Это случилось в далеком 1958 году. Я, выпускница одного из московских геологических вузов, работала в лаборатории горючих ископаемых научного учреждения. Во время дипломной практики плавала в составе партии по Лене, изучая мезозойские отложения Ленского угленосного бассейна. Позднее бывший мой шеф, усмотрев во мне какие-то способности, отправил меня начальником отряда по изучению подобных отложений бассейна реки Амга. А сам с семьей укатил в отпуск на Украину, откуда был родом.
Итак, нас было пятеро. Павел, самый старший, участник войны, отец троих детей, ему было 37 лет. Вадиму — 26, тоже семейный, с ребенком, ждал прибавления в семье. Лиза, одинокая женщина, имела 6-летнюю дочь. Матвей – мой знакомый, художник — всю зиму уговаривал меня взять его рабочим, чтобы увидеть красавицу — Амгу.
До Амги долетели спецрейсом и купили там деревянную лодку. Еще у нас была пятиместная резиновая лодка. Плыть предстояло до устья Амги, оттуда нас через два с половиной месяца должны были забрать на катере ленинградские геологи. Маршрут начали с села Покровка, куда мы пошли пешком. По дороге посетили музей Короленко, где запомнилась печь, которую он сам клал. В долине реки в первый и последний раз в жизни любовалась огромным полем распустившихся сардан (саранок). Амга поразила меня уютным спокойствием, красотой природы. Вода удивительно теплая, чистая, прозрачная, и видно, как проплывают темные тучи мальков. Нам некогда было рыбачить, временами марлевым пологом ловили рыбешку и варили вкусную уху. В июле начали по берегам реки встречать сенокосчиков. Наши мужчины были в восторге от красоты амгинских девушек. И я, несмотря на свою женскую придирчивость, заметила, какие они статные и высокие, с застенчивыми красивыми лицами. Коллектив наш был дружным. Житейскими бытовыми делами руководил Павел, мог и хлеб испечь в золе каменного угля, которого было вдоволь по берегам реки. Чувствовалось, что он хороший семьянин, не было дня, чтобы не вспоминал свою жену и детей. Очень добрый, с открытой душой человек, видно было, что он ценит жизнь и радуется ей. Вадим, весельчак, в университете был известным спортсменом, шахматистом-перворазрядником, стрелком. У меня остался образ ветреного, с неуравновешенным характером молодого человека. Только Лиза ничем себя не проявляла, была замкнутой, со мной почти не общалась. Художник наш все что-то рисовал и писал маслом пейзажи.
За весь маршрут было немало курьезных событий. Как-то увидели огромную черную птицу, которая летела на другой стороне Амги и уселась в овраге на сухое дерево. Мои спутники притащили тозовку (тогда полевикам давали ружья без всяких разрешений) и стали уговаривать, чтоб я выстрелила в эту птицу. Вероятно, мои спутники узнали, что я неплохо стреляю. Я отказывалась, но бесполезно. Была уверена, что пуля не долетит: расстояние слишком большое. Кто-то подставил мне свое плечо, и я выстрелила. Птица рухнула вниз. Все были в восторге, а мне стало не по себе, что убила такую птицу. Это был орел (хотой).
По пути мы заезжали в деревни покупать продукты. В одной из них пожилой мужчина рассказал, что внизу по течению, на левом размытом ледоходом берегу, обнаружил торчащий выше уровня воды гроб. Часть его находилась, по-видимому, в первоначальной могиле. Глубина залегания больше метра от поверхности почвенного покрова. Гроб, несомненно, древний, без единого гвоздя и представляет из себя выдолбленное, очищенное от коры бревно, крышка сделана таким же способом.
Мы с Матвеем на деревянной лодке плыли впереди. Мои студенты отстали, за поворотом их не было видно. Примерно на расстоянии, о котором рассказал мужчина, я заметила издали белое бревно и подумала, что это и есть, наверное, гроб. Через несколько километров мы остановились, нашли удобное место для стоянки. Разгрузились и ждем своих студентов. Их час нет. Два нет. Заявились только через четыре часа. Выскочили из лодки возбужденные и, захлебываясь, стали рассказывать, как вытащили гроб. Часть его была еще в мерзлой земле, поэтому долго возились. В гробу обнаружили останки женщины. Вадим протянул лежащие на мужском носовом платке украшения: бусы и что-то металлическое, покрытое зеленой коркой медного окисления. Бусы крупные, бирюзового и белого цвета, похожие на керамические. Втроем стали меня убеждать, что я должна их куда-нибудь сдать как археологическую ценность. Но я даже не дотронулась до украшений. Стала объяснять, что они, взрослые люди, совершили большой грех, разорив останки могилы, прекрасно зная, что у всех народов это считается кощунством. А вдруг она была великой шаманкой?
Наши “ археологи”, люди разных национальностей: Вадим — якут, Павел — русский, Лиза – украинка, — после моих слов растерялись, а потом стали укорять друг друга. Вскоре после этого случая с нами чуть не приключилось несчастье. Утром свернули лагерь после ночевки и стояли, обсуждая предстоящий маршрут. Вдруг прогремел оглушительный выстрел. Вначале ничего не поняли. Оказывается, Лиза держала ружье Вадима – дробовик большого калибра. Почему-то он оказался на взводе, благо, что Лиза его держала вертикально. Вадим кинулся на нее и чуть не побил, еле успокоили. Никто не мог объяснить, как получился выстрел. Вадим убеждал, что ружье было на предохранителе, а Лиза уверяла, что она ничего не трогала. Мой отец-охотник говорил, что любое ружье один раз стреляет как бы само, даже когда висит на стене.
Прошло много лет, и за эти годы я ни разу не встречала своих студентов, думала: куда-то разлетелись с дипломами инженера-геолога. Как-то разговорилась с нашей сотрудницей — выпускницей ЯГУ. Она, оказывается, училась в одной группе с моими практикантами и рассказала про их судьбу. Никто из них не окончил университет. Лиза стала пить и бросила учебу. Сотрудница сказала: «Приглядись к бичихам около “Туймаады”, одна из них — Лиза. У Вадима умер ребенок, с женой развелся, совсем спился и позже тоже шатался около “Туймаады”. А Павел, уличив жену в неверности, покончил с собой на глазах детей, разрезав бритвой вены.
Сейчас думаю: не связано ли все это с тем, что произошло в Амге? Это, вероятно, месть женщины из гроба — за поруганную вечную обитель и похищенные дорогие для нее вещи.
1 463
