Существуют послесмертные стихи Высоцкого. Они были приняты медиумическим способом. Хотя Владимиром Семеновичем и пелось при жизни «мне судьба до последней черты, до креста, спорить до хрипоты, а за ней немота», он якобы нашел способ говорить и оттуда.
Первый зафиксированный случай ченнелинга Высоцкого произошел в 1981 году, в июле месяце.
Вот как описывает это непосредственный участник события, известный под псевдонимом Thinker:
«Был очень жаркий день, работы было невпроворот, и не очень она –
работа – получалась. Что-то у нас тогда с новыми тензодатчиками не
вытанцовывалось: всё вроде «срасталось» по схеме, а на конечном
устройстве – «ни искры»…
Хотелось материться, но внутренний голос уговаривал выражать эмоции
как-нибудь иначе. Например пением песен. Например – Высоцкого. «Товарищи
ученые, доценты с кандидатами…» — вертелось у меня в голове до самой
ночи, пока мы эти растреклятые тензодатчики таки не вмостырили как и
куда следует…
Уже в третьем часу ночи мы «усталые, но довольные» просто попадали там, где только что надрывались по-черному…
Это только кажется, что труд пусковика-наладчика разгонных систем
разного рода ускорителей-синхротронов – курорт… Платили нам
действительно – дай Бог каждому (эти трудовые накопления, разумно
вложенные в свое время, меня по сей день выручают), но выматывались мы
тогда тоже — нешуточно…
И вот, не успев толком врубиться в сладкое предутреннее сновидение, я
вдруг отчетливо осознал: слышу чей-то голос… Мгновение-другое спустя
усёк: это голос Высоцкого. Голос пел песню…
Этой песни я у Высоцкого не слышал. При том, что ОЧЕНЬ хорошо знал практически всё его песенное наследие…
И вот, лежу это я – не сплю и не бодрствую, где-то посередине
дремотного процесса-состояния – и вдруг до меня доходит: я же его ОТТУДА
слышу!.. Хватило у меня ума (и еще чего-то…) не вскакивать как
оглашенному, а спокойно нашарить в кармане свой вечный автоматический
карандаш и рабочий блокнот…
Голос, как будто видевший эти мои «манипуляции сомнамбулы», начал песню снова… Потом – еще раз…
Пение продолжалось до тех пор, пока текст песни не уложился полностью на замасленных страницах моего блокнота-трудяги…
Утром, примчавшись на первом автобусе в нашу общагу, схватил первое
попавшееся, на чем можно было писать. Это оказалась прошлогодняя газета с
коротким сообщением о…смерти актера В.Высоцкого. Вот на этой газете я
текст услышанной песни и записал…
Уже перед самым приходом нашего «особиста-контролера» успел я стереть
из рабочего блокнота «крамолу», за которую мог в те годы не только
работы лишиться, но и кое-чего более существенного… Таковы были условия
режима…
Приехав из командировки домой, я сразу же вспомнил о своей
драгоценности. Переписал текст песенного послания на чистый лист и стал
перелопачивать все доступные мне архивы-источники на предмет
идентификации мистически обретенного произведения. Так и не нашел…
Уже через десять лет, включив телевизор на какой-то программе,
показывавшей отрывки из документального фильма «Девять лет с
экстрасенсами», я буквально остолбенел: в одном из сюжетов
рассказывалось о некой женщине, понапринимавшей от Высоцкого целую книгу
стихов. От «мёртвого» Высоцкого…
Ну, то, что смерти нет, я к тому времени уже знал из собственного
опыта. Но вот то, что ОТТУДА могут передаваться послания, — это тогда
для меня стало ОТКРОВЕНИЕМ. Холодок пополз у меня меж лопаток, когда я
осознал суть своего собственного пережитого опыта «слышания»…
Через некоторое время, серьезно изучив тему «автоматического письма»,
«научного спиритуализма» (не путать с вульгарной и смертельно опасной
его формой — спиритизмом!) и прочих разновидностей взаимодействия с
иномирьем, я могу сказать, что явление это отнюдь не исключительно
редкое. Во всяком случае, примеры общения с духами ушедших описаны еще в
Ветхом Завете…
В моем конкретном случае ЭТО было только однажды. Больше голос поэта-песенника всея Руси ко мне не обращался… Вот эта песня.
Помню, помер я в очерёдный раз
от пронзения души парой чудных глаз.
Всё покрыла тьма, сонь дремучая,
будто вжалила гадюка гремучая.
И заснул я враз ошалелым сном:
вижу, вроде я уже и не мужик, а гном.
А вокруг стоит лес загадочный,
заколдованный, чудной, жутко сказочный.
В том лесу чудном страсти водятся,
лешачихи с упырями хороводятся.
На замшелых там на проплешинах
Пьют березовую брагу черти с лешими.
А над лесом тем автожирами
голы-девки на метелках барражируют.
А капеллою вурдалаковой
граф Дракула венским стулом дирижирует.
На поляне там на опушечьей,
под заливистые трели под кукушечьи,
пляшет пень – не пень, а и дом – не дом,
на куриных на ногах,
да так, что пыль столбом…
И сказал я пню: «Слушай, брось скакать,
повернися к лесу задом, дай мне речь сказать!..»
И послушал пень мой нескладный стих:
Чертыхнулся, трепыхнулся и, чихнув, затих.
Тут опять, гляжу, диво-дивное:
Отворился пень и вылезла противная,
С помелом в руке, вся худющая
Колченогая, кривая ведьма злющая.
«Ты пошто? — говорит, — Ты нашто? — говорит, —
Ты чаво сюды приперси и орешь? — говорит. –
Аль тебе, балде, жить не хочется?
Дык у меня про енто дело печка топится!»
Тут смекнул: ага! Предо мной – Яга!..
И послал же Бог такого на пути врага!
Стал-быть рок такой мне-сердешному –
У Яги пытать судьбу по делу грешному…
«Ой, бабуля, — говорю, — красотуля, — говорю, —
Я и так, без ентой печки, весь огнем горю.
У меня в нутре жар нешуточный
С похмелюги озверелой семисуточной.
Аль тебе-карге чё не ндравится?
Али думаешь, с тобой шиш кто справится?
Это даром, что одноглавый я,
Мне дыхнуть, так станешь ты – одно заглавие!»
Тут гляжу: ага, бабка сникнула,
Заскребла себе под мышкой, зубом цыкнула.
В плат застиранный рассморкалася,
Да понюхавши поганку, расчихалася.
А как с чихом тем бабка справилась,
Так в характере своем враз исправилась;
Подобрела вдруг шельма-бестия,
Будто пронял я ее хитрой лестию…
Отряхнув подол от скоромного,
Обернулася она девкой скромною.
Костяной ногою зашаркала,
Заскрипела по-павлиньему, закаркала:
«Уж ты гой еси, мой милёночек,
Разлюбезный мил-касатик, похмеленочек,
Виновата я, окаянная,
Не гневись, душа-голубчик (морда пьяная…).
За слова мои неприветные
ты прости меня, старуху несусветную.
А чтоб зло меж нас рассосалося,
Погадаю, скока жить тебе осталося…»
Тут взяла Яга лист осиновый
Да взмахнула им над лампой керосиновой.
Вмиг сгорел тот лист… Вдруг раздался свист,
Громыханье, чертыханье и матерый твист…
И очнулся я посредине дня:
ни старухи-поскребухи, ни чудного пня,
а сижу я весь скособоченный,
да похмельем сволочнейшим озабоченный.
А в углу орет-надрывается
одноглазый демон – называется,
А в глазу его банда рокова
над людями в темном зале изгаляется.
А солист у них – морда рыжая,
Ну ни дать ни взять – упырь, глаза бесстыжие.
На чудном визжит на наречии,
да трясется весь, как шизик недолеченный.
Тут вдруг стало мне шибко муторно:
В голове – бардак, во рту – как в баке мусорном.
Чую – снова я в темень падаю,
Только тут уж в гробовую – быть мне падлою!
Стал-быть верно мне бабка «скинула» —
За последний за рубеж меня закинуло.
Прощевайте, значить, ребятушки!
Проиграл «костлявой» я в салки-прятушки…
Еще одно стихотворение передано через философа и целителя Анатолия
Мартынова в августе 1982, а ещё 323 его послесмертных стиха — через
целительницу Веру Владимировну Зражевскую.
Когда это случилось, Вера Владимировна Зражевская была уже на пенсии.
Она имела право работать по основной прежней специальности два месяца в
году – в комитете профтехобразования. В январе она ездила в Пермь с
инспекцией местного ПТУ. 14 января 1982 года она возвращалась в Москву в
поезде, в вагоне СВ. В купе она была одна, закрыла запор, так как была
ночь, выключила свет, заснула. Проснулась она оттого, что дверь
открылась, в купе зажегся свет и в него вошел Владимир Высоцкий с
гитарой. Он сел на соседнюю постель и произнес «Наконец-то я тебя
нашел!». Затем он спел две песни, которые никто не слышал.
После ухода Высоцкого Вера Владимировна не могла уснуть, и уже под
утро в ее мозгу зазвучал голос Высоцкого, который продиктовал ей первое
стихотворение с того света:
Мотаясь меж звездами взад и назад,
я руки тяну к Земле.
Пока еще близко, пока еще взгляд
прикован, привязан к тебе.
Что далее будет, не ведомо мне,
пока же – огни… огни…
Мы в этих лучах, как и на Земле
мгновенья, но будем одни.
Ночь с 14 на 15 января 1982
С тех пор было начитано более трехсот стихотворений, которые Вера
Владимировна печатала потом на своей пишущей машинке, показывая друзьям
только отдельные фрагменты этих стихов.
Надо сказать, что по жизни она не была поклонницей творчества
Высоцкого, и более того, ее раздражало его хриплое пение, которое
звучало из магнитофона ее сына Юрия.
Сначала его послесмертные стихи походили на того тексты Высоцкого,
которого мы знаем. Потом стихи набрали такой внутренний подтекст и
накал, что они читались как откровение. И в них описана дальнейшая его
биография, трансформации, послушание, борьба, желания, события
планетарного значения.
Одно из таких стихотворений было передано уже в наше время через медиума Татьяну Потапову:
Был я магом. Был чернорабочим,
Сквозь огонь столетий пролетал.
Был я лемурийцем, между прочим,
Помню – на моём столе рабочем
Чертежи рождались днём и ночью, –
Мы с друзьями строили Кристалл.
Помнишь, Друг мой Кохановский Игорь,
Тот и этот неразлучный Свет,
Как несла небесная квадрига, –
Лучше в жизни не бывало мига!–
Наш с тобой большой кабриолет!?
ЛАДАМИР ЗАЛОЖЕН. Годы-вёрсты
В сердце Розы Мира зацвели.
Я стою на звёздном перекрестке.
А Москва нас с Ладамиром в гости
Вновь зовёт от имени Земли!
На Большом Каретном, между прочим,
Я давно уж друг мой, не бывал,
Только знаю – встречу нам прочит
Ждущий нас с тобой и днём, и ночью
Ладамир наш – Огненный Кристалл.
Знаю, друг мой, на Большом Каретном
Расцветут и дружба и любовь:
Ладамир легко и незаметно
К нам войдёт, сокровищем несметным
Обновив угаснувшую кровь!
На Большом Каретном дни и ночи
Друг меня все годы вспоминал.
Он ведь был атлантом, между прочим!
Помнит – на моём столе рабочем
В чертежах рождался наш Кристалл!
925
