Ездили тут в деревню, на могилки к бабушке, дедушке, крёстной. Бываем там редко, раз в год убираемся, подкрашиваем, поправляем. Ну, посидим, конечно, поговорим о том о сём…
В этот раз зацепила взглядом новый памятник — чуть дальше наших, да странный такой — фотографий на нём нет, перечислены аж трое — женщина и два мальчика, а дата смерти — один день.
Надо сказать, что и дата смерти-то — 1897 год. Немудрено, что фотографий нет. Больше века прошло, может, не было тогда карточек-то.
Моё жгучее любопытство разрешили тётушки. Одна начала вспоминать, другая подхватила, третья дополнила, что слышали от старых людей да от бабушки своей — от моей прабабки.
Так вот. Жила когда-то в нашем селе женщина. И было у неё два сыночка. Женщина была пришлая, поселилась в пустой избе, а откуда пришла, где мужик — никто не знал.
Жила она тихо, хозяйство вела, в мальчишках своих души не чаяла. А пацаны-то вовсе разные были. Старший-то, Федюнька, ну чисто цыган: чернявый, крепкий, смышлёный, а озорник-то какой — во всех играх да проказах был первый выдумщик! Мамку свою любил, помогал шибко, два раза просить не надо. Только скажет мамка: «Федюнька!», так он уж тут как тут. Сейчас всё сделает, да еще и с шуткой-прибауткой…
А младший был худенький да беленький. Тихоня, каких свет не видывал! Селяне поначалу думали, что вовсе немой, но он нет-нет, но слово какое скажет, а потом опять целый день молчит. Силёшки, не в пример брату, маловато было. Однако за братом везде таскался, а брат и не обижал вовсе — жалел. Сёмкой младшего-то звать было.
Вот увязался Сёмка за братом на речку, а там хлопцы постарше, да и побаловались — затащили младшего на глубину, да и бросили. Старший то ли в стороне был, то ли отлучился куда, в общем, не доглядел за братом-то…
Как парнишки поняли, что Сёмка утоп, испужались, но не убегли. Нырять стали, подняли мальчишечку-то, да только не дышит он. Сгрудились над ним — не знают, что делать… А тут мамка прибежала — завопила, затрясла Сёмку-то, а он возьми, да и чихни! Потом глаза открыл, сел. И так вокруг посмотрел, что аж мороз по коже пошёл у обидчиков.
Мамка чуть ума от радости не лишилась! Целует его, к груди прижимает, а Сёмка зубами стучит, холодный весь — согреться никак не может. Тут и брательник подскочил. Мать на него зыкнула: «Недосмотрел за братом-то! Вишь — чуть не утоп! Вот я тебя хворостиной по хребту!». Сгребла Сёмку в охапку, да и айда домой.
Только с того дня старший, Федюнька, вовсе не свой стал. Не смеётся больше, головушку повесил, вроде как какую думу думает. Да только не говорит никому.
Вот однажды ребятам своим в ночном открылся и говорит: «Не могу в избе спать! Только глаза закрою, а Сёмка на меня глядит! Я ведь чуткий и через закрытый глаз чую, что смотрит он на меня… недобро смотрит, братцы мои, как ровно не брат я, а ворог какой… Что расправиться со мной хочет. Жутко мне, братцы, беру я тулуп да ухожу на сеновал, только там и сплю».
Да и соседки неладное видят в доме. Какая забежит по своим женским делам, спросить чё али просто так покалякать, та и нос зажмёт, мол, чего это у тебя дохлятиной несёт? Али крыса под крыльцом сдохла?
А Сёмка и вовсе перестал на улицу выходить. Сидит весь день дома, да ещё и за печь спрячется, коли солнечный день на дворе. Только мамка ничего не видит — рада, что сынок в доме, больше полошиться за него не надо! И запах не чует, и злобных взглядов не замечает. Рада-радёшенька, что оба сыночка с ней, чего ещё матери желать!
Вот неделя прошла, вторая пошла. Завечерело уж. Мать шитьём занялась, Сёмка тут же — на полу возится, Федюнька шилом валенки подшивает — будет зимой, чего на ноги нацепить. Смотрел Сёмка, смотрел, как Федюнька шилом ловко орудует, да и толкнул брата прям на шило. Поранился Федюнька о шило — кровь так и брызнула. А Сёмке только это и надо, зарычал он по-страшному, глаза выкатил, да и бросился на брата. Откуда только силы взялись — вмиг ему шею перекусил! Так и рухнул Федюнька, как дубок молодой, лишь руками взмахнул к матери.
А та как сидела, так и застыла, ровно пригвоздил кто! Сёмка порычал, порычал возле брата-то, да и упал рядом замертво.
Ну, тут соседи на крик набежали, да и от ужаса к двери и попятились. Лежит на полу Федюнька — весь в луже крови, рядом истлевший труп руку к нему протянул. Еле догадались, что Сёмка это. А на лавке сидит седая женщина и воет тихонечко, как волчица возле дохлых волчат. Глаза безумные, а шитьё из рук не выпускает.
На ночь заперли её в амбар, а мальчишек на ледник утащили, пока жандармов дожидались.
Утром приехали из города следователи да жандармы с казаками. Амбар открыли, а мать-то уж остыла — не пережила своих деточек. Так и схоронили всех троих в одной могилке-то, а в деле точку поставили — дескать, рехнулась баба, да и сама пацанов порешила, а потом и померла от горя.
Только народ в деревне долго рассуждал, мол, как же так? Умерли в один день, а младший-то как уж две недели мёртвым был, ведь пока в ледник тащили, так он весь по кусочкам рассыпался, и дух такой шёл, ровно вовсе месяц мёртвым лежал. Неужто в упыря превратился после того как утоп?
В общем, хоронить стали — поставили над могилой осиновый крест. Так, на всякий случай. А теперь вот памятник кто-то поставил, крест-то сгнил давно. Его я и не видала, но кто же вспомнил про них? Нет ответа. Потому и страшно.
1 959
Очень интересно