Помню только, как меня укусили.
Потом — тьма, которой не было конца.
Помню, был холод и давящее чувство клаустрофобии. Подступила паника, она гнала меня искать выход на волю, но я не знал, где я, или даже кто я. Мыслить связно было практически невозможно, каждую мысль отделял от другой поток беспамятства. С каждой мыслью мне вновь и вновь приходилось вспоминать своё имя и личность. С каждой мыслью я возрождался в борьбе за сознание. И с тектонической медлительностью я всё же победил. Мысли постепенно склеились в единый поток восприятия, и я смог снова обрисовать себе ситуацию.
Я бегал в парке после обеда, что вошло у меня в привычку. Остановился у питьевого фонтанчика, чтобы освежиться, и услышал, как шуршат за спиной кусты. Я обернулся, а там стоял бомж, бледный, как смерть. Шаркая ногами, он слепо пёр вперёд. Я шагнул в его сторону, желая помочь, а он рванулся и с остервенением вгрызся мне в шею. Отбросив его ударом ноги, я попытался сбежать по парковой дорожке, но не пробежал и десяти метров, как свалился наземь. Кровь из рваной раны на шее хлестала потоком. Я достаточно проработал фельдшером, и по опыту было ясно, что такая потеря крови смертельна. Я перекатился на спину и подумал, как остановить кровь. Пытался наложить компресс из носового платка, но сила из рук ушла вся. Мир вокруг поплыл, и я видел, как передо мной стоит чей-то мутный силуэт. Он тряс меня, но я едва мог это почувствовать. Вроде бы, он орал, но в моих ушах было столько ваты, что я его не расслышал. Я словно опять очутился на пляже, где меня вот-вот унесёт прочь море. Я не сопротивлялся; вода была такая тёплая, такая умиротворяющая. Я позволил ей омыть меня, унести моё тело прочь. Последние мысли были про кота. Хороший у меня кот.
Значит, я умер? Последние секунды жизни чётко отпечатались в голове, других мнений быть не могло. Рана на шее, наверное, жуткая. На секунду мне стало стыдно за то, что я так просто позволил себя умертвить. Ладно, итак я умер. Но при этом не лишился рассудка. И не лишился памяти. Получается, где я теперь? В раю? В аду? Я не был очень-то верующим, но мне всегда казалось, что рай и ад будут … побогаче на события. Облака, пламя, всё такое. А здесь было только ничто. Лимб? Наверное, это подходит. Верующим я, может, и не был, но и зла в общем-то, не творил. Значит лимб мне будет наградой? Опять не то, в лимбе должно было быть ничто, а на «ничто» это не было похоже. Например, здесь было холодно. Раз уж я об этом подумал, я мог осязать.
И в данный момент осязал, как что-то щекочет мне ногу.
Я заорал.
Вернее, попытался заорать. Попытался брыкнуть ногой, но опять ничего не вышло. На секунду я подумал, что, может быть, и не умер, а всего лишь парализован, но снова мимо. Парализованный ничего не чувствует от места ранения и ниже. А я же ощущал всё тело. Внезапно до меня дошло мерзкое ощущение движения по всему телу, словно я был покрыт червями. И не только покрыт. Казалось, они вгрызаются в меня, прокладывают свой путь в моей плоти. Отвращение захлестнуло всё моё сознание, но стошнить я снова не смог. Это лишь усугубило ситуацию, словно я был наглухо запаянным чайником, которому некуда стравить пар. Омерзение было некуда выплеснуть в физическом плане, и оно нарастало, пока не охватило весь мой разум. Казалось, что я человек, лишённый рта, которого тошнит желчью, а он вынужден её сглатывать, и его снова и снова рвёт. Мой разум кричал, пока последние отголоски рассудка не затихли, а мысли стали чёрно-красным вихрем. Слава Богу, потом я отключился.
Когда очнулся, я сразу же почувствовал движение. Теперь уже не черви, теперь уже я сам двигался. Мои руки скребли передо мной, впиваясь ногтями в то, что я наконец осознал как землю. Я был под землёй. Эта мысль породила в моём мозгу сотни других. Я снова двигался, я не был мёртв! Но ведь моё тело меня не слушалось. Я чувствовал, как руки и ноги скребутся, пробиваясь на поверхность. Я чувствовал грязь под ногтями, но я не мог даже шевельнуть рукой. Тело двигалось само по себе. Когда оно, к моему отвращению, открыло рот, он тут же наполнился грязью. Я чувствовал её вкус, чувствовал, как она забивает глотку, а тело отказывалось глотать. Похоже, оно даже не замечало этой грязи, которая перекрыла ему кислород. Невыносимое ощущение едва не поглотило меня снова, но я сумел перебороть поднявшуюся панику. Вместо этого я попробовал сфокусироваться на сиюминутных событиях. Может, это какая-то секретная правительственная лаборатория, и я — подопытный кролик на испытаниях новой зловещей технологии. Как тот таракан с микросхемой на спине, подключённой к его нервной системе, который бегал по команде с пульта. Может быть, я — логичное развитие этой технологии. Другого объяснения мне на ум не приходило.
Поток мыслей прервался новым ощущением. Правая рука уже не царапала грязь. Она вырвалась на свободу. Чувствовалось, как её обдувает лёгкий ветерок. За ней рванулась другая рука, и могучим рывком я выбрался на свет. Был полдень, солнце немилосердно светило в отказывающиеся моргать глаза. Боль раздирала мои мысли ещё несколько секунд, потом голова наконец повернулась, даруя облегчение. Когда перед глазами перестало мелькать, я смог, наконец, осмотреться. Вокруг было сплошное поле из надгробий. Кладбище. Сходится, наверное. Где ещё можно закопать мертвеца? Ну или почти мертвеца. Я мысленно засмеялся, когда понял, как эта нелепая сцена выглядит со стороны. Труп выцарапывается из-под земли, прямо как в старых ужастиках про зомби. А потом они, наверное, пойдут…
Боже мой.
О боже, о боже, о боже.
Нет, такого быть не может. Зомби не бывает. Просто не бывает. Голливудские выдумки, и больше ничего. Дешёвый ужастик для загребания денег. Были бы зомби, о них бы все знали. Покойники не шарятся по округе и не кусают людей, это привлечёт вни… Твою мать! Перемать и размать! Тот мужик в парке.
Я снова прокрутил события в голове. Право слово, даже обидно. Зомби всегда считались самым дохлым и медленным монстром, а одного-единственного хватило, чтобы меня вынести. Да я сам к нему пошёл и хотел помочь. Но ведь никто же не ищет их всерьёз! На самом-то деле! Ни в одной крупной религии об этом не говорится. И плакатов «Видишь зомби — отойди» нигде не развешано, живые мертвецы всем побоку. Живые мертвецы. Кто бы не придумал этот термин, он попал в десятку. Я буду жить, может даже вечно, и буду чувствовать всё, что чувствует это тело, этот зомби.
Чёрт. Зомби. Мозги. Блядь!
Я выныриваю из задумчивости, а тело уже уковыляло с кладбища на улицу. Смотрю вперёд, но на улице удивительно пусто для этого времени суток. Неожиданно я замечаю движение в переулке через дорогу. Надеюсь зомби не заметил… нет, опоздал, мы уже вовсю ковыляем туда. Боже мой, я буду есть чей-то мозг. Почувствую, как тело прокусит чей-то череп и высосет мозг. Воображаемая желчь уже подступает к горлу, когда из переулка ко мне ковыляет ещё один зомби. Слава Богу. Он поворачивается и идёт в переулок, а моё тело идёт за ним. Глаза привыкают к относительной темноте, и я понимаю, что здесь нас как минимум пятеро. Ясно теперь, почему на улицах ни души. Должно быть, разразилась эпидемия зомби. А что бы ей не разразиться? Зомби захватывают мир! А если доживу, то и за мной придёт мускулистый герой с дробовиком наперевес! В моём разуме бурлит истерический смех, и я почти теряю контроль, но тут мой взгляд натыкается на взгляд другого зомби, и я понимаю, что там кто-то есть, такой же человек, как и я. В каждом из этих ходячих трупов кто-то есть, и он глядит сквозь мёртвые глаза, не в силах прервать этот ужас. Это меня нехорошим образом успокаивает. Я в этой беде не один, со мной ещё изрядная часть народа.
Задумчивость в очередной раз прерывается, на этот раз — чьими-то шагами из-за угла. Они слишком быстрые, это явно не зомби. Кто-то бежит. Остальные тоже поворачиваются на звук, и в это время из-за угла выскакивает девушка. Врезавшись в стоящего впереди зомби, она падает наземь. Вопит, пытается подняться, но уже поздно. Они наваливаются на неё, и моё тело ковыляет вперёд, желая успеть к пиршеству. Моё тело тянется к ней, хватает её за руку. Рука на ощупь такая мягкая, такая хрупкая. Я издаю мысленный вопль, когда моё тело вырывает ей руку из сустава и тянет её ко рту.
Сладость. Вкус, подобного которому мне не приходилось испытывать, будучи живым. Моё тело отрывает шматки плоти от молодой руки и глотает их, а разум содрогается от испытанного. Плоть утоляет яростный голод, которого я раньше не замечал, но больше никогда не забуду. Дожрав руку, я снова двигаюсь к уже неподвижному телу девушки. Она уже мертва, так что боль ей теперь не страшна. Плюс, если мы объедим её дочиста, она уже не встанет в виде зомби. По сути, мы спасаем её от жуткой участи. Я снова и снова повторяю себе это, но знаю, что лишь выдаю желаемое за действительное. На самом деле я лишь хочу плоти. Хочу снова её вкусить. Великий голод уже возвращается в моё тело, и мне надо его заглушить. Я нагибаюсь и вырываю две пригоршни плоти, а позади меня раздаётся звук, который ни один человек, хотя бы раз ходивший в кино за последние тридцать лет, ни с чем не спутает. Это звук помпового затвора. Потом — рык:
— А ну прочь от неё, мрази!
Мы оборачиваемся, а у входа в переулок стоит мужчина, и в его руках — грозное оружие. Тело роняет обе пригоршни плоти и устремляется к мужчине; я слышу, как оно издаёт голодный стон. Первый зомби уже близко, и в переулке раздаётся оглушительный выстрел. Зомби падает и не шевелится, лишившись головы. Вот, значит, и появился мой спаситель. Ещё один лай его ружья, и ещё один зомби валится на землю, а за ним — другой. Я уже близко, и меня наполняет умиротворение. После этого кошмара не надо мне загробной жизни. Лучше уж сладкое ничто безвременья. Мужчина выжидает, пока я подойду, и на лице его написано отвращение. Я понимаю, что часть его подруги свисает у меня из уголка рта. Он поднимает ружьё в упор к моему лицу и давит на спуск.
Почему-то сухой щелчок звучит для меня громче выстрела.
462
