Спал Матвей пусть и крепко, но тревожно. Картины во сне путались, постоянно менялись и искажались до тех пор, пока он не увидел картину, показавшуюся ему чем-то знакомой. Это была уборная комната, только чистая. Проходит мгновение, и у раковины появляется девушка. Движение ее резкие, обрывистые и смазанные. Начинает моргать лампочка, и вот уже через секунду Лера стоит у двери, и пытается открыть хлипкую задвижку, все происходит слишком стремительно. Она стучится в дверь, обрывает рычажок у смесителя, и тот начинает изрыгать кипяток. Потом из унитаза начинают валиться черные комья, а Леру обдает горячим паром, от которого ее лицо покрывается гнойными волдырями. Она начинает царапать лицо и кричать во все горло, но, когда ее складывает в рвотном позыве, долго не выдерживает, что-то хрипит, ползет к двери, облокачиваясь на нее, и теряет сознание.
Матвей все еще видит эту ужасную картину, но она его не отпускает, словно хочет что-то показать. Что-то, чего никто не видел.
Вдруг, все содержимое унитаза разом выплеснулось наружу, и Матвей увидел, как нечто, какая-то расплывчатая фигура выбирается прямо из унитаза. Он не смог это нормально разглядеть, потому что все было слишком смазанным, да и облако смрада, скопившееся в комнате, не давало увидеть все целиком. Но Матвей прекрасно увидел, как нечто передвигалось на четырех конечностях, которые то и дело неестественно выворачивались. Оно было похоже на сломанную, механическую куклу, и от него слышалось какое-то утробное урчание или клокотание, которое не затихало ни на секунду. Но у него определенно была цель, эта размытая фигура что-то положила на грудь Леры, и так же на скрюченных конечностях, постоянно дергаясь, вернулось в зловонную пасть унитаза. А когда с хрустом отошла защелка от двери и та распахнулась, выпустив наружу облако горячего смрада, голова этой фигуры окончательно, и медленно скрылась, при этом бросив отчетливый взгляд на Матвея.
Испуганные глаза Матвея распахнулись. Была глубокая ночь, сам он был весь покрыт холодным, липким потом, даже волосы промокли. Он присел на диване, пнул несколько смятых бутылок, провел ладонью по мокрым волосам, собрав часть пота, и проморгался.
Он сидел и думал, неужели настолько сильно проникся этой странной смертью, сам придумал к ней мистическую подоплеку, и ему сразу приснилось, как это в теории могло произойти?
«Вот это фантазия» — думал Матвей, и вдруг его отвлек звук справа, как будто что-то поскреблось в стекло пластиковой двери, что ведет на балкон. Сердце тут же сжалось в тугой комок, и сразу зашлось диким стуком. Он повернул голову вправо, и обомлел.
Прямо за дверью, на балконе стояла девушка, и скребла грязными ногтями по стеклу. Матвей замер, пригляделся. Было трудно рассмотреть ее лицо, она шевелила губами, но никаких звуков не было, а из ее рта непрерывно что-то текло.
У него чуть не остановилось сердце, когда он узнал в этой девушке погибшую Леру.
Сразу же крепко зажмурился, ущипнул себя.
«Этого нет, этого нет, этого нет!» — быстро повторял про себя Матвей, и продолжил вслух, — этого нет, этого нет, нет-нет-нет!
Резко открыл глаза, снова прикрыл, тихо выдохнув. Этого нет. На балконе никого не было.
Внезапно, в нос ударил резкий, неприятный запах. Матвей тут же повернул голову, и готов был заорать, но его словно парализовало, а крик с рвотным позывом застрял в горле непроходимым комом. Над ним склонилась Лера.
Так близко она была, что он увидел лопнувшие и целые гнойники на ее лице. Из ее рта текла бурая, гнойная жижа, пачкая старый, советский палас, она пыталась что-то говорить, шевелила губами, но из-за непрерывно текущей гнили, из ее горла доносились только булькающие утробные звуки. Она приблизилась практически вплотную к лицу Матвея, обдав его гнилым смрадом, и смотрела на него белесыми, как у вареной рыбы, мертвецкими глазами. Она пыталась что-то сказать, но нечленораздельные звуки обрывались частыми вздохами.
— Зж…хр-р-р-зжу-р-б-р-руб-ы-ы, — пробулькала Лера, и Матвей, видя ее так близко, истошно заорал.
Он подорвался на диване с диким воплем, когда за окном уже было светло, тут же вскочил, осматриваясь по сторонам. Сердце бешено колотилось, грозилось вот-вот остановиться или выпрыгнуть из груди. И только через несколько долгих минут до него дошло, что все это был один сплошной сон. Правда, сердцу от этого легче не становилось. Пришлось пройти в комнату матери, там он после ее смерти практически ничего не трогал. Нашел пузырек корвалола на полке и, не задумываясь, сразу отхлебнул.
Вместе с сердцем постепенно успокоился и Матвей. Вскоре зазвенел будильник, на этот раз дотошный рингтон самсунга не только раздражал, но и напугал. Он сходил в душ, но завтракать не стал, настроения не было, не хотелось долго оставаться в квартире. Одевшись, Матвей решил собрать смятые бутылки из-под пива, и сердце, не смотря на внушительную дозу корвалола, снова дало о себе знать. Среди смятых полторашек, у дивана лежал игрушечный медведь, улыбался зашитым ртом и смотрел на Матвея пуговками черных глаз.
Матвей встал у дивана как вкопанный, он точно помнил, что оставил этого гребаного медведя на подоконнике кухни. Во сне он не ходит, кроме туалета никуда вечером не ходил. Бросив взгляд в сторону балконной двери, он не на шутку насторожился. Матвей подошел к ней, увидев следы царапин на стекле. Провел пальцами по стеклу, гладкое, и он прекрасно понял.
Царапины снаружи.
Собрав в пакет из магнита все пустые, смятые бутылки, он запихал туда и медведя, а во дворе без левой мысли все выбросил в контейнер, предварительно завязав пакет на несколько узлов.
Матвей отправился на работу, стараясь забыть про ночной сон и находку на полу, но там, ближе к вечеру его ждали весьма неприятные и пугающие известия.
***
Ночью Света спала плохо, то ли из-за разболевшегося зуба, или воспоминаний о том, как вечером она столкнулась недалеко от своего дома с той самой женщиной, которая проходила мимо них у бара. А может всему виной был добрый, проницательный взгляд плюшевого медвежонка, которому было все равно, что происходит вокруг, он просто хотел дружить.
Больше свой обрывистый сон Света списала на зубную боль, но от этого легче не становилось. В течение ночи она выпивала то Найз, то Кетанов, но это приглушало боль лишь на короткое время, хотя эта группа лекарств и считается самой эффективной. Из спальни то и дело доносились ругательства матери, когда девушка шаталась из своей комнаты на кухню выпить обезболивающие. Мало ей было храпа мужа, так еще и эта шастает туда-сюда, неугомонная.
Утром Свету разбудил приступ боли и тошноты. Боль она признала сразу, а тошнота подступала из-за металлического привкуса во рту. Лежа на боку, она поняла, что во рту скопилось много жидкости. Повозила языком по больному зубу и почувствовала, что тот сильно шатается. Света сразу же вскочила и побежала в ванную. В раковину она сплюнула комок загустевшей крови, а сама едва не впала в истерику, когда открыла рот, и пальцами подвигала коренную семерку слева. Зуб не просто болтался, а мягко ходил в разные стороны, и девушка, слегка потянув пальцами, вытащила зуб с корнем, в очередной раз, сплюнув в раковину красным.
Света держала свой зуб в руках, и не могла понять, как такое вообще возможно? С детства проблем с зубами не было, родители всегда оплачивали услуги платных стоматологов, вовремя лечили кариес, у нее даже пульпита никогда не было. В плане финансов родители пусть и были бережливые, но нужные суммы всегда находили, как и в последний раз, когда сумма понадобилась внушительная.
А теперь Света держала двумя пальцами абсолютно здоровый зуб с ровными корнями. Как будто десна за ночь его просто отторгла, как чужеродное тело. Утренняя тошнота дала о себе знать, и Свету вырвало в раковину сгустками крови и желчи. Она и представить не могла, сколько крови наглоталась за ночь.
— Света, ты там чего? — раздался стук в дверь и голос матери.
— Все нормально, — отозвалась Света.
— Точно?
— Да, просто тошнит, отстань! — нервно выпалила Света, смотря на свой зуб.
Вот только боль не прошла, и Света зажмурилась, отпустив зуб, что он звонко упал на кафельный пол ванной. Она чувствовала ту же самую боль, в том же самом месте, но она была гораздо сильнее, чем ночью.
Глаза Светы уже были мокрыми, и она открыла рот перед зеркалом. Десны были красные, опухшие, и обволакивали соседние зубы.
Она просунула палец в рот, подцепив ногтем опухшую десну, и отодвинула чуть в сторону. Света едва сдержалась, чтобы не закричать, потому что рядом с выпавшим зубом, внутри челюсти прорастал еще один зуб, доставляя ей нестерпимую боль.
В этот день Света решила никуда не идти, встречу с другом пришлось отложить. Она с трудом позавтракала, стараясь делать вид, что все в порядке, и сидела в своей комнате.
Вот только с каждым часом становилось лишь хуже. Все десны стали подушками, покраснели и были чувствительными. Хуже всего было Свете, когда она поняла, что зубы один за другим начинают шататься, и они даже не вырывались, они выходили зажатые пальцами и без лишних усилий.
Крайней точкой стало то, что вместо выпавших зубов прорастали другие зубы, и не всегда на родных местах, и не всегда по одному. Передний правый клык начал проклевываться под языком, долго и болезненно разрывая плоть.
Мать Светы едва не схватил инфаркт, когда дочь выбежала из ванной комнаты в слезах и с окровавленными, трясущимися руками, которыми она держала кучи зубов и кровавым ртом.
— М-шам-аш-а! — единственное, что в слезах смогла протянуть перепуганная и практически беззубая Света.
Свету госпитализировали быстро. Она была помещена в реанимацию, где опытные врачи не придумали ничего лучше, чем удалить девушке оставшиеся зубы, которые порой сами собой вываливались из корневищ. Проблемы вызвали еще зубы, которые росли в ее рту, откуда ни попадя, и выпадали, достигая размера обычных, здоровых зубов. Однако, под наблюдением врачей и с введением лекарств, зубы прекратили расти. Конечно, было непонятно, как стандартные лекарства, капельницы и антибиотики смогли остановить эту необычную патологию, но факт оставался фактом.
— Это крайне редкая патология, когда зубы растут по всей полости рта, и с такой прогрессией. Обычно, это развивается с детства, а не за один день, как вы говорите, — говорил матери главврач, — но сейчас ситуация стабильна.
— Как она может быть стабильна? — в слезах причитала мать Светы.
— Новые зубы не растут, это уже хорошо, — парировал он.
— Но Светочка совсем без них осталась!
— Да, это так, но это уже не наш профиль, — пожал плечами врач, — к сожалению, вам за этим уже в стоматологию. Могу, кстати, порекомендовать одну клинику, если интересно.
На это предложение мать Светы отмахнулась, не до этого ей сейчас было.
Ближе к вечеру матери разрешили посетить одиночную палату, которую женщина сразу стребовала для дочери, а возмущения главврача волшебным образом сгладила красивая, красная купюра. Состояние Светы было стабильно, она спала глубоким сном, и женщина, присев на койке, потянулась пальцами к ее губам. Она отодвинула нижнюю губу дочери и ужаснулась, там не было ни одного зуба. Ни одного. Осознание, что за одно утро ее дочь из красавицы превратилась в беззубое страшилище, заставляло заливаться мать горькими слезами.
Погладив дочь по волосам, и поцеловав в лоб, она вышла из палаты и тут же столкнулась с другой женщиной, лет пятидесяти на вид.
— Извините, — бросила мать Светы, но гневный взгляд этой незнакомки еще надолго запал в душу.
Женщина ничего не ответила, и прошла по коридору вперед. Она присела через несколько лавочек, буквально в метрах десяти от палаты Светы.
Мать Светы так и осталась у палаты. Позвонила мужу, все рассказала, и заранее предупредила об огромных тратах. Муж заверил, что все будет хорошо, и призывал супругу не волноваться.
Женщина позвонила Вике, как хорошей подруге Светы, и объяснила ей ситуацию, назвала адрес больницы, тут же услышав обещание приехать.
Вика приехала быстро, вместе с матерью Светы она снова посетила палату. Она с тоской осмотрела подругу, подошла к койке и слегка сжала в руке ее пальцы.
— Все будет хорошо, Светуль, — тихо сказала Вика.
Устроившись у палаты, Вика позвонила Матвею. Почему-то ей хотелось, чтобы тот был в курсе о происходящем. Сначала голос Матвея был нервный и встревоженный, но как только он услышал о том, что со Светой все хорошо, немного успокоился.
Поговорив с полицейским, Вика почувствовала некоторое облегчение, природу которого пусть и не поняла, но отметила для себя. Раз полиция в курсе, значит, все будет действительно хорошо. Еще долгое время она общалась с матерью Светы, пытаясь подбодрить ее.
Спасало тоскливое положение то, что мать Светы и Вика хорошо друг друга знали, и им всегда было, о чем поговорить. Вот и заговорились они, даже немного забылись.
Коридор, по которому изредка сновали люди, ненадолго опустел. Люминесцентные лампы на потолке перестали гудеть, и лишь изредка моргали. Мать Светы перестала говорить, поэтому Вика, смотря впереди себя, задумалась. Такую тишину тут редко можно застать, если вообще возможно. Метрах в десяти справа сидела одна женщина, а чуть поодаль два старика, их Вика давно приметила, но их как будто не существовало.
Не совсем к месту вспомнился плюшевый медвежонок, с беззаботной улыбкой смотрящий на Вику пуговками черных глаз. Как ни старалась она забыть его, этот образ постоянно преследовал ее, а сейчас как будто она его и вовсе видела перед собой.
Тишина, повисшая в коридоре, казалась уже оглушительной и давила на мозг неподъемным грузом. Вика помотала головой, словно хотела сбросить с себя эту тишину, как будто эта тишина была искусственной, незаметно подкравшейся и накрывшей коридор плотной завесой. Как будто сверни за угол, и сразу услышишь все привычные до этого звуки. Переговоры врачей, ругань пациентов, гудение люминесцентных ламп, шорох бумажек в руках работников.
Почувствовав непривычную тревогу, Вика достала из кармана свой телефон, чтобы посмотреть, сколько время, и выпучила глаза на экран, увидев двенадцать пропущенных от «мент».
Округлив глаза, Вика тут же принялась звонить ему, но, когда она приложила телефон к уху, то не услышала даже гудка. Все, казалось бы, умерло, все звуки просто исчезли. Вика повернула голову, посмотрев на мать Светы, та смотрела равнодушным взглядом впереди себя, и безмолвно шевелила сухими губами.
Вика тряхнула женщину за плечо, та сразу повернулась, посмотрела на нее, что-то говорила, но Вика не слышала абсолютно ничего.
— Вы меня слышите? — Вика приложила ребро ладони к уху, но не услышала даже собственного голоса.
Мать Светы округлила глаза, сразу же занервничав, и попыталась пальцем прочистить ухо. И как она не заметила, что ее треп оборвался на полуслове и продолжал звучать у нее в голове в такт губам.
Вика хотела осмотреться, но только она повернула голову влево, то сразу подскочила, увидев бегущего по коридору Матвея. Он что-то кричал, но его крик тонул в тишине глухого коридора. Мать Светы тоже поднялась, а Матвей, подбежав к двери палаты, попытался ее открыть, та не поддалась. Он не хотел разбираться, заперта та была, или нет. Он просто размахнулся, и изо всех сил саданул ногой по двери.
Дверь беззвучно распахнулась, и первое, что все услышали, был нарастающий, тревожный писк прибора обрывающейся кардиограммы, которая сообщала, что пульса больше нет. Матвей ворвался в палату, сразу осмотрелся — никого, кроме Светы, что застыла в неестественной позе, вся извернувшаяся в койке, по уголку рта стекала свежая кровь, а по подушке и простыне были разбросаны окровавленные зубы.
Сзади в голос завыла мать Светы, был слышен шорох ее шагов. В коридоре началась возня, пелена тишины отступила так резко, что странного наваждения, казалось, и не было.
Матвей тихо выматерился, и протянул руку, взяв с груди Светы маленького, плюшевого медвежонка, шея которого была туго перетянута леской, а на его груди, на этой же леске, как медальон, был подвешен маленький зуб. Подтвердив для себя все страшные догадки, Матвей констатировал самый очевидный факт, но тот прозвучал тихим приговором.
— Опоздали…
158
Нет слов, одно восхищение! Требую продолжение!!!