Малый траулер «Ника» раскачивался на волнах, дул легкий бриз, на горизонте – ничего, только глубокая синева неба, сливающаяся с еще более глубокой синевой океана. Ни облачка, ни тучки, ни намека на землю – царство геометрических плоскостей.
Капитан судна, уже далеко не молодой Хью Одли, раскачиваясь в такт качки судна, стоял оперевшись на фальшборт площадки рубки, смотрел вдаль, покусывал мундштук трубки, к которой он не то что привык за эти годы, а уже прирос, прикипел. Хоть он и бросил курить уже как лет пять назад, но от привычки пожевывать мундштук пеньковой трубки – он избавиться не мог, да и не хотел.
Неспешно тарахтел движок, не надрывно, спокойно, траулер легко бежал по малым волнам, взрезая гладь океанскую, лицо ласкал приятный ветерок. Хью даже поморщился от удовольствия, от солнечного тепла на небритой щеке, почесал шею. Для себя он решил – это будет его последний рейс. Не так уж он уже и молод, чтобы как юный, да рисковый парень гонять от берега к берегу, с припрятанной в цистерне с питьевой водой контрабандой. Нет, дальше только честный труд, чтобы не скучать по вольным морским просторам, чтобы при легком дуновении ветерка на городской улице, не припоминать о соленом морском бризе – море он не бросит, это точно, но такие вот темные делишки – надо оставлять в прошлом.
Сейчас они шли к берегам Китая, к тихой малой бухте, спрятанной на морском побережье, где без знания фарватара, без лоции – сядешь пузом без вариантов. Чем их там, в Китае, загрузят – не знал, так жилось проще, потом бы простить себя не смог, если бы возил что такое, конкретно криминальное, или, того хуже, наркотики.
Он вглядывался в даль, глаза уже были не столь остры, как встарь, уже рябило чутка, но все же… все же…
— Эй, Пол, — здоровенный детина с голым торсом вскинул голову, подставляя свое обветренное лицо ярким солнечным лучам, сощурился, — глянь-ка туда, видишь что?
— Есть кеп! – молодцевато козырнул, и тут же, не отрывая руки от загорелого лба, уставился в указанном направлении, — Есть что-то.
— Что?
— Да шут его знает, кеп, вроде рыжее.
— Сам ты рыжий, ирландский сукин сын.
— Не без этого, твоя правда, кеп.
Хью, по привычке, оставшейся еще со времен, когда курил, сплюнул на палубу надстройки, зашагал в рубку. Там слегка подправил курс штурвалом, сдернул с крючка бинокль, уставился в даль.
— Так это ж плот! – снова сунул трубку в зубы, поддал ходу, — Будем посмотреть, определенно будем.
Траулер плавно набрал ход, понесся по волнам скорее, даже носом стал кивать, взбрыкивать.
— Куда гоним, кеп? – в рубку вошел Сем, моторист, — Где пожар?
— Типун тебе на язык, вон, глянь, видишь что?
Сем встал рядом, прищурился:
— Есть вроде что.
— Плот там, на, — ткнул бинокль в руку Сема.
— Благое дело, благое дело, — Сем смотрел в бинокль и улыбался, — Только я это, кеп, не слышал, чтобы в эфире кто-то СОС орал.
— Там все и узнаем, Джима позови.
— А его зачем?
— Юркий он, или ты за плотом полезешь?
— Есть, кеп!
Вскоре они болтались на волнах рядом со спасательным плотом. Их шлюпку легко приподнимало на пробегающих волнах, а мелкий и юркий Джим, уже перегибался через борт шлюпки, заглядывал под полог оранжевого спасательного плота.
— Ну, что там?
— Мертвяк, и рюкзак. И это… Кеп… у него там ствол.
— Что? Не понял. Какой еще ствол?
— Пистолет у него.
— Валяется?
— Нет, в руке.
— Ясно, двинься, салага, — Хью сам встал, немного неуклюже подобрался к плоту, заглянул. Так и есть, мужик валяется, сухой весь, фиолетовый какой-то даже, на мертвяка и правда похож, рюкзачок брошен на дно, из которого выскользнула пара брусков сухпая, и правда, у мужика этого в руках ствол. Вот только Джим не заметил, что мертвец этот в бисеринках пота, а потому звание безвременно усопшего ему примерять пока рано.
— Это мы сейчас, плот придержите, — он неуклюже ухнулся в клапан спасательного плота, непривычная мягкость пола легко заботливо промялась под ним, после присел рядом с больным на корточки и, мягко, осторожно, положил свою большую ладонь поверх руки, в которой тот сжимал пистолет.
— Эй, друг, ты как, — второй рукой слегка потряс за плечо, но мнимый мертвецй не открыл глаз, а только замычал слегка, еле-еле, едва слышно. Хью легонько похлопал его по щеке – нет реакции. Аккуратно, нежно, подтянул к себе руку с пистолетом, высвободил его из слабых пальцев больного, сунул за пояс. После чего хватанул больного под мышки, подтащил к клапану, крикнул:
— Принимайте, — и перевалил тело наружу. Там его тут же подхватили, уложили на дно шлюпки, следом выбрался и сам старина Хью.
— Найтуйте плот, такой неплохо стоит.
— Что с ним? Это не заразно? – забеспокоился Джим.
— Если заразно, ты заразился, когда заглядывал, — похлопал матроса по плечу, — не знаю что с ним, но не бросать же. А? Как считаешь?
— Нет конечно.
— И я о том, сынок. Как ты, так и с тобой, в океане по другому нельзя.
— Сообщим? – это уже Сем подал голос.
— Какой сообщим! У нас с тобой груз. Радиомолчание! Нас тут не было
Больного отдали под наблюдение Сары. Конечно же она не была врачом, откуда на их утлом суденышке взяться дипломированному доку, она была у них за кока, готовила, да и вообще – попросту радовала глаз. Хоть и говорят, что баба на корабле – к беде, Хью все одно взял эту девчонку к себе на судно, когда увидел ее, худющую, грязную, такую жалостливую в одном из портов Манчестера. Относился к ней, как к дочери, запала она ему в сердце чем-то, зацепила душу. Мелкая, кареглазая, востроносенькая, и со взглядом таким пронзительным-пронзительным, будто смотрит тебе в самое нутро, и ищет там что-то доброе, отзывчивое. Хорошая девчонка, очень хорошая.
Прижилась, пристыла она к команде, Пол в порту как нажрется, так постоянно тельняшку на груди рвал, кричал, что он за Сару, кого хошь на британский флаг порвет. Хороший тоже парень, хоть и замахнуть лишний раз не дурак.
— Кто он? – спросила Сара.
— А кто ж его знает, у него при себе документов не было, — сказал, покряхтывая, Сем, когда тащили больного в медотсек, — ух, и тяжелый жлобяра.
— И не говори, — поддакнул Джим, держащий ноги больного.
Медотсек только назывался так громко, так по настоящему, а на самом деле – это была малая каютка, где разместилась одна койка, белый шкафчик со всякими лекарствами, все больше просроченными, да еще внизу здоровенный ящик, щедро наполненный бинтами, лейкопластырями и прочими перекисями.
Больного аккуратно уложили на койку, тут же подоспела и Сара с мокрым компрессом.
— Может ну его, компресс, он же не температурит, — начал Джим.
— А ты знаешь, что еще делать надо? – спросил чуть резко Хью, — Я тоже академиев на медика не заканчивал. Не мешай ей, у нее чутье женское. Сара, занимайся, считай это твое домашнее животное. Выхаживай, — тут же в сторону, — Сем, пошерсти там в диапазонах, может и правда кто-то СОС кричит.
— Будет сделано! – отчеканил Сем, и быстро исчез из лазарета.
Плаванье проходило спокойно. Они, отплывая, с того места, где подобрали неизвестного, и не догадывались, какой кавардак начался там, неподалеку, как раз над самым глубоким местом на маленьком земном шарике, над Марианской впадиной. Уже через десяток другой часов там кружили быстроходные суда, рыскали, изыскивали сигнал, полученный сутками ранее от спасательного отсека, что погрузился глубоко-глубоко. Опускали батискафы, кружили, взлетали с этих суденышек квадракоптеры – осматривали с высот своих ровную гладь океана. И пройди они тут на своей «Нике» лишь на четыре, на пять часов позднее, то не ушли бы они так далеко – приметили бы их хвост, нагнали, взяли.
Но Хью и весь экипаж его траулера и ведать не ведал о творившемся. Они спокойно бороздили волны, без забот, без хлопот, что называется – точно по расписанию. Разве что только по радио бередило: всякая муть там перла, про какую-то внеочередную эпидемию, про какие-то ужасти страшные, новые, модные. Не успели еще от ковида отойти, а эти уже изнова какую-то гадость придумали и теперь по эфирам запугивают. Да, страшно, конечно, но так – не сильно, чутка лишь, поэтому Хью был спокоен, и спокойно рулил, шел по волнам, изредка внося поправки в курс, и все ждал, когда же там появится долгожданный Китай на горизонте.
Уже за спиной остались Манила, скоро уже и Тайвань будет, но надо дальше, дальше, к деревушке, что неподалеку от Шаньтоу. Именно там их и ждали, ожидали неведомые желтолицые ребята со своим интересным грузом.
Больной даже не намеревался приходить в себя, но ему становилось лучше. Сходила мертвенная синева с его кожи, губы от сизых, перешли к состоянию просто белесых, обветренных, да и морок его будто отступал, беспамятство его стало спокойнее, больше не вздрагивал, не мычал, а все больше был похож на обычного спящего человека. Сара кое-как подкармливала его бульёнчиком, хорошо, что глотательный рефлекс все еще работал, меняла при помощи команды белье на койке, и, судя по всему, со дня на день неизвестный должен был прийти в себя и поведать весьма и весьма интересную историю о своих злоключениях.
Стемнело, красные закатные сумерки раскатились по-над океаном широко, ярко, ало. Солнце погружалось за горизонт на западе, там, за полоской приближающейся земли. Уже почти на месте, уже почти добрались.
— Кеп, — в рубку шагнул Сем, следом за ним Арчер, — заходим ночью.
— Арчер, осилишь провести по фарватеру? – Хью достал изжеванную трубку изо рта.
— Чего бы нет, — молодцевато отер нос большим пальцем, — не впервой.
— Тогда заходим ночью. Только Саре передайте, что может малость потрясет, боюсь зацепим. Пусть она с этим, Джон Доу сегодня ночью посидит.
Малый траулер «Ника» выписывал вензеля во тьме ночной, крался тихо, неспешно, пробираясь мимо высоких, отвесных берегов, протискиваясь меж неровностями дна морского, вклиниваясь в тихо журчащие протоки. Уже ближе к утру зашли в неприметную бухточку, которую то и не видать с высоты птичьего полета: над нею все больше заросли, зелень, сюда, если не знать, то и не подумаешь, что можно зарулить на судне. Встали у малого, самодельного причала, засвистели в клюзах разматывающиеся швартовы, затянули на кнехтах булини, встали.
Хью спустился в медотсек, где на стуле рядом с койкой их Джона Доу дремала Сара, уронив на колени какой-то роман в мягкой обложке. Он тихонько прикоснулся к ее руке, встрепенулась, открыла глаза.
— Сара, как он?
— Хорошо, тихо прошли. Я вот, — смущенно, — даже уснула.
— Да, получилось, даже не качало. Сара, мы пойдем по темному – меньше глаз. Часа через три будем.
— Хорошо, поняла, — кивнула, и только сейчас заметила, что они шепотом общаются, будто боятся разбудить своего нечаянного пассажира, и уже в полный голос сказала, — Ни пуха ни пера.
— К черту.
Хью затопотал вверх, на палубу, а Сара еще раз смокнула компресс в ведре, положила на лоб своему подопечному, собралась было снова усесться на стул, снова погрузиться в чтение, как…
— А… — очень слабый, сиплый голос, и следом слова с вопросительной интонацией на непонятном языке. Она положила книгу на стул, повернулась к больному.
— Все хорошо, милый, все хорошо, ты в безопасности.
— Где я? – голос уже чуть сильнее, громче. Уже не сипение, а шепот.
— На траулере «Ника». Мы подобрали тебя в океане. Ты был… — она не договорила, он ухватил ее за руку слабой рукой, и, смотря ей в глаза, выпалил:
— Вы… вы без масок? Вы… Сколько я здесь?
— Три… нет, четыре дня.
— Вы… вы всегда… вы всегда так были?
— Как?
— Без маски, без респиратора?
— Да… — она округлила глаза, испуганно приложила ладошку ко рту, — вы больны, да? Вы заразны?
— Нет, — на его иссохшем, измученном лице вспыхнула яркая, белозубая улыбка – счастливая улыбка, — нет, я уже не болен.
Он закрыл глаза, но так и не отпустил ее руки, дыхание его стало ровнее, тише и он уснул, просто уснул, а не впал в беспамятство, как то было раньше. Сара подождала еще чуть-чуть, не двигаясь, и только потом, нежно, аккуратно, убрала его руку со своей, села на стул, и снова погрузилась в чтение, а после, сама того не заметив, уснула. Когда она проснулась, больной все так же еще спал. Взглянула на часы – время уже было к девяти утра, значит Хью и остальные уже должны были вернуться, просто не заходили, просто не разбудили.
Сара потянулась, распрямилась. Она вся затекла на этом неудобном стуле, ноги покалывали тысячи иголочек, возобновляя кровоснабжение. Отложила книжку в сторону, положила ладонь на лоб больного — нормально, ни холодного пота, ни температуры.
Встала, поднялась по трапу на верхнюю палубу, глянула по сторонам. Солнце поднялось уже, наступал день, вокруг была тенистая зелень, лазурь прозрачной воды у берегов, неспешные барашки волн плескались о борта корабля, берега. Она глянула в сторону рубки, Хью там не было, да и на палубе пусто. Сунула пальцы в рот, свистнула зычно, но никто не отозвался. Тишина утренняя, плеск волн, пение птиц там, в зеленых зарослях, и больше никаких звуков.
— Может спят, — сказала сама себе, спустилась по трапу в кубрик, глянула по сторонам. Никого. Никто не храпит, никто не сопит, на койках пусто, разве что вонь пота и тухлых носков режет ноздри.
Сбегала в свою каюту, взяла сотовый телефон. У них не было принято названивать друг-дружке, когда происходили такие вылазки, но приплыли то они сюда часов этак в пять утра, и команда уже должна была вернуться. Сара нервничала, переживала.
Набрала номер Джима, он, как самый молодой, в наименьшей степени ненавидел гаджеты, пошли гудки, долгие, нудные, потом отбой, тишина, сброс вызова. Набрала Сема. Тот всегда был обязательный, хоть и вредный, мог отчитать, за то что звонит не вовремя, но… но всегда брал телефон, всегда… но не сейчас.
Набрала уже Хью, уселась на табурет, что прямо у трапа, и слушала гудки, повторяя себе под нос:
— Возьми трубку, ну пожалуйста, возьми трубку…
— Не берут, — она взвизгнула, подпрыгнула, обернулась. Сзади, на ступеньках трапа, стоял больной. По всему было видно, что путь сюда для него был не простым, он тяжело дышал, но на лице его иссохшем, симпатичном, была все та же улыбка, как и вчера.
— Да, ушли, сказали что скоро будут, а вот…
— Тебя как зовут?
— Сара.
— Я Дима. Сара, судя по бухточке, судя по вашему кораблю, вы занимаетесь не совсем законными делами?
— Дима, мы тебя спасли и…
— Я понимаю. Нет-нет-нет. Я не хочу сказать ничего плохого. Я вам премного благодарен, — и он приложив руку к груди поклонился, — но просто… на таких вот делах – бывают обстоятельства, поэтому я думаю не стоит уж слишком беспокоиться.
— Бывают… Но… Это все, как-то… По радио вон говорили, а тут у них в Китае такие карантины, если попадутся…
— Карантины? – Дима встрепенулся как-то уж очень резко, прямо вскинулся, — Что случилось? Что?
— Ну я точно не знаю. Мы особо не слушали. Говорили, что началась какая-то эпидемия, ну как с ковидом было, помнишь, и там опять…
— Когда началось?
— Да я что, помню… ну… — она закусила губу, — по моему недели две назад, ну… может три, — порывисто пожала плечами, — я не помню точно.
— Две, три недели… — сказал он задумчиво, дыхание его стало тяжелым, взгляд посуровел, — на связь ни с кем не выходили?
— Ты сам сказал, какими мы делами занимаемся. Лишний раз не…
— Понятно-понятно, — насупился, — у вас на судне респираторы есть? Противогазы? Что-то фильтрующее?
— Да, конечно.
— Ладно, Сара, показывай где, и я пойду на берег, что-то у меня предчувствие нехорошее.
— А я? – она испуганно вскинула брови, — одна тут?
— Пойдем вместе. Еще бы топор… оружие… есть?
— Есть, — она часто закивала, — топор есть. Оружия – нет.
— Тоже неплохо.
Деревня была пустая. Старые, уютные домики залитые желтым солнечным светом, протоптанные тропинки в траве, ниспадающие каскады рисовых полей за деревней, а там – дальше, сизые горы – красота, вот только – пусто.
Они с Сарой шли по натоптанной каменистой дорожке, оба громко дышали через респираторы, Дима нес в руке красный пожарный топор, прихваченный с пожарного же щита. Он еще был очень слаб, поэтому шли они неспешно, медленно, частенько останавливаясь, чтобы он мог отдохнуть.
— Почему никого нет? – тихо спросила Сара, обычный респиратор почти не глушил звуки, поэтому голос звучал чисто, не приглушенно.
— Посмотрим, — Дима громко выдохнул, перехватил топор покрепче, — посмотрим почему.
Они подошли к ближайшему деревянному домику, давнему, почерневшему от времени, Дима глянул по сторонам, шмыгнул носом, сказал тихо:
— Сара, подожди здесь, я быстро.
— Но я…
— Сара! Если что, кричи… только не очень громко.
— Хорошо, — кивнула, всхлипнула.
Дима вошел в дом, двигался осторожно, боясь того, что мог увидеть. В голове стучала только одна мысль: лишь бы не плесень, лишь бы не плесень. Он сдвинул в сторону сёдзи, глянул в проем, и тут же отступил назад. Там, в углу комнаты, сидело нечто черное, чуть разлохмаченное, сгорбленное. Оно не оно… пока не понятно. Но все равно, это черная лохматость – она пугала, он прекрасно помнил то, что видел там, на подводной станции, на подлодке – воспоминания были живы, ничуть не притупились за время его беспамятства. Для него это было не как вчера, для него это и было именно вчера.
Вдохнул глубоко, выдохнул, снова заглянул в комнату и отпрянул. Тварь уже, оказывается, соскочила, уже была у самого проема сёдзи, прямо перед его носом. И он не ошибся – это было именно то, что он и думал. Тело, облепленное черной плесенью, иссохшееся, споровое. Тварь рванула вслед за ним, прямо через такую хлипкую перегородку сёдзи, треснули тонкие ее рейки, разорвалась белая рисовая бумага, и Дима, отступая, пятясь, наотмашь рубанул топором по этой страхолюдине. Удар! Но нет… Топор чвакнул, тварь не остановилась, новый замах, зашипели споровые мешки, обдав его землисто серым облачком, и снова удар топора – клювом уже, не лезвием – клевец глубоко ушел в тело твари, та, вздрогнув, замерла. Дима выпустил топор из рук, отступил на шаг, и тварь ухнулась на колени, завалилась вперед, упала на пол.
Дима осторожно шагнул к телу, выдернул топор, и ногой перевернул убитого лицом вверх. Какое там лицо… Лица не было. Все тело поросло черными паклями, высохло, грибковые наросты торчали над этим жутким мехом из плесени, поблескивали своей сыростью, и, будто бы даже слега пульсировали. Топором он надавил на один из наростов и тут же из него пыхнуло еще одним споровым облачком.
— Ясно… Рей… Вот же сволочь…
Развернулся, зло, быстро вышел из дома. Сара, усевшаяся на перевернутую корзину у дома, соскочила, уставилась на него широко открытыми глазами.
— Что там?
— Ничего хорошего. Сара, — подошел к ней, посмотрел пристально в глаза, — Не снимай респиратор. Что бы не случилось, не снимай! Даже когда вокруг все нормально – не снимай. Это очень важно! Поняла? Отвечай, поняла?!
— Да-да, я поняла. Что там?
— Это… это… Ты не поверишь, это надо увидеть. Все вокруг – заражено. Это грибок. Смертельный. Заразишься – все, смерть. Я такое уже видел. Там… потом расскажу. Главное – не снимай респиратор. Пошли.
— Куда?
— В город. Найдем машину и…
— А наши. Хью и…
— Сара, они уже мертвы. Всё. Я не шучу.
На малой площадке, перед выездом из деревни вдали виднелась машина. Дима зашагал туда скорым шагом, держа топор обеими руками, хоть и знал, хоть и думалось ему, что еще только заболевшие люди по домам разошлись, чтобы отлежаться, но все одно – страшно было. Дошел до машины, старенького, с ржавыми пятнами рыдвана, глянул вперед, крикнул назад, через плечо:
— Стой там. Жди.
— Что там? – подала голос Сара.
— Жди там.
Но Сара не стала ждать, побежала вперед, Дима только головой помотал. Подбежала, взглянула вперед, отступила на шаг, вскинув руки к лицу, и заревела. И было от чего. Там, впереди, за машинами, у самого большого, самого богатого дома в этой деревушке, с первым этажом, выложенным из камня, на земле валялось огромное нечто. Спутанное, переплетенное, охваченное черными жгутами плесени, щупалец корней – вязанка из многих тел, уже уничтоженных страшным грибком и новых, еще живых. Надо полагать как раз – команда «Ники». Европейцы, молодые и старые, один так и не выпустивший трубку из зубов – они были оплетены этими щупальцами корнями, еще дышали, а корни, прижимающиеся к их телам, мерно пульсировали, будто неведомые сосуды, артерии, втягивающие из их тел живительные соки.
— Это… — сквозь всхлипы начала Сара.
— Знаю. Это и есть твои, — она порывисто двинулась вперед, он обхватил ее рукой, не пустил, — мы ничего не сделаем. Ничего. Уже всё. Поздно. Поехали.
Пока он выбивал стекло в машине, пока маялся с проводкой, чтобы завести ржавый рыдван, Сара рыдала, утирая грязными руками лицо. Вот и взревел двигатель, задребезжал проржавевший глушитель, Дима вынырнул из машины, крикнул:
— Поехали!
Машина катила по дороге. В города они уже больше не заезжали, хватило одного пригорода, через который они проехали в первый раз. Дымы не прогоревших пожарищ над домами, развал, пустота, мертвые тела на дороге, черные лохматые инфицированные твари, что вскидывались всем телом, когда мимо них проезжал их старенький рыдван. Объезжали заторы на дорогах сплошь из перемятых в труху машин, мертвые пробки, где надо было красться, а в это время страшными ломанными движениями к ним приближались черные лохматые твари. Страшно было смотреть по сторонам, Дима дергал ручку скоростей, порывисто сдавал назад, гнал по тротуарам, пытаясь лавировать меж зараженными, но не всегда удавалось – садил на капот, глухой удар, разбежавшиеся трещины на лобовом стекле. И так несколько раз.
Сара поглядывала по сторонам, задирала голову, обозревая высокие этажи, она все надеялась увидеть полотнища, где будет написано, о том, куда податься выжившим, но нет – тщетно, никаких указателей, никакой информации.
Кое-как прорвались они через этот мертвый ад города, вырвались на простор уездной дороги, и покатили дальше по широкой асфальтовой полосе. И тут, конечно же, тоже были заторы, и тут были черные лохматые твари — встречались, но в целом было много проще объезжать их по широким просторам вокруг.
— Смотри, — Сара тряхнула его за плечо, — там.
Дима послушно повернул голову, и увидел вдали, на горном кряже, белое полотнище, с какими-то иероглифами.
— Ты понимаешь, что там написано? – спросил он.
— Нет конечно.
Он повернул руль, и они скатились с асфальта на пыльную грунтовку. Тут же затрещало мелкое крошево об днище их проржавевшего рыдвана, зашумело. Катили неторопливо, медленно, чем дальше, тем медленнее. Было немного страшно от того, что их там – под этим полотнищем могло ждать. Всего лишь второй день в пути, всего лишь вторые сутки в этом мире, а уже – уже появилась привычка бояться всего, ожидать подвоха за каждым поворотом.
Подъехали к поросшей мелким кустарником скале, у которой уже было припарковано этак с десятка два машин, как легковых, гражданских, так и военных грузовичков. Прямо от них, вверх, меж камней, меж этих скудных зарослей, взбегала извилистая тропка, что терялась там – в выси, меж валунов и камней.
— Ну что, дальше только пешком. Пойдем? – Дима открыл скрипучую дверь со своей стороны.
— Пойдем, — со вздохом, согласилась Сара.
Выбрались, пошли вверх по извилистой тропе. Кое где приходилось взбираться на пузе, прижавшись телом к камням, но они шли, шли и ждали окрика, или чего-то страшного, ужасного, хоть и верилось в то, что тварям одолеть такой подъем было бы не очень просто. Но это только если твари поднимались, а если заражение случилось уже там – в высях, прямо под этим белым полотнищем.
И вот площадка, перед ними лишь ровная, взметающаяся ввысь стена скалы, и никакого пути наверх.
— Наверное свернули не туда, — предположила Сара. После восхождения она была какая-то выцветшая, серая, покрытая пылью, грязью, только глаза ее карие поблескивали все так же ярко.
— Где не туда? Больше некуда было, — он приложил ладонь козырьком ко лбу, взглянул наверх, туда, где солнце мешало видеть вершину – слепило.
— Эй! – закричал он громко, — Там есть кто?
Тишина, только эхо отозвалось.
— Ладно, посидим, потом пойдем вниз, — он бухнулся задницей прямо на землю, посмотрел вниз, на расстилающуюся перед ними равнину, — смотри. Там озеро вроде блестит. Доедем, помоемся, поедим хоть.
— А это не опасно? – Сара не снимала респиратор ни разу за это время, как собственно и Дима, и не ели они за это время ничего, не пили, рот уже высох от жажды.
— А с голоду помирать, что ли… от жажды… — сглотнул, язык шершаво покорябал нёбо, — Теперь всё опасно. Но жить как-то надо.
Она тоже села рядом, сложила руки на колени, и так же уставилась вдаль. Отсюда мир был обычный, привычный, но это только отсюда. Да и вообще – смерть была на них самих, в той пыли, что их облепила. Где прицепилась смертельная спора – не знаешь, не заметишь, но только снимешь респиратор и… об этом лучше даже и не думать.
Что-то зашуршало позади, негромко, мягко, шмякнулось о камень скалы. Дима резко обернулся, и увидел веревочную лестницу. Глянул вверх, но солнце как раз поднялось над самой скалой – ничего не разглядеть, сколько не прикрывайся от палящего света.
— Пошли, — поднялся, шагнул к лестнице.
— А там…
— А у нас есть выбор? – он ухватился за перекладины, полез.
108
