника — услышала она чей-то в своей квартире негромкий спокойный голос. Голос словно идущий из всех темных углов ее спальни. Голос совершенно незнакомый ей, но четко слышимый ее ушами — Пора. Дело сделано.
Тень с перепончатыми как у летучей огромной мыши крыльями, убрав крылья, спустилась вниз перед Вероникой, лежащей на ледяном спаленном полу. В луже собственной крови, текущей с ее изрезанной и исполосованной скальпелем, вдоль и поперек груди.
Вероника Климова услышала женский молодой голос. И Климова истекая кровью из перерезанных вен на руках, увидела перед собой молодую совсем еще девицу. Лет четырнадцати или пятнадцати.
Сначала она увидела молодое девичье красивое лицо, а потом из черной тени сформировалась девичья голая фигура. Голая, и без какой-либо одежды.
Глаза девицы сверкали. Они меняли постоянно цвет от желтого, до черного, и менялся цвет ее волос. Пока не стал совершенно как сама ночь черным, как и ее глаза.
Та, совсем еще девчонка с черными длинными волосами вышла из темноты и схватила за руку Веронику Климову.
— Изуфуиль — произнесла еле слышно через боль Вероника Климова — Ты существуешь, Изуфуиль.
— Существую, Вероника — произнесла разными голосами черноволосая лет четырнадцати девчонка — Существую, как и ты, Вероника. Как и этот мир, куда я тебя забираю. Так хочет мой хозяин, и повелитель. Мой любовник ангел моего мира Вуаленфур. В мир из мрака и холода.
Тот мир ждет тебя. Ждет твою душу. И я провожу тебя туда, откуда ты сбежала. Выхода уже нет. Этого хочет ангел Вуаленфур, и хочет его отец Азраил.
Вероника снова увидела ту в черном длинном балахоне фигуру. Фигуру стоящую чуть поодаль у ночного в лунном свете окна ее спальни. Фигуру сверкающую желтыми горящими на белом как беленая стена лице в глубоких морщинах глазами.
— Забирай ее — произнесла черная в длинном балахоне фигура с белым в морщинах лицом и желтыми горящими огнем смерти глазами — Она уже не принадлежит этому миру живых. Забирай, пока она снова не ускользнула. Теперь очередь за Диамиром. Забирай.
В тот же момент, сама черная ледяная бездна окутала Веронику и проникла в ее умирающую душу. Душу захваченную гибельным мраком. Из которого не было ей уже выхода.
Ее Вероники Климовой правая рука со скальпелем, все еще резала полную женскую грудь. И тело билось в болезненных конвульсиях в луже той растекающейся по полу у кровати крови. Ее душераздирающий крик разносился по всей квартире. Тело от боли дергалось и извивалось на полу спальни облепленное черными здоровыми пауками, которые высасывали ее.
Душа Вероники Климовой, уносимая черной крылатой Изуфуилью, растворилась между двумя мирами. Миром живых и миром мертвых. Ее мечущаяся в ужасе и в черной пустоте женская душа, все еще не осознавая безвыходность своего положения, искала выход из ночного захватившего ее покойницы умершей во сне душу кошмара. А голое бездушное уже окровавленное изрезанное собственными руками и острым медицинским скальпелем тело, еще дергалось в диких судорожных посмертных конвульсиях на холодном полу у спаленной постели.

***
Больницу неслабо колотило и трясло. Да так, что Андрей летал от стены к стене. И какие-то руки, схватив его за воротник больничной рубахи, с силой в сторону швырнули. И он пролетел по воздуху и упал на свою в палате постель.
Андрей почувствовал, как его сердце дернулось несколько раз судорожно и остановилось. Остановилось все. Так ему показалось. И наступила вдруг сплошная непробиваемая тишина. Гробовая тишина, и черная тень стояла перед ним. Перед его постелью. Рядом и склонившись над своим сыном Вуаленфуром в теле Сурганова Андрея, когда все кругом сотрясалось, как от девятибалльного землетрясения и осыпалась вся штукатурка, и известка в самой его палате. И мелькание, каких-то за дверями палаты черных теней. И дикие ужасающие крики. Крики, где-то там за его дверями и палатой. Крики больных и дикий звериный истошный рев, каких-то кошмарных чудовищ, или зверей.
Он почувствовал, как острая колющая боль пронзила его в груди под больничной рубашкой сердце. Боль скрючила его конвульсивно судорогой все тело. И он сполз на пол с постели, рухнув с криком, и забился в судорожной смертной агонии. Задыхаясь, и не мог восстановить свое сбившееся резко тяжелое во сне дыхание. Он, просто задыхался, хватаясь за грудь и горло, пытаясь прокашляться, но все было тщетно.
И это в тот момент, наступившего светопреставления. Эта боль пришла с этим землетрясением. Казалось это землетрясение здания больницы, вызвал его сердечный приступ.
Он сполз, задыхаясь, с постели, хватаясь за горло и грудь.
— Изуфуиль! — он, задыхаясь, кричал на всю свою закрытую на три замка одиночную палату — Азраил! Отец! — кричал Вуаленфур голосом Сурганова Андрея — Забери меня отсюда! Верни меня в мой мир!
Палату неимоверно трясло. Поехала постель к одной из стен. Громко ударившись о каменную стену.
— Изуфуиль! — он, прокричал снова, глядя на тень стоящую перед собой.
— Я пришел за тобой, сын мой — прозвучал голос черной высокой похожей на монаха тени, тени раскрывшей в стороны шесть огромных, похожих на птичьи крыльев. И из-за спины его вышла женщина лет тридцати. Совершенно голая. В высокой золотой короне на голове, на черных вьющихся змеями длинных волосах. Ее те волосы были действительно похожи на вьющиеся в блестящей чешуе змеи. Змеи Медузы Горгоны. Глаза меняли цвет, всех цветов радуги, пока не стали совершенно черными, как сама ночь. Она, раскачивая нагими и красивыми бедрами и красиво идя к нему своими ногами, которые оканчивались трехпалыми в чешуе с когтями стопами, вышла и остановилась рядом с высокой черной крылатой тенью.
— Я здесь, любимый — произнесла Изуфуиль — Я пришла за тобой, как обещала.
— Пора сын, мой Вуаленфур — произнесла черная крылатая высокая тень — Пора вернуться домой.
Черная крылатая тень протянула Андрею Сурганову руку. И он не заметил, как стал отделяться от своего первого человеческого умершего тела. Но сзади его снова, кто-то схватил. Он почувствовал, как вонзились сразу четыре с длинными кривыми когтями чьи-то руки. Они, пронзив его уже второе, выходящее из первого тела, вцепились мертвой хваткой в плечи и руки, и потащили назад в первое умершее тело человека.
— Не пущу! — раздался звериный рев из-за его спины — Ты нужен мне! Ты моя жизнь! И я не отдам тебя им! Прочь твари! Он мой! Только мой, и ничей больше! Ничей больше!
В это время Изуфуиль подскочила на когтистых трехпалых ногах к выходящему из тела Андрея ангелу Вуаленфуру и ворвалась прыжком, пролетев сквозь второе светящееся ярким лучистым светом, лежащее мертвое человеческое тело. Тело, которое только, что принадлежало умершему человеку. И из которого, торчали те с когтями с громадными когтями красного цвета покрытые чешуей руки Диамира, и которые держали Вуаленфура за плечи и обе руки. И ангел, как не пытался, тщетно пытался вырваться из этого захвата.
Изуфуиль ворвалась внутрь мертвого Андрея Сурганова, и исчезла там. И тут же руки Диамира отпустили Вуаленфура. И он, освободившись, с криком новорожденного младенца, отлетел прямо в другие руки своего родного отца. Ангела смерти Азраила. Который схватил его, своего заново рожденного маленького Небесного мальчика, прижав к своему черному призрачному крылатому телу.

***
— Я, не дам тебе, так просто умереть, тварь человеческая! — ревел диким зверем Диамир — Не дам! Ты не сдохнешь, вот так! Я тебе не дам, разделиться!
Появились снова те трое из черного мира. Они, вышли прямо из мрака ночи и в самой трясущейся от землетрясения и осыпающейся стенами палате. И набросились на умирающего Андрея, пытаясь сделать все, чтобы он не отдал Богу душу. Они черными призраками закружились вокруг его покинувшей тело души, но не смогли схватить его. Вернее, его им не дали. Некто из мира мертвых, словно, подтолкнул его вверх. И он полетел туда, куда уходят умершие. Он попал в светящийся длинный живой энергетический туннель, уходящий вихрем, куда-то вверх.
Это Вуаленфур вытолкнул его из себя и помог спастись от преследователей его измученной земной жизнью человеческой души. Это его была благодарность за то, что Андрей Сурганов был долгое время его вместилищем, сосудом его ангельской Небесной души. Это благодарность за прожитые вместе долгие годы, годы до полной свободы.
Его личный лечащий врач Вероника Климова, так никогда и не узнает, как умер ее любимый пациент этой ночью. В больничной своей камере палате. Она лежала мертвой уже давно в своей квартире на девятом этаже высотки. С широко открытыми от пережитого кошмара и ужаса синими безумными глазами. Сойдя окончательно с ума, она изрезала себя хирургическим взятым из ее медицинской сумочки ножом. В собственной спальне, находясь под воздействием постоянного и не проходящего ужаса и страха, так и не сумев найти выход из того мира, в который она попала. Не сумев совладать со своими распаленными одинокой тридцатилетней женщины необузданными сексуальными желаниями. Она так и не вышла из того жуткого инфернального потустороннего мира, в который она попала. Заблудившись в нем навсегда. Сама, сойдя с ума и покончив с собой, как тот Гавриков.
Она стала видеть те миры. Миры Сурганова Андрея и бродить там, и этому не было уже конца. Она потерялась во времени и в реальности, напуганная всем, что там сама увидела и ее душа просто пропала там растерзанная злобными и прожорливыми лярвами того потустороннего кошмарного мира. Мира второго уровня.
А тело Андрея Сурганова найдут лежащим на полу возле своей постели на спине. И тоже с широко открытыми глазами. С вывернутыми наизнанку сломанными руками и ногами и вывернутыми наружу ребрами. А его душа, уже давно была там куда, уходя и не возвращаются умершие.
Он, в данный момент ехал на поезде, уносящем его по тому межпространственному туннелю, куда-то вдаль.
Мимо остановок и мелькания столбов и проводов. Мимо проносились какие-то остановки, на которых стояли люди. Но, поезд, наполненный мертвецами, летел мимо них.
Он лишь в одном месте сделал остановку. И подсадил попутчиков.
Но, это было, всего лишь, один раз. На втором уровне. На том уровне, где его душа, когда-то была. В его потусторонних ментальных снах. Но, теперь ее путь лежал выше. Туда, где его ждали. Ждала его давно уже умершая мама. Там, где этот поезд должен был сделать конечную лично для него остановку.

У черного озера

Он увидел себя у большого черного озера возле полуразрушенного теперь того с трубами какого-то завода или фабрики.
Он снова был здесь, как и раньше. Та же насыпь, рельсы, разбросанные в стороне цистерны, раздавленные в лепешку невероятной силой. Той силой, которой он, тогда раздавил их и расшвырял по сторонам, чтобы пройти вперед.
Здесь же у самого берега и камышей по-прежнему скрепя, крутилась детская карусель. А, камыши шевелились как живые и склоняли к нему ангелу Вуаленфуру свои стебли и практически касались его, стоящего на краю самом озера, и смотрящего на его гладь и черную безмятежную тихую воду.
Он покинул его, и они разделились. И вот Вуаленфур оказался, у этого черного застывшего черной водой озера. У границы этого мира мертвых на самом нижнем уровне.
Ангел стоял и смотрел на возвышающийся посередине озера громадный каменный дворец и замок с необычными стенами и башнями.
Перед ним стоял его хозяин и хозяин этого мира. Мира мертвых. Сын ангела смерти Азраила.
Его кто-то коснулся. Коснулся руки и плеча слева, и он обернулся, и он увидел огромного того льва. Этого льва из той черной квадратной ночной комнаты. Лев посмотрев на него, прижался косматой большой гривой и головой к его плечу и руке. К руке того, кто смог победить демона Диамира.
Он был совершенно теперь свободен.
Лев прижался к нему, и ничто теперь ему не угрожало. Никто не смел, приблизится даже к нему в этом потустороннем мире. Мире умерших. В промежуточном инфернальном пространстве между небом и землей.
Его лев, его ангел хранитель был теперь с ним рядом. Он, будет снова охранять его, как охранял раньше.
А демон Диамир, так и останется замурованным в гниющее мертвое изуродованное, им же самим, то человеческое тело, которое было, больным шизофреником Красноярской психиатрической больницы имени Ломоносова Андреем Викторовичем Сургановым. Зарытое в деревянном гробу, как и практически все пациенты, погибшие той ночью, кого удалось найти, хотя бы частично и опознать по частям объеденных и обсосанных тел и похороненных вместе с ним на безымянном кладбище. Без имени и без таблички на простом деревянном грубо сколоченном кресте. На кладбище, где хоронят людей без рода и племени. Далеко за чертой города Красноярска. На кладбище, куда никто не приходит, хотя бы раз помянуть усопших.
Здесь он очнулся сразу, как только освободился от земного своего умершего сорокалетнего больного тела. Его освободил от себя Сурганов Андрей.
Освободил его и свою душу. Они смогли освободиться вместе. И друг от друга.
Он теперь был совершенно свободен.

***
Ангел Вуаленфур сидел на большом золотом и тяжелом троне в огромном каменном с высокими потолками зале. Сложив свои большие, похожие на птичьи крылья. За своей спиной. Спустив их острые, как бритва края вниз. С края больших поручней. Он, был одет в черную одежду, похожую на длинный монастырский балахон, в браслетах, перстнях и кольцах. Распустив длинные черные вьющиеся волосы по своим плечам и спине. Сверкая черными, горящими огнем адской мести, и небесной благодетели глазами. Положив, правую руку в золотом широком браслете на запястье, на одно свое колено. Положив левую в таком же золотом широком браслете, руку на левый поручень своего золотого большого трона, он смотрел вперед на всех своих приглашенных гостей. Гостей в этом тронном главном зале своего озерного неприступного из черного камня и металла замка. Стоящего посередине черного большого такого же, как этот его дворец озера.
Он был теперь единым.
Не было ни Диамира и Изуфуиль. Никого, кто составлял единое и раздельное, когда-то его целое. Целое ангела Вуаленфура. Сына самого ангела смерти Азраила. Заключенного многие и долгие годы в человеческое тело земного человека. Он воссоединился сам с собой. Воссоединил, злое и доброе в едином целом. Оставив человеческое тело и душу человека, с которым, соседствовал все прошлое долгое время. Разум, которого породил демона Диамира. захватившего, через сознание человека его мир. Мир Вуаленфура. Мир второго уровня, наводя свои там порядки.
И Небеса сделали то, что должны были тогда сделать. Они соединили их вместе. Поселив ангела Вуаленфура внутри Сурганова Андрея. Оставив под присмотром его отца, ангела смерти Азраила.
Он вернулся в свой мир. Вернулся, и готовился забрать его обратно себе.
Он стал единым. Он слился в одно целое и единое. Он собрал все воедино. То, что он из себя представлял. И все во, что мог превращаться.
Он сидел и смотрел на всех своих приглашенных к длинному перед его троном столу. Всех, кто составлял этот его мир. Всех, кого он сам своей силой создал, как и этот нижний потусторонний инфернальный заполненный духами умерших людей и лярвами мир.
Вуаленфур король второго уровня. Мира мертвых и живых душ, проходящих через тот его созданный им загробный мир. Сын самой смерти. Сын самого ангела Азраила.
Он освободился от человеческого Я, которое занимал долгое время и мучил его своим присутствием.
Теперь его родной отец должен сам лично сопроводить усопшего в высшие и более тонкие миры. Он заслужил освобождения.
Вуаленфур долгое время прятался в его душе.
Теперь он сидел на своем золотом большом троне в тронном зале перед длинным столом с множеством разных угощений. И там сидели его гости.
Вуаленфур поглотил Диамира и свою Изуфуиль. И он был сейчас силен как никогда. Он намеревался вернуть все. Свой мир. Мир призраков и мир мертвецов. Душ уходящих на Небо.
— Кто ты такой, чтобы оспаривать право?! — прокричала из-за стола сидящая недалеко от Вуаленфура сгорбленная очень уже старая худая как скелет в серой сморщенной скукоженной от старости коже оболочке старуха. Голая уродливая лярва. Наверное, самая из всех лярв, старая в этом мире — Кто ты такой, чтобы мог взять власть у Диамира?!
Она соскочила как ужаленная со своего кресла и подбежала, раскачиваясь в стороны к ангелу, сидящему перед всеми демонами и чудовищами незримого живым миром инфернального загробного мира. Она подбежала к его золотому высокому трону.
Она подбежала и выкинула свою с худыми длинными старушечьими растопыренными пальцами руку с длинными когтями в сторону Вуаленфура и он схватил ее.
Схватил и вырвал с корнем под самое плечо. Ее старухи уродины, сгорбленный, самой старой в этом мире лярвы костлявая рука как стеклянная или фарфоровая треснула и отлетела, оставшись в руке Вуаленфура. А старуха, завертевшись волчком, отскочила от его золотого трона к длинному столу, где сидели все остальные существа второго уровня. И все они подскочили с мест, оскалившись длинными острыми клыками. Напуганные они все вампирические лярвы и все кошмарные создания этого инфернального мира, сбившись в одну большую кучу черной массы, в конце длинного стола.
— Что, есть еще желающие оспорить право владения этим миром! Моим миром! — прокричал Вуаленфур — Миром моего отца, Азраила!
Никто не посмел, даже оспорить, теперь, что-либо перед ангелом Вуаленфуром. Поняв и почувствовав его силу. А многие, обрадовались его возвращению. Славя возвращение своего правителя, царя и Бога.
Они преклонили головы перед ним, и встали все на колени перед его золотым большим троном в его каменном из железа и бетона дворце и замке.
— То та, же! — на нескольких голосах произнес он, сотрясая стены своего огромного стоящего посередине черного с застывшей мертвой водой озера, громким похожим на рык чудовищного зверя голосом.

***
Он выскочил из поезда мертвых. Просто понял, что надо это сделать.
Андрей провалился в белый глубокий снег, по самые колени. Снег светящийся ярким солнечным ослепительным светом. Снег пушистый и мягкий и совершенно невесомый.
Андрей осмотрелся по сторонам и вдохнул свежий проникающий внутрь его воздух. Здесь все было по-настоящему. Очень похожее, на реальность и тот мир, которому он до этого принадлежал и в котором жил.
Было довольно холодно здесь. Холодно как настоящей зимой. Даже пар выходил из приоткрытого рта. Но это был иной мир. Между живым и смертным. Это было междумирье. И его еще одна проявленная здесь визуальная и осязаемая форма. Он, Андрей Сурганов это знал.
Вдруг он заметил небольшую бабочку. Белую, как и этот белый снег. И она была живая. Она порхала перед его лицом.
— «Бабочка и на снегу, зимой!» — Андрей подумал и удивился – «Откуда здесь может быть вообще бабочка! Ведь лежит снег и зима! Холодно!».
Вдруг появилась еще одна, а эта бабочка даже поменяла свой цвет своих порхающих крылышек. И стала пестрой с яркими желтыми и красными пятнышками. Потом появилась еще одна и еще и еще. И вот уже целая стая порхающих бабочек, кружила вокруг бредущего по снегу Андрея.
Они, словно ему о чем-то говорили и предупреждали.
Он вдруг увидел справа от себя торчащий из глубокого снега металлический столб. Или невысокую трубу. И на ней знак, похожий на дорожный, что ставят обычно у дороги. Для обозначения, какого-либо пункта или ограничения скорости. Но на нем висела металлическая табличка. И там была надпись «Тебя ждут». А далеко вдали силуэт. В мареве дымки или тумана. Силуэт призрачных домов какого-то далекого, почти стоящего на самом горизонте города. Города призрака, подымающегося из самой заснеженной долины. Город, словно висел как мираж в воздухе.
Он посмотрел вверх и увидел яркое над головой горящее ослепительным светом солнце и облака. Белые густые кружащиеся над его головой облака.
Вдруг вдали, почти у самого горизонта, от того висящего, почти в самом воздухе призрачного далекого города и белого снега, уходящего в неизвестность Сурганов Андрей, просто увидел свечение. Яркое свечение. И, он, побрел по тому невесомому искрящемуся в лучах солнца снегу на это свечение. Он, вдруг увидел ее. Свою, когда-то уже давно умершую, но тут живую мать, идущую к нему. Он, просто понял, что видит ее, и побежал к ней. Он ее узнал. Она пришла за ним.
Мама шла к нему. Шла, улыбаясь по тому искрящемуся глубокому чистому снегу. Она шла за ним, чтобы забрать с собой.
— Мама! — прокричал он и бросился к ней. Он уже и не мечтал увидеть ее снова. После стольких лет. И тех, уже давно исчезнувших сновидений. В которых, он видел ее, еще какое-то время после смерти.
Он увидел ее. Увидел свою родную мать, живую и смотрящую на него не тем уже холодным мертвым взором, а совершенно другими глазами. Живыми и добрыми. Сама в ореоле яркого света, она подошла к Андрею и прижала его к себе. Обняв своего оставленного на земле старшего сына.
Мама была живая. Здесь и всегда. И никогда не умирала. Как теперь не умрет и он.
— Мама! — он произнес снова, слыша как странным эхом, далеко разносится его в этом мире голос. Он зарыдал, и из его глаз потекли слезы.
— Сыночек мой — она произнесла ему таким ему знакомым голосом, прижимая к своему его материнскому телу в ангельской белоснежной воздушной одежде.
— Я так счастлив, что ты пришла ко мне! — рыдая навзрыд, Андрей говорил ей и прижимался к ее живому осязаемому телу — Ты не представляешь даже, как я счастлив! Мама!
— Я спустилась за тобой сюда, чтобы увести в свой мир – она ему ответила – Меня послали за тобой сами Небеса. Послал сам Бог.
— Я, куда угодно пойду за тобой, мама! – он ей произнес – Ты, мой Бог!
Ведь для ребенка мама, все равно, что сам Бог. И по степени любви к матери, оценивается любовь к самому Богу.
И его мгновенно, поглотил вдруг жар тысячи солнц. Этот жар разлился по нему, по тому, кем он был сейчас. Поглощая Андрея Сурганова целиком, и теперь уже уносил вверх, туда, куда уходят все души умерших людей. Души тех, кто смог пройти через уровень второго плана.
Раздался оглушительный свист и все, что окружало душу Сурганова Андрея схлопнулось, и превратилось в точку. Все это тотчас исчезло. Образовав черную в этом месте пустоту из ничего.

***
Лев Семенович Дорофеев засмотрелся на блестящих в прозрачной застывшей воде инфернального озера красивых сверкающих серебристой чешуей, и снующих, туда-сюда рыбок. Он не заметил приближающуюся опасность.
Дорофеев Лев Семенович, все еще не до конца понимающий куда попал и, что с ним произошло, бродил по берегу этого песчаного озера у скрипящей карусели, которая, вращалась быстро, издавая странные детские звуки.
Он ближе к самой воде не стал подходить. Там была топь. И он это понял, ступив, осторожно ногой и его нога, чуть не провалилась в топкую в прибое воды прибрежную липкую глину.
Он оказался осторожнее, того завязшего здесь в иле, утонувшего и поглощенного озером, до него полоумного Гаврикова.
В следующее мгновение Лев Дорофеев, услышал громкий топот, чьих-то тяжелых ног. Это бежал тираннозавр. Он бежал за своей теперь добычей.
— Оглянитесь назад Дорофеев — произнес ангел Вуаленфур, покойному. И Лев Семенович поднял вверх голову, и увидел парящего перед ним крылатого ангела. Он не заметил его до того, пока тот не заговорил с ним.
Ангел появился внезапно из самого прозрачного сдавленного, странного здесь, словно спрессованного, воздуха.
— Я вас предупреждал, а вы мне не верили — произнес Вуаленфур, превратившись в Сурганова Андрея — Бегите! Или вас сейчас сожрут!
Дорофеев или то, что называлось, когда-то по фамилии Дорофеев, оглянулось, и увидело громадного тираннозавра. Бегущего к нему. Легко на своих трехпалых с когтями ногах. Как , словно, тот был пушинкой. Казалось, такая шеститонная громадина, должна медленно сотрясать все под своими трехпалыми с когтями ногами. Но, нет, он несся, почти как спринтер, лишь, подымая песчаную пыль.
Дорофеев увидел тираннозавра, выскочившего из черного корявого страшного леса. И понял, что это он за ним.
— Они нашли меня! — прокричал Дорофеев ангелу Вуаленфуру, уносящемуся ввысь на раскрывшихся крыльях и в сторону своего озерного дворца и замка. В светящемся ярком лучистом астральном шаре, и бросился улепетывать от прожорливого хищника. Который в два прыжка молниеносно, все-таки настиг его. И схватил раскрытой и огромной зубастой пастью.
Тираннозавр пронесся мимо живого светящегося, улетающего в сторону каменного дворца замка шара, в который превратился ангел Вуаленфур. Чуть не коснувшись его длинным мускулистым динозавра призрака хвостом.
Он пролетел мимо и не тронул его, потому, что он здесь был теперь, снова, и всегда и всего этого мира хозяин.

Конец

Киселев А.А.
16.06.-10.08.2016 г.
(97 страниц)

Читать страшные истории:

➩ Орк – мифы и легенды
➩ Наги – мифы и легенды
➩ Кентавр – мифы и легенды
➩ Волколак – мифы и легенды
➩ Огр – мифы и легенды