Антон никогда не забудет тот день, когда его отец погиб. Это случилось внезапно и необъяснимо. Дом, где они жили, всегда был тихим, но после смерти отца он стал мертвенно холодным, пустым. Мать замкнулась в себе. Антон редко видел её. Их общение сводилось к коротким разговорам через закрытые двери, в лучшем случае — к редким встречам в коридоре. Даже тогда она казалась чужой, не похожей на ту женщину, которая когда-то была его матерью. Её лицо с каждым днём размывалось в его памяти, словно оно было всего лишь тенью в густом тумане.
Антон почти не выходил из своей комнаты. С утра до вечера он лежал на кровати, безучастно глядя в потолок или в окно, за которым проходила жизнь, оторванная от его собственной. Улицы казались ему чужими, и мысль выйти за порог дома вызывала у него тревогу. Иногда он вставал с кровати, чтобы взглянуть на старые фотографии семьи, на которых отец улыбался, а мать обнимала его. Но эти изображения вызывали в нем лишь боль. Постепенно он перестал к ним подходить, а затем и вовсе спрятал их в шкаф.
Мать Антона с момента смерти отца замкнулась в себе. Она перестала разговаривать с сыном, превратившись в отстранённую тень, едва существующую в доме. Она не смотрела ему в глаза, почти не появлялась в общих комнатах. Антон слышал её шаги — иногда это были осторожные, приглушённые звуки, как будто она старалась избегать его внимания. Он мог часами сидеть на кухне, прислушиваясь, как она проходит мимо двери. Иногда она останавливалась у его комнаты, но так и не решалась войти.
Его взаимодействия с матерью сводились к коротким фразам через закрытые двери. «Антон, поешь», — звучал её голос, когда она оставляла еду на кухонном столе. Иногда Антон её слушал, но чаще игнорировал эти призывы, чувствуя странное отвращение к пище. Каждый раз он ловил себя на мысли, что не слышал, как она готовит, что запах еды не доносился из кухни, как раньше. Еда появлялась словно из ниоткуда, и от этого она казалась ещё более чуждой.
Антон пытался поговорить с матерью, но их разговоры были короткими и странными. Когда он пытался поднять тему отца или спросить, как она себя чувствует, она отвечала односложно или уходила, словно не желала углубляться в обсуждение.
Иногда они сталкивались в коридоре. Мать стояла неподвижно, будто раздумывая, как вести себя рядом с сыном. Её взгляд был пустым, словно она смотрела сквозь него. Эти редкие встречи пугали Антона. Ему казалось, что эта женщина, которая раньше была его матерью, стала чужой и далёкой.
С каждым днём всё вокруг него становилось всё более неосязаемым. Его собственная комната, где раньше находилось убежище, теперь казалась ловушкой. Тишина дома, прерываемая редкими звуками, давила на него. Временами он чувствовал, что стены сжимаются, а воздух становится всё тяжелее, словно что-то невидимое окутывало его со всех сторон.
Дни сливались в однообразие. Антон не помнил, когда в последний раз выходил из дома. Время перестало существовать — оно текло мимо него, как вода через пальцы. Он мог провести часы, лежа в постели, не осознавая, сколько времени прошло. Мать была рядом, но одновременно так далеко. Её голос стал для него чем-то далеким, но странно знакомым. И вот однажды он снова услышал её тихий, монотонный призыв:
«Антон, сходи в подвал, принеси банку с закрутками».
Этот голос из коридора доносился уже много раз. Иногда ему казалось, что слова повторяются словно заезженная пластинка, и Антон уже перестал вслушиваться в них. Но в этот раз что-то было иначе. Антон взял фонарик, медленно подошёл к двери подвала и, как всегда, повернул старую скрипучую ручку. Спускаясь вниз, он почувствовал странное беспокойство — что-то здесь не так.
Когда он спустился в подвал, без всякого предупреждения, замок щёлкнул, будто бы кто-то специально запер его внутри. Он сразу бросился к ней, но та не поддалась. Антон бил по ней, кричал, но ответа не было, он остался один с тишиной и своим динамо фонариком. Лишь тишина и холод. Он услышал, как наверху снова раздался голос матери:
«Принеси банку, Антон. Принеси банку».
Её слова звучали механически, каждое слово было произнесено с той же интонацией, что и раньше. Он уже слышал эти фразы сотни раз, но теперь они были чем-то чуждым, пугающим.
Шли дни. Антон ел лишь консервы, что были в кладовой подвала, а каждый день становился всё страшнее. За дверью повторялись одни и те же слова, словно мать работала по определенному распорядку, где на каждый час было выделено, свое слово. Ночами же весь дом наполнялся странными звуками. Шаги, шёпоты, тихий стук, исходящий будто бы из самой глубины дома, как казалось ночью, кто-то просыпался в доме.
Прошло несколько дней, прежде чем дверь подвала, наконец, открылась. Это произошло неожиданно и совершенно бесшумно. Когда Антон осторожно потянул за ручку, она легко поддалась. Он замер на мгновение, не зная, радоваться или бояться. Ничего не происходило. Он выбрался наружу, весь в напряжении, ожидая, что его кто-то или что-то встретит, но в доме было тихо. Слишком тихо.
Антон медленно начал осматривать комнаты, но они были пусты. Везде царила странная тишина, и, как ни странно, воздух в доме был тяжёлым, давящим, как перед грозой. Всё выглядело так, как он оставил несколько дней назад, но было что-то… неуловимо неправильное. Ощущение, что дом будто бы пропитался чужой, враждебной энергией.
И тут, на чердаке, он услышал знакомый голос. Это был его отец. Антон помнил, что отец давно умер, но голос звучал так реально, что у него по телу пробежали мурашки. Голос звал его, мягко и тепло: «Антон, сынок, иди сюда». Он чувствовал странное смешение радости и страха, поднимаясь по лестнице на чердак.
Там, в полумраке, стоял его отец. Он выглядел почти таким же, как в день их последней встречи, только его глаза были слегка потускневшими, а кожа — бледной. Антон крепко обнял отца, но его объятия были странно холодными, неестественными. Казалось, что отец стал частью этого дома — его холодных стен, скрипящих полов и пустых комнат. Лёгкий запах плесени исходил от его одежды, как будто он провел месяцы в этом забытом месте, спрятавшись от времени.
— Ты где был? — прошептал Антон, ощущая, как по его коже пробегает дрожь. — Я думал, ты умер…
Отец не ответил сразу. Он посмотрел на сына странно, его глаза были пустыми, как те бездонные окна в подвале. Отец улыбнулся, но улыбка эта не несли тепла — только мертвую, безжизненную тишину.
— Ты точно это помнишь? Ты можешь вспомнить, то как меня хоронили, или как вы устраивали поминки? В один день, я просто ушел на чердак и оказался заперт тут.
Антон отступил на шаг, пытаясь осознать происходящее. Что-то смущало его ещё сильнее. Воспоминания… Они начали всплывать в сознании, но были искажены, словно кто-то вырвал из них важные детали. Он вспомнил смерть отца — это было начало всего ужаса. Но вот что странно: он не помнил похорон. Ни гроба, ни поминального вечера. Как будто его просто… не было.
— Мама? — голос Антона дрогнул. Он всё ещё надеялся, что мать где-то здесь, живая, настоящая.
Отец нахмурился и посмотрел вниз, словно ему было тяжело вспоминать её.
— Мать умерла, через год после твоего рождения. Как это можно было забыть. Видимо моя пропажа сильно сказалась на тебе.
Эти слова прокатились эхом в его голове, отзываясь ледяным холодом. Антон попытался вспомнить, когда последний раз видел мать. Туманное воспоминание о её размытом силуэте в доме, её голосе, повторяющем одни и те же фразы… Но всё казалось не реальным, словно сон. Он не помнил, когда в последний раз смотрел ей в глаза.
Тогда его сознание начало медленно пробуждаться от странного оцепенения. Он вспомнил кое-что ещё. Мать… она умерла. Она умерла… через год после его рождения. Её лицо было стерто временем, но этот факт неожиданно всплыл в памяти, точно брошенный в спокойную воду камень. Как же он мог забыть? Он жил с матерью, чувствовал её присутствие, слышал её голос, но она давно мертва. Антон стоял перед отцом, и в его душе разливался ужас, не от того, что он видел перед собой, а от того, что понимал. Всё, что он считал реальностью, рушилось, как карточный домик. Воспоминания, которые были ему дороги, стали зыбкими, будто иллюзия, созданная кем-то или чем-то, что умело проникло в его сознание.
— Это существо… — прошептал Антон, чувствуя, как его голос срывается. — Оно всё это время было с нами?
Отец кивнул, и Антон заметил, как его лицо исказилось в странной гримасе — смесь страха и отчаяния. Впервые за всё это время Антон видел в нём человека, но этот человек был сломлен, истощён.
— Оно прекрасно умеет изображать твою мать, — продолжил отец, его голос был хриплым, словно он не говорил годами. — Оно наблюдало за нами. Сначала я думал, что сходил с ума. Но когда я спрятался на чердаке, оно стало проявляться сильнее, становилось смелее. Всё, что ты слышал, — это её голос, её шаги. Оно даже ходило по дому так, как ходила твоя мать. Но это — не она.
Антон почувствовал, как по его спине пробежал холодный пот. Он пытался вспомнить еду, которую якобы готовила мать. Но ничего не всплывало в памяти. Вкуса не было. Казалось, что он ел, но это были лишь тени вкусов, приглушённые, словно размытые призраки. Даже запах её готовки был едва ощутимым, как воспоминание из детства.
— Я… никогда не видел, как она готовила, — произнёс Антон медленно, осознавая, что его мысли путались. — Я не помню… Как я мог всё это принять за правду?
— Потому что оно живёт за счёт того, что мы верим в это, — ответил отец, сжимая плечо сына. — Оно использует наши слабости, наши воспоминания, чтобы заставить нас принять его за реальное. Ты так хотел, чтобы она была рядом… Я так хотел вернуться к жизни, к своей семье, но мы оба оказались в ловушке.
Антон закрыл глаза, чувствуя, как реальность ломается у него на глазах. Он был в этом доме с «матерью» столько времени, что уже не знал, где правда, а где ложь. С каждым днём, проведённым в одиночестве, оно медленно вытесняло его настоящие воспоминания, замещая их чем-то чуждым. Всё это время он жил с чем-то, что носило лицо его матери.
— Когда это началось? — спросил Антон, и в его голосе была слабость, почти бессилие.
— После того, как я ушёл, — тихо ответил отец. — Оно пришло сразу после моей смерти, но ты не мог это заметить. Ты был слишком молод. Сначала оно не было таким сильным. Оно скрывалось в тени, лишь изредка копируя её движения, голос. Но чем дольше оно было здесь, тем больше оно становилось похоже на неё. А ты… Ты просто хотел, чтобы она была рядом. Мы все этого хотели.
Антон снова почувствовал дрожь, когда осознал, что всё это время его мать была только иллюзией. Существо, которое копировало её до мельчайших деталей, вплоть до того, как она хлопала дверью, как шуршала шторы или ходила по скрипучему полу. Но было одно — оно никогда не смотрело ему в глаза. Её лицо всегда было размытым, её шаги — чужими. А теперь это было не просто ощущение, это стало правдой.
— Что оно хочет? — спросил Антон, голосом, в котором звучал страх, как у ребёнка, потерянного в тёмном лесу.
Отец посмотрел на сына долгим, затуманенным взглядом.
— Я не знаю, — сказал он медленно. — Но оно меняется. Оно становится всё более реальным. Чем дольше мы здесь, тем сильнее его влияние на нас. Оно уже почти завладело тобой. И если ты не уйдёшь, оно сделает тебя частью этого дома, как и меня.
Антон почувствовал холодный ужас, сжимающий его грудь. Это существо не просто копировало мать. Оно поглощало их, превращая в тени самих себя, в холодных пленников этого дома. Отец уже не был полностью живым — он стал частью этого места, забытым, размытым, почти несуществующим.
Антон затаил дыхание, чувствуя, как нарастает волнение.
— Мы должны уйти, — повторил он, хотя в его голосе уже не было уверенности. — Мы не можем здесь оставаться.
Отец посмотрел на него с горечью, словно Антон произнёс нечто наивное и невозможное.
— Посмотри в окно, — сказал отец тихо, и в его голосе было что-то, что заставило Антона замереть.
Антон медленно поднял глаза к окну чердака. Его сердце вдруг замерло, когда он увидел, что стекло залито ярким светом, как будто снаружи был солнечный день. Но то, что он увидел, было ещё более пугающим — за окном не было ни солнца, ни деревьев, ни даже неба. Там царила непроглядная тьма, как будто дом был окружён чем-то бесконечно чёрным и непроницаемым. Казалось, что свет, который проникал в дом, был иллюзией — ложным изображением дня, которое накрывали тёмным покрывалом.
— Отсюда нет выхода, — тихо произнёс отец, отводя взгляд от окна. — Во всех окнах и за дверью — одно и то же. Только пустота, Антон. Мы заперты здесь, как мухи в паутине.
Антон с трудом подавил нарастающий страх. Он вспомнил те дни, когда он пытался выйти из дома и что-то его всегда останавливало — что-то, что мешало ему открыть дверь и уйти. Теперь всё стало на свои места. Он был не просто заперт в доме. Это место было ловушкой, капканом, из которого нет выхода.
— Но мы должны попробовать, — настаивал Антон. — Мы не можем просто сидеть здесь и ждать…
Отец тяжело вздохнул, но кивнул.
— Ночью. Тогда оно слабее. Мы спустимся вниз за едой. Но будь осторожен. Она всегда чувствует наши движения.
Они спустились с чердака глубокой ночью, когда дом погрузился в мёртвую тишину. Каждый шаг отдавался глухим эхом в пустых коридорах. Антон и отец шли к кухне, стараясь не издавать ни звука, но тишина была слишком гнетущей, словно само пространство прислушивалось к ним.
Когда они уже были на полпути к кухне, Антон услышал что-то за спиной. Обернувшись, он увидел лишь мрак коридора, но его сердце ускорилось. Страх начал разрастаться внутри, когда он понял, что больше не слышит шагов отца.
— Отец? — прошептал Антон, пытаясь не паниковать.
Тишина. Отец исчез.
Антон повернулся и, как только сделал шаг назад, вдруг услышал глухой, тяжёлый шум, словно кто-то кого-то уволок. Из глубины дома донёсся приглушённый стон отца. Его мать, или то, что изображало его мать, словно тень вынырнула из темноты и утащила отца в родительскую спальню. Она двигалась невероятно быстро, неестественно, и её силуэт был едва различим в тусклом свете.
Антон замер, страх парализовал его на мгновение. Он не знал, что делать, кроме как бежать.
На следующее утро Антон безуспешно пытался открыть дверь родительской спальни. Он бил в неё, звал отца, но ответа не было. Весь дом казался ему застывшей ловушкой, откуда не было спасения. День был долгим и мучительным, а ночью он не слышал ни шагов, ни звуков, словно всё в доме замерло.
Но на следующий день всё изменилось.
Антон вышел в коридор и замер на месте. Впереди, в тени, стояли оба его родителя, но что-то в них было неправильным. Их лица были слишком спокойными, неестественно застывшими, как будто они были не живыми людьми, а некими восковыми фигурами. Их улыбки были слишком широкими, глаза — безжизненными, как у куклы. Это были они, но уже не те, кого Антон помнил.
— Что вы такое? — выдавил Антон, отступая назад.
Они шагнули ближе, их движения были синхронными, почти механическими. Антон почувствовал, как ужас сковывает его. Отец заговорил первым, его голос был странно ровным, словно лишённым эмоций.
— Мы — результат новой симуляции, — сказал он. — Готовится обновление. Мы тестируем версию. Для твоего мира скоро выйдет патч. Патч счастья.
Антон не понимал, что происходит. Всё звучало как безумие, но холодные, безжизненные голоса его родителей продолжали:
— Мы тестируем симуляцию для вашего мира, — сказала мать тем же ровным голосом. — Твоя семья была выбрана для участия в её разработке. Все ошибки сейчас фиксируются и будут исправлены. Это обновление сделает всех счастливыми. Ты тоже станешь частью этого.
Антон попятился, его сердце бешено колотилось. Он вдруг осознал, что всё, что он переживал — это была лишь тестовая версия чего-то гораздо более масштабного. Они не были его родителями. Они были частью чего-то большего, чего-то чуждого.
— Нет, — прошептал Антон, чувствуя, как реальность снова ускользает у него из-под ног. — Это не может быть правдой…
Но их холодные глаза смотрели на него без всякого сочувствия.
Антон, дрожащий от страха и замешательства, взглянул на своих родителей — или на то, что они собой теперь представляли. Их холодные лица и механические движения не оставляли сомнений: это были уже не его отец и мать, а что-то чуждое, носившее их оболочки. Ему стало душно, словно стены дома начали сжиматься, давя на грудь.
— Могу ли я… — его голос дрожал. — Могу ли я вернуться в свой мир? Пожалуйста, просто выпустите меня отсюда. Я не хочу быть частью этого.
Они посмотрели на него с холодным спокойствием, которое не нарушало ни одной эмоции. Отец, с мёртвой улыбкой на лице, шагнул вперёд и произнёс:
— Тестируемый объект не может покидать площадку. Ты стал частью этого эксперимента, Антон. Здесь твоё место.
Антон ощутил, как по его спине пробежал холод, как будто что-то тянуло его вниз в бесконечную пропасть. Он сделал ещё шаг назад, но за ним была лишь глухая стена. Он был заперт, в ловушке.
— А мой отец? — голос Антона сорвался, в нём звучала боль и отчаяние. — Что с ним? Он… ведь жив?
— Память твоего отца будет использована для более точного симулирования опыта, — ответила мать с тем же ровным, лишённым жизни голосом. — Его сознание уже стало частью этой версии тестовой симуляции. Это позволит собрать данные для улучшения будущих обновлений.
Антон попытался осмыслить услышанное. Его отец, с которым он говорил, был не более чем набором данных — тенью прошлого, частью этой ужасной системы. Его воспоминания и чувства использовались, как программный код, для создания лучшей версии симуляции. И теперь этот «код» принадлежал не ему. Всё это время он думал, что спасёт отца, но в действительности его отец уже давно был утрачен.
— Нет, это невозможно… — Антон покачал головой, словно надеясь, что отрицание изменит реальность.
— Это неправда!
— Всё, что ты испытываешь, — лишь часть теста, — ответил отец, его голос звучал как далекий эхом механического повтора. — Это всё нужно для создания идеальной симуляции. Патч счастья устранит все недостатки. Ты станешь частью этого процесса, Антон.
Антон почувствовал, как ноги подкашиваются, и он опускается на пол. Всё, что он считал реальным, всё, что держало его в этом мире, рушилось. Отец, мать, дом — всё это было не более чем декорацией, в которой его сознание удерживали, как в клетке.
— Я не хочу быть частью этого, — прошептал он, но его голос уже не имел значения.
5
