Моя тетка живет в небольшом провинциальном городке. Впрочем, и городом-то это назвать можно с натяжкой: так, несколько стареньких домов максимум в пять этажей и пара автобусов, а остальное – ну чисто деревня. Однако мои родители, вечно занятые, посчитали, что это отличное место, чтобы сплавить меня на каникулы и преспокойно заниматься своими делами. Я ведь уже большой в свои одиннадцать – нянькаться не нужно, а там еще и двоюродный брат моего возраста, сказали: скучно не будет.
Я же, выйдя из машины после лютой тряски на битых дорогах, не был так уверен. Вокруг безнадега полнейшая, как в компьютерной игре про какой-нибудь апокалипсис. Вот что тут делать? Тетка вся своей работой в ларьке озабочена, сплетни собирает. А брат Васька – не знаю даже, о чем с ним и говорить-то: мы виделись за всю жизнь не так уж часто и жили в разных реальностях.
— Сейчас ноябрь – лучше до темноты домой возвращайся и у окраинных многоэтажек не гуляй, — авторитетно заявил брат, пока родители и тетя Галя на кухне что-то обсуждали.
Я глянул на Ваську, как на задрота какого. Мда, контакта явно не будет.
— Да как-то желания и не возникало, — сообщил ему.
— А вдруг послушаешь пару местных баек – и возникнет, — невозмутимо сказал он.
— Это каких? – я спросил скорее из вежливости, чем из настоящей заинтересованности.
Какие тут могут быть байки? О том, как Степаныч с Иванычем за бутылку водки подрался? Или как кто-то упал в речку и не всплыл?
— А таких, — Васька аж дверь за собой прикрыл. – Что здесь дети старые.
— Чего? – я непонимающе посмотрел на брата, выкладывая на прикроватную совковую тумбу мобильный с зарядкой.
— Каждый год по три ребенка пропадает, — еще тише заговорил Васька. – Но так же каждый год трое местных стариков сходят с ума, и говорят, что они и есть те самые пропавшие дети.
— Совпадение и маразм старческий, — усмехнулся я и глянул за окно.
Там, за кучкой старых домов и тухлыми осенними деревцами возвышались темные строения – три панельки в пять этажей. Окна там в основном не горели, но некоторые все же тускло светились. Свет какой-то такой – ржавый, старый, неприятный. Не, мне ж уже одиннадцать – я виду не подам, что место это у меня вызвало смутную такую тревогу.
Старые дети – придумают тоже!
— Убедительно так говорят… страшно, а потом – страшной смертью умирают, — Васька покивал для убедительности.
Я глянул на него как на придурка – напугать меня решил, ну-ну. В общем, дружбы не получится, понял я: неохота ему, наверное, с городским возиться, или местные друзья не поймут.
Потому на следующий день я пошел гулять один. Желание общаться со мной выразила только мелкая дочка соседки – Даша. Но это так себе компания, лучше в телефоне поиграю.
Тетя Галя сказала, конечно, уходить не дальше их двора или ее ларька. И я не то чтобы рвался. Просто от этой приставучей мелкой в соседний двор свалил.
Сижу себе, на скрипучих качелях болтаюсь, как вижу: бабка идет. Старая такая, лет под девяносто! А идет она по стенке, цепляясь растопыренными узловатыми руками. Как будто пьяная! А может, плохо ей?
— Бабуль, вам помощь нужна? – я встал, двинулся к ней.
А она хрипит, дрожит вся и ползет по стенке дальше. На меня внимания не обращает.
— Бабуль? Я скорую вызову… — я тронул ее за плечо, когда она споткнулась и чуть не упала.
И вдруг она обернулась, лицо прямо напротив моего! И оно – разодрано всё! В глубоких кровавых ранах! Рот порван, глаза одного нет, второй затянут бельмом и смотрит невидяще.
Я отшатнулся, едва не заорав от испуга.
— Мамочку… позови мамочку… — старуха разлепила окровавленные рваные губы, и я с трудом разобрал эти слова.
— Мамы тут нет… я у тетки в гостях… не уходите, стойте! Я сейчас позову кого-нибудь! – я уже двинул в сторону, а она своими длинными тощими пальцами меня за руку схватила, и лицо свое к моему так близко придвинула.
— Мою мамочку… Я Настя…
— Да, баб Насть, я сейчас…
Старуха явно не в себе! Я увернулся и побежал к ларьку тети Гали, что через дорогу. Сказал, что там бабка раненая, скорую надо!
А через минут двадцать наблюдал, как соседи столпились во дворе, переговариваясь. Скорая все еще не приезжала, а они просто стояли и смотрели. Старуха лежала на земле и уже не подавала признаков жизни.
— Вот и Настасья полоумная преставилась… — покачала головой тучная тетка из нашего подъезда. – А такого ума женщина была! За месяц всего сдала… ой божечки!
Страшная сцена была, мне даже ночью приснилось, как бабка эта просит ее «мамочку» позвать. Но уже на следующий день этот эпизод вытеснил другой. Зайдя в ванную утром, я увидел Ваську. Он стоял у раковины, кашлял резко так, у него нос и рот в крови все, по кафелю брызги.
— Вась?! – окликнул я его, а он такой:
— Маме только не говори!.. – и в секунду в обморок шлепнулся.
Конечно, не сказать тете Гале – это тупость, и она с ним, вся перепуганная, в больницу уехала.
Я остался предоставленным самому себе. Неприятно, конечно, с Васькой вышло. Да и каникулы эти здесь вообще все наперекосяк пошли. Я попытался игрухой какой-нибудь на компе отвлечься, фильм включил, что-то из холодильника пожевать притащил. В чужой квартире вечером неспокойно… а ночью…
Странно: мне казалось, как бы я ни сел, в окна все равно видно те многоэтажки. Ну, вот про которые Вася говорил в первый день.
Там всего по шесть этажей, мы сами-то в семнадцатиэтажке в Питере живем, но почему-то эти дома казались мне какими-то огромными и особенно темными. Может, это потому, что на возвышении стоят?..
Сижу, значит, играю себе, и тут с улицы разносится паническое такое:
— Даша! Даша, где ты?! Даша, это мама!
Испуганно так это звучало, отчаянно, что ли. На часах двенадцать, на улице темно. Дашка-то мелкая совсем, ей лет шесть. Куда она в такое время подеваться могла? А может, это другая Даша? Но, выглянув в окно, в свете тусклого фонаря я увидел нашу соседку. Значит, сомнений быть не могло: та самая. Странно это. Как так за малявкой-то не уследить?
— Она пропала! Пропала моя дочь! Ее никто не видел! – донеслось с улицы. Во всяком случае то, что я смог разобрать.
Я с тетей Галей, конечно, так себе в контакте, но словил себя на мысли: скорее бы она вернулась.
Приехала она, однако, под утро. Я успел задремать, но не в комнате, а на диване, пока фильм смотрел. Думал, она ругаться будет. А она прошла вся бледная, серая даже, на кухню. На меня никакого внимания не обратила. И, достав из холодильника бутылку с прозрачной жидкостью, налила полстакана и заплом выпила.
— Теть Галь, что случилось? Что с Васей?
— В больнице. Погулять сходи, Дима, — не оборачиваясь, произнесла она.
Задерживаться мне и самому не хотелось. Может, мне позвонить родителям, попросить забрать меня? Но так получится, что я жалуюсь и что не могу без мамки и несколько дней прожить. А есть-то, правда, хотелось. Кроме пары кусков сыра, со вчерашнего дня ни обеда, ни ужина не было.
Я взвесил мелочь в кармане и пошел к ларьку тети Гали. Но она, вон, дома, на замену никто не вышел. И, хоть города я не знаю, но, наверняка уж, где-то еще есть какой-нибудь магазин или киоск. Куплю чипсы там, конфеты какие.
Я отправился на поиски. Кругом пусто так, все по норам своим попрятались. Оно и неудивительно: холодно, дождь мелкий накрапывает.
Только вон, бабка какая-то сидит на лавке и пырит на меня. Взгляд какой-то… внимательный такой и будто не особо вменяемый. Мда, папа говорит: сплетни на пустом месте не берутся. Наверное, здесь и правда много тех, кто с головой не дружит.
Я ускорил шаг, сворачивая за ближайший поворот от этого взгляда.
Магазинов или ларьков нигде не видать было. Но тут я понял… что стою прямо напротив многоэтажек. Вот тех самых, которые я только из окна до этого видел! Мрачные, серые, кое-где разрисованные. Днем они не казались чем-то страшным. Вроде бы даже живет здесь кто: вон шторы кто-то раздвинул на третьем, вон на втором кот полосатый сидит. Откуда-то доносится музыка: попса из 90-х: «Тополиный пух» или как его?
А в дверях второй многоэтажки – смотрю – девочка. Обычная такая, с рыжими хвостиками, в курточке с Микки Маусом. Стоп! Это же Даша! Соседская дочка, которую мама звала вчера ночью!
— Даш! Даша, стой! – позвал я, двинувшись к ней.
Она стоит, в руках зайца какого-то плюшевого мнет, на меня смотрит.
— Ты что тут делаешь? Тебя мама обыскалась! Она знает, что ты тут?
— Поиграешь со мной? – игнорируя мои вопросы, спрашивает малявка и зайца вперед вытягивает.
Тот грязный какой-то весь, по лапе… ползет что-то.
— Да… поиграю. Только не здесь. Идем, — говорю я и осторожно руку протягиваю.
Как бы там ни было, для шестилетки это не лучшее место. Мало ли какие маргиналы тут живут. Не зря же у этого места паршивая слава.
А Дашка вдруг шаг назад сделала и головой отрицательно замотала.
— Не могу уйти. Там глазик.
— Какой еще глазик?
Она зайца выше подняла, и я смотрю – один глаз там оторван. А по лапе реально жучара здоровый ползет.
— Даш, пойдем, а? Другой глазик ему найдем.
— Нет, ему нужен этот! Это же его глазик! Его просто достать нужно, я знаю где.
— Ладно. Только быстро. Показывай.
Мы двинулись внутрь. Мне как-то не хотелось пересекать порог. Но она же зашла. Блин, это всё Васька с его байками и болезнью! Это просто многоэтажка: вон стены расписанные, двери, почтовые ящики, ничего такого!
— Идем! Я покажу! – Даша окликнула меня уже с лестницы и побежала вверх.
Я за ней, стараясь не упустить из виду. Остановилась она на пятом и стоит у двери. Старая пошарпанная дверь… только по ней жуки ползают – вот такие же, как на зайце ее этом. Ручка завращалась, открываясь, я как-то остро услышал поворот замка. Мне стало не по себе.
— Даш, идем отсюда! Даш…
А она стоит. В секунду я успел увидеть – на ее шее, под воротником милой девчачьей куртки – кровавая рана.
В следующий миг дверь распахнулась, и показался здоровый такой пацан, одетый как гопник из старых фильмов про бандитов. Грязная майка-алкоголичка, спортивки, башка бритая, на ней синяя размытая татуировка. Я не успел даже захотеть удрать! Этот бугай схватил меня за шею, стискивая мясистую ладонь и дергая на себя.
Я оказался в центре захламленной комнаты, на полу. Как будто бы обычная квартира, брошенная или запущенная только. Но… ничего обычного больше здесь не было.
На продавленных креслах и диванах сидели маргинального вида пацаны и девки, рядом с ними дети. Они все какие-то жуткие – лица как застывшие и перекошенные, серые, грязные. Нарики? Беспризорники? Торговцы детьми? Я не знал и не пытался найти ответ – мне просто стало панически страшно!
А Дашка со своей раной на шее – среди них стоит как своя!
— Отпустите меня! Что вам надо?! – закричал я, отчаянно пытаясь вырваться от самого здорового из них парня.
В ответ он сжал мою шею сильнее, и я захрипел, а перед глазами темнеть стало.
— Твоя очередь, Серый, — прохрипел он, и я смутно увидел, как с дальнего кресла поднялся и двинулся ко мне тощий сутулый пацан, с широкой неадекватной лыбой и бегающими глазами.
Я забился, совершенно не отдавая себе отчета в том, что бежать мне некуда. Я бил и царапал руку бугая, старался пнуть его хоть как-то. Но он перекрывал мне кислород и, казалось, вовсе сейчас раздавит мою шею.
— Шею ему не сверни, а то как я буду? Мы же его потом догоним – поиграем, – и сутулый визгливо заржал.
Бугай отпустил мою шею, но задрал голову за волосы, выворачивая так, что шею просто свело.
— Меня искать будут! Отпустите! Ну пожалуйста!
— Приведешь вместо себя другого ребенка – отпустим. Нам все равно, — пискляво проговорил Серый.
И в следующий момент – мне так хотелось проснуться! Оказаться дома, в Питере, с мамой и папой!
Он вцепился зубами в мою шею, вгрызаясь, как зверье какое-то! У него не было острых клыков или еще какого-то арсенала монстра – он просто с силой и чувством собственной безнаказанности рвал мою кожу, пихал в рану язык. Холодный… мертвецки холодный. Я орал от дикой боли совершенно безотчетно. Но орал не долго. Какая-то девка с шрамом через пол-лица подошла и затолкала в мой рот грязную пахнущую сыростью и гнилью тряпку.
Я потерял сознание, не помню в какой момент.
Но пришел в себя, и вокруг – никого. А я сам валялся на полу в подъезде. Грязная плитка, надписи на стенах… меня затрясло, и жутко тошнило. Все тело ломило и выкручивало от ноющей боли. Но это пофиг – нужно валить отсюда, и валить как можно скорее, раз я все еще жив!
Я еле стоял на ногах, пока по загаженной стенке подъезда шел прочь. Бежать не получалось. Но вроде бы – здесь никого и не было. Только где-то отдаленно, как эхом, слышались голоса детей и подростков. И от одного этого меня уже конкретно знобило.
До дома тети Гали я добрался практически чудом. А там… во дворе столпотворение: соседи, менты…
— … и ваш тоже пропал? – в центре я увидел тетю Галю, она вся потерянная стоит, кивает.
— Племяшка… Димка… погулять пошел и… не вернулся! Он здесь никого не знает… куда он ночью деться мог?..
— Я здесь! Я здесь, тетьГаль! – закричал я, подавшись вперед, но голос у меня хрипел жутко.
На меня обернулись все. Но, вместо облегчения или еще чего-то там подобного, что бывает, когда пропавший нашелся, я увидел… жалость и отвращение.
— Там… там страшные вещи происходят! Теть Галь, все… в многоэтажках этих…
— Семёныч, и ты туда же! Пить меньше надо! – воскликнула соседка, мать Даши.
А меня накрыло от паники, я не понимаю, что происходит. Холодно жутко и страшно. Я к тете Гале двинулся. Если б мама – обнял бы сразу, а она… вдруг как заорет:
— Уберите от меня этого алкаша позорного! У меня племянник пропал, а он!
— Я не алкаш, вы чего?! Ваша Даша тоже там!..
— Ах ты гад! А ну пошел отсюда! Чтоб я тебя не видела! Дашеньку мою! А, может, ты и затащил ее?! Куда ты ее дел?!
Соседка бросилась на меня, но ее менты остановили. А мне кивнули:
— Иди, дед, протрезвей. Видишь, горе случилось? Что ж вы все тут, старые, с ума сходите?.. В многоэтажке нет никого, уж проверяли!
Я замер. Стою, смотрю на них… а затем на руки свои. И они – старческие, ссохшиеся, в пятнах… я смотрю перед собой выше, чем обычно… подношу ладонь к лицу, а оно сморщенное все, в щетине…
— Ну чего встал?! Иди отсюда, Семеныч, без тебя тошно!
Я не верил, не мог поверить в реальность происходящего! То, что говорил Васька – правда?! Вспомнив о брате, я почему-то поднял голову на окна дома, и в одном из них – он. Стоит, смотрит.
Я развернулся и, как мог, двинул прочь. Это сон! Это дурной сон, этого быть не может! Я плюхнулся на старую лавку, щипал и царапал свою руку, но она не переставала быть старческой. Может, если я позвоню маме, все изменится? Она ведь не может меня не узнать! Но вещей у меня не было. На мне чужие старые штаны, потрепанная куртка… эти гады забрали мое тело, мою жизнь! Неужели я закончу, как эта бабка – Настасья? Но почему у нее было… изодрано лицо?..
— Поиграем, дедуля? – раздался где-то сбоку мальчишеский голос. До боли знакомый голос. Мой. Голос.
Я обернулся и увидел себя самого. Мое одежда, мое лицо, но выражение на нем – не мое. Жуткое, перекошенное, а улыбка широкая – как у этого… Серого из многоэтажки. В руке я… то есть, он – держал толстую палку с вбитыми в нее гвоздями.
Я… драпанул. Как мог быстро! Только вот нифига я не мог: мое тело старческое! Оно еле слушалось!
Я кое-как бросился вдоль по улице. Там, впереди, мужики какие-то.
— Помогите! Он гонится за мной! Пожалуйста!
— О, Семёныч опять перебрал! – выглянув за мое плечо, хмыкнул один из них.
А я оборачиваюсь, меня шатает, но Серого в моем обличии я вижу более, чем отчетливо. Получается, только я?..
Я бросился прочь, мне глаза застилали слезы, и я не верил… все еще не верил! Когда прятался за свалкой какого-то дома и слышал:
— Что же ты? Выходи играть! Мы тебя все равно найдем!
— Он там! Там! – а это уже Дашка. И она совсем рядом.
А я дышу через раз, но позволить им поймать меня – нет! Только не это!
Но, едва я собрался вновь кинуться прочь, рот мне зажала чья-то ладонь. Теплая, маленькая.
— Тихо! Дима, это я! Не кричи…
Внезапно передо мной Вася. Он в куртке поверх тонкой одежды, бледный весь, пахнущий лекарствами… смотрел на меня и звал меня по имени, а не как они все.
— Вась, что происходит?! Что со мной?!
— Помнишь, я говорил тебе… не ходи к многоэтажкам, не гуляй по городу, — он рвано выдохнул и попытался сдержать кашель. Подцепил меня за руку и сделал знак идти за собой.
Привел он меня, как оказалось, в старый гараж его отца, который умер пару лет назад.
— Вась… что делать теперь?! Те твари крадут тело и делают нас старыми?!
— Примерно так. Я не знаю, как это работает. Это сущности… неупокоенные души. Они считают, что местные, те, кто сейчас старики уже – типа вот Семеныча или Настасьи, незаслуженно забрали их жизни. Когда многоэтажки опустели – жильцы уехали за лучшей жизнью в большие города, там поселились маргиналы всякие: жилье ж свободно. Дети там с ними жили, родителям не нужные, злые, жестокие. Над животными издевались, местным ребятам и старикам тоже доставалось. А как-то пропали пара мальчишек. Обвинили тех, из многоэтажек. Самосуд устроили, в общем. С тех пор многоэтажки опустели, а дети… начали пропадать.
Васька закашлялся, и снова до крови. Чем помочь ему, я не знал, да и вообще слов не находил.
— Вась… а с тобой что?
Он вдруг обернулся, внимательно на меня глядя, и тише заговорил.
— Мне осталось полгода максимум. Врачи говорили – я слышал. Я болен, как папа. А мама все смириться не может, не говорит, вон, никому. Я устал, — он задрал рукав, показывая толпу синяков от капельниц и уколов. Места живого на нем реально не было. – Я пойду вместо тебя. Они ведь сказали – приведи другого?
— Но Вась… там страшно… ты не должен…
А продолжение рассказа в видео
525
