Мне десять лет, лето в полном разгаре. Домик моей бабушки на берегу озера. Там у воды стояла заброшенная мельница моего прадеда. Тогда в детстве озеро и заброшенная мельница для нас, ребятишек, были самым излюбленным местом.
Все деревенские дороги и дорожки были посыпаны бело-желтым песком. Я бегал (да и не только я) босиком по песочным дорожкам. Ближе к полудню песочные дорожки нагревались и обжигали ноги, наверное, поэтому все мы бегали припрыгивая.
Бегу. Нет, несусь. По песочной тропке к озеру, ступни жжёт, подскакиваю. «Вот еще несколько метров и сигану в прохладную воду», — думаю я.
Прыг-скок, плюх. Правая босая нога проваливается в холодную сметанообразную жижу, а левая еще остается согнутой, как в этот момент я оказываюсь высоко от земли. Продолжаю припрыгивать, а ноги не слушаются, поскольку под ними нет твердой поверхности. Смотрю под ноги, а там вместо песочной дорожки грязь, муть. Все плывет, не разобрать. Поднимаю голову — ветви ивы качаются, задевают небо, и от них расходятся водяные круги, проплывает рыбка. Все в глазах поплыло, закружилось. Я зажмурился, и сознание отключилось.
Вода? Журчание воды. Это первое, что я услышал. Все тело словно скованно, я не могу пошевелиться. Веки болят от напряжения, я открываю глаза. Меня окружают толстые стебли кувшинок, которые тянутся высоко к небу, мои руки и ноги сплетены мохнатыми прутиками, я словно кокон гусениц, что висели на малине в огороде бабушки. Мне очень страшно, я ничего не понимаю. Что случилось? И где я? Я хочу домой, мне страшно! И очень тяжело дышать.
Я был ребенком не особо плаксивым, но тут я расплакался. Где-то за спиной послышалось бульканье, хлюпанье воды. Поднялась муть, ничего не видно, а мгновением позже стало кристально чисто. В этой кристальной чистоте передо мной верхом на рыбе сидит толстячок-мужичок. Лицо жабообразное, кожа от серовато-желтого цвета до темно-зеленого, покрытая пузырьками. Его косматые волосы серого цвета все переплетены водорослями, а в зеленой бороде копошатся мальки. Выскочили мальки из бороды, он забулькал и забормотал:
— Давненько я тебя дожидаюсь! Никифор уж как пятьдесят лет назад обещал сына отдать на службу.
И тут я вспомнил, как моя бабушка Марья Никифоровна учила, что от нечистой силы маты русские помогают. Я, десятилетний мальчонка, давай загибать на него пятиэтажные маты, а у самого сердце выскакивает, зажмурился и крою дальше.
Очнулся, лежу в камышах. Птички поют, солнышко печет, а я весь в иле, словно валялся в грязи. На животе и ногах кровяные подтеки, пиявки висят. Открыл рот, чтобы заорать, а рот набит водорослями с грязью вперемешку. Как дал деру домой.
Бабушка, как увидала меня, чуть с ума не сошла. Два часа пиявок снимала, присосались крепко, двадцать штук насчитали. На озеро больше меня не отпускала, да и у меня больше желания тогда бегать не было. Через месяц уехал в город.
По прошествии времени стало казаться, что все словно во сне случилось. Родители смеялись, говорили: «Вот, голову напекло, панаму надо надевать».
Вот так я провел последнее лето в деревне у бабушки.
446
