Пригашен свет, пусты бокалы, и тихой музыки напев, вальсируют, кружатся пары, стихает праздник отшумев.
Рядом присел Чейз, подтянулась и Джесс, в ее руке наполненный красным вином пластиковый бокал вина.
— Покурить бы, — начал Чейз, на станции на курение было наложено вето, как и на всяком подводном судне, — Веришь, пока в карантине расслаблялся, об одном мечтал – затянуться.
— Так ты ж не куришь, вроде…
— Курил, бросил. А тут пробило, прямо до кишок, — усмехнулся, — сам от себя не ожидал. От страха наверное.
— Наверное. А у тебя как? – толкнул плечом Джесс, а та, вдруг, привалилась к нему, положила свою блондинистую головку ему на плечо и сказала чуть пьяненько:
— А я тоже курить хотела и выпить еще. А больше всего – с бокальчиком и в темноте в ванной полежать, отмокнуть. Глаза закрывала, и видела… — вздохнула, — а потом засыпала, и с криками просыпалась. Мне всё эти – мертвецы виделись. Жуть как вспомню.
— Ты их вблизи видела?
— Знаешь, мне и издали хватило. Спасибо, на всю жизнь хватит. Ну не на жизнь, так на годик точно.
— Тебя проинструктировали?
— А, ну то, что молчать, в репортаж не включать, бла-бла-бла там всякое, — зевнула, чуть потянулась спиной, — Дим, я ж свободная пресса. Проплатят, помолчу в тряпочку. Дело обычное, не в первый раз. Только репортаж бы вышел – считай Пулировцевская в кармане! — вздохнула, — И записи… Ваши то мне записи не отдадут?
— Не отдадут, — усмехнулся, — пока гриф «секретно» не снимут. А это… Нескоро это будет, — он, то ли осмелев от хмеля, то ли просто набравшись храбрости, закинул ей руку на плечо, прислонился щекой к ее голове, — да и к лучшему. Я бы не хотел, чтобы исследования те, оттуда, продолжили. А их продолжат, ты в этом не сомневайся, Джесс. За такую гадость ваш госдеп душу продаст, да еще и в долги залезут.
— Ну, знаешь, ваш этот, тоже такую наработку просто так не отпустил бы. У вас еще есть КГБ?
— Нет, теперь ФСБ. Тоже ребята ушлые.
— Вот, они бы за такую находку ухватились.
— Это да… это конечно…
— Да и вообще, — она вдруг резко сорвалась с его плеча, ухватила бутылку, налила в бокал, залпом выпила, — Я скажу.
Встала, прошла на центр кают-компании, встала там в ожидании. Стихла музыка, остановились танцующие, кто-то, стоящий у входа щелкнул выключателем, включив обычный свет.
— Я хотела бы вам сказать… — ее голос немного дрожал, хоть и репортер, хоть и привычная к выступлениям, к работе на камеру, но сейчас она почему-то не тараторила, а говорила даже чуть испуганно, — Я хочу сказать вам всем большое спасибо за то, что вы так лояльно отнесли к нашей… к моей глупости. Да, к моей. Это было нужно мне, и вы это все прекрасно понимаете. Но… — она бросила скорый взгляд сначала на Андрея Викторовича, а потом на Дмитрия, выпрямилась, вскинула голову, и голос ее зазвенел зло, — но я против вашей трусости! Вы все поджали хвосты, замолчали, не желаете, чтобы ушла информация, чтобы… А ведь это жизни! Жизни людей, там, на лодке, там погибшие от… от….
Она согнулась, ухватившись за живот, все в зале молчали, ждали, и только Андрей Викторович шагнул вперед, будто желая помочь согнувшейся почему-то Джессике и… Она разразилась кашлем. Диким, неостановимым, и Дмитрий увидел… Увидел то, что остальные не могли бы увидеть – черная, чуть землистого отсвета пыль, что едва заметным туманом поплыла по воздуху. Как там, как на подводной лодке. И он закричал:
— Всем вон! Заражение! – выскочил из-за стола, бегом, вдоль по стеночке, задержав дыхание, помчался прочь, но остальные… Какая-то из лаборанток вдруг, почему-то, завизжала остро и пронзительно, Андрей Викторович, выдернув из кармана платок, приложив его к лицу, бросился к Джессике, и вообще – сумятица, суматоха. Единственно что – это Рей, промчался, с такой неподходящей для его внешностью стремительностью, мимо Джессики на выход следом за Дмитрием, выскочил в коридор. Дмитрий же уже бежал к ближайшей лаборатории, влетел в двери, распахнул шкаф с средствами индивидуальной защиты, выхватил оттуда дыхательную маску, на голову натянул, подхватил за ремешки еще штук пять и понесся обратно – раздавать. А там уже творилось светопреставление: народ валом несся по коридору, он врезался в эту толпу, его едва не смели с пути, и в кают-компании тоже творился дурдом. В уголках сидели плачущие, перепуганные девушки и тетеньки – научные сотрудники, Чейз с Андреем Викторовичем суетились у замотанной в скатерть Джессики, битое стекло под ногами, снедь разбросанная – идиотизм, дурдом на выезде.
Дмитрий подлетел к Андрею Викторовичу, к Чейзу, протянул маски.
— Зря, я, наверное уже. Девушкам раздайте, — в голосе начальника станции не было ни тени эмоций, просто давал указания, распоряжения. И Дмитрий отправился раздавать маски сидящим по углам, в отдалении, сотрудницам.
— Что имеем, — Андрей Викторович закашлялся сдавленно, прикрыл рот ладонью, но все одно – видно было темные споры, взвившиеся в воздух, — у Джессики развитие паразита было замедленно в виду анабиозного состояния спор. Долгий период не было возможности у них для распространения. В первый раз с таким встречаюсь, даже не слышал о таком раньше, но факт остается фактом. Вы то себя, Дмитрий, как ощущаете?
Они были в его кабинете, только вчера они все так радовались окончанию карантина, радовались, что не зацепило их смертельной заразой, а вот сегодня…
— Нормально, — голос Дмитрия был приглушенным из за маски, он как ее тогда одел, так и не снимал нигде.
— Это хорошо, — он уселся в свое кресло, — кроме вас еще кто-то в норме? Вы сделали обход, как я просил?
— Да. Сделал, — Дмитрий говорил жестко, даже зло, — заражены даже те, кто не присутствовал на банкете. Обслуживающий персонал в том числе. Наверное заражение произошло через систему вентиляции. Ничего не могу сказать про Рея, он закрылся в своей лаборатории, разговаривал со мною через стекло. На вид – здоров, доподлинно – не знаю о его состоянии. Все плохо.
— Как Джессика? Она жива?
— Я к ней еще не заходил.
— Это вы зря, загляните, хоть будем знать, что нас ждет.
— А может…
— Никаких может. Мы сейчас не в том состоянии, чтобы производить какие-то научные изыскания, Дима, мне даже говорить тяжело, в голове путаница, каша. А думать… я рефлексирую то с трудом, — вздохнул, — знаете что, Дима, я бы на вашем месте сейчас же отправился в эвакуационный отсек, произвел бы полную санобработку. Вы знаете как это делать? – Дмитрий кивнул, — Вот, полную санобработку, уселся бы в капсулу да и вон отсюда. Хотя нет, не слушайте меня. Очень хорошо, если бы вы проследили течение развития грибка. Когда и что происходит. Как оно происходит – стадии. Это очень помогло бы. Да, записи… То что мы успели посмотреть и образцы сегментированные. Одиннадцатый и шестнадцатый лабораторные отсеки – информация там. Записи журналов дублировались на флешках. Каких… нет – не вспомню, голова болит, все возьмите – это пригодится. Там хорошо поработали , но неделя же только была, одна неделя, это не срок. Да и вообще в жизни ничего не успелось толком, у меня же внук родился. Да-да, Дима, я когда получил назначение старшего, узнал в тот же день, что внук родился. Ванечка. Я и подумал тогда – все одно к одному, и назначение, и вот – внук. К счастью оно. А как повернулось. Повернулось вот… повороты на физкультуре делали, это я еще тогда совсем был маленький, четвертый класс… — он уже бредил, свесилась голова на грудь, глаза полуприкрыты, только вот речь – он все говорил, говорил, говорил. Слова уже были совсем бессвязные, тихие, и от этого было особенно страшно.
Дмитрий подошел к столу, за которым задремал Андрей Викторович, выдвинул ящик, достал оттуда нагрудную камеру, повесил на клипсу-зажим на свой комбез. Нажал на кнопку запуска. Съемка началась.
— Время инфицирования около четырнадцати часов назад, — заговорил он вслух, — на данный момент у инфицированных наблюдается спутанность сознания, при кашле с мокротой выделяются споры. Андрей Викторович попросил, чтобы я вел съемки течения болезни… простите, развития грибка. Или плесени. То, что я видел там, на подлодке было больше похоже на плесень, — вздохнул, — у меня вызывает опасение то, что там, на подлодке, на телах я обнаружил следы пулевых отверстий. Не знаю. Может у них так было заведено, для скорейшего избавления от инфицированных, чтобы не помещать их в карантин, или же… я не знаю причин именно физического их устранения. Не знаю. Причиной заражения считаю… считает Андрей Викторович, длительное анабиозное состояние спор, попавших в организм Джессики, невозможность их выявить в спящем состоянии, — усмехнулся, — Она наш нулевой пациента. Нд… Немного напрягает сам факт ее заражения. Мы все были в масках, заразилась только она. Не знаю… Немного страшно. Вдруг моя тоже не удержит. Да – это не вирус, крупное зерно, полагаюсь на фильтры. Страшно.
Он снова вздохнул, и, как ему и говорил Андрей Викторович, отправился в зону карантина, к Джессике. Коридоры станции были пусты, давила тишина, было чувство, будто он остался один, один на всей станции, во всех этих коридорах, во всех этих отсеках – один. Так, возможно, скоро и станет…
Коридоры, повороты, белый свет с потолка, тишина. Вот и дверь, Дмитрий все так же смотрел вперед, и даже не взглянул в квадратное оконце в двери, рука его легла на ручку. Еще чуть, и он бы опустил ее вниз, распахнул дверь, и только после бы посмотрел туда, но нет – повезло, повернул голову, и встретился взглядом со слепыми бельмами на бледном лице репортерши. Именно так, именно бледно белое с темными прожилками вен лицо, так как обычно изображают живых мертвецов в малобюджетных фильмах про зомби. Слепые, белесые буркала глаз, что уставились на него не моргая, мертвенно, синие губы, нижняя отвисла, протянулась капля слюны. Но самое жуткое было не в этом. На щеке Джессики то ли язвы, то ли нарост. Черный, мерзкий, сочащийся каким-то темным соком.
Дмитрий замер у двери, у оконца. Он думал, все так же, в аналогии с фильмами о зомби, что она сейчас рванется, начнет долбить руками по стеклу, скалить пасть, но нет. Джессика стояла недвижно, только капля вязкой слюны с нижней губы оттягивалась все дальше и дальше. И вот она сорвалась, и все – нет больше движения.
— Ладно, — сказал он сам себе, — попробуем не торопясь.
Положил руку на дверную ручку, надавил, вниз. И там, в отсеке, точно так же сейчас ручка пошла вниз, и Джесс, тварь эта, должна как-то отреагировать, или же, если она в сознании, в норме, не предпринять действий. Джесс не двигалась, и поэтому он все же надавил на ручку до щелчка язычка замка, и медленно-медленно, потянул дверь на себя. Если рванет, бросится на него, он успеет навалиться плечом на дверь, защелкнуть замок.
Открыл дверь, Джесс не двигалась.
— Джесс, ты как? – спросил он, но она молчала, — Ты можешь говорить? Двигаться? – никакой реакции.
Он протянул руку вперед, легонько толкнул ее плечо, она чуть качнулась и снова встала, как и раньше. Как-то еще управляется с собой, может еще поддерживать равновесие, но прочее – это уже вне ее сил. Значит все, скоро будет уже финал.
— Это Джессика. Наш нулевой пациент, — заговорил он для записи, что вела его нагрудная камера, — Время начала развития спор у нее большее. Насколько – не могу предположить. По сути – это следующая фаза заболевания. Похоже она перешла в полурастительное состояние. Отзывов на вербальные раздражители нет, — помахал у нее перед глазами, снял камеру, включил фонарик, поднес к ее глазам, Джесс даже не попыталась закрыть веки, — на свет тоже не реагирует. На кожном покрове появилось… — приблизил свет фонарика ко лбу, рассмотрел. Больше всего это напоминало какие-то гнойники, только не красные, а уже загнившие, темно бурового, скорее даже черного цвета. Достал из кармана карандаш, упер его в гнойник, надавил слегка, тот вдавливался легко, но гнойник не лопался. Давил сильнее – никакой реакции, — На кожном покрове появились гнойники. Пока назову это так. Плотные, не лопаются. Не знаю, что еще осмотреть. Я не врач.
Он тихо прикрыл дверь перед носом недвижной Джессики, щелкнул замок.
— Вернусь, чтобы увидеть развитие болезни позднее. Я не знаю как описать ее состояние. Сейчас иду в лабораторию за результатами первичных исследований.
Проходя лаборатории, в которой заперся Рей, постучал в стекло. Никакой реакции. Попытался надавить на ручку – нет, заперто как и раньше.
— Эй, Рей! Ты там? Живой? Мне нужно знать.
— Уходи! Убирайся! – раздался злой, противный голос изнутри.
— Ты там не кашляешь? Здоровье как? Это… Эта хрень по вентиляции…
— Если бы ты был чуточку умнее, и информированнее, знал бы, что моя, — «моя» прозвучало с особым нажимом, — лаборатория с внутренним циклом очистки! Убирайся!
— Хорошо. Я еще зайду.
По дороге Дмитрий заглядывал в отсеки, где находились прочие инфицированные и кругом и всюду он видел одну и ту же картину. Вялые, сонные, бормочущие. Губы испачканные мокротой с темными пятнышками спор. Жуткая картина. Еще живые, еще помнящие себя, а скоро – скоро они будут, как Джесс. Слепые, недвижные. А в итоге – станут такими же, как и те, там, на подлодке этой проклятой.
— С момента заражения, — он посмотрел на часы, — порядка двадцати шести часов. Условно сутки. Направляюсь на третий обход зараженных.
Он подошел к двери своей каюты, своего отсека, провернул ключ в замке. Хоть все и были больше похожи на мертвецов, но ему все равно было страшно. Когда он делал второй обход, при очередном взгляде на Джессику, ему стало страшно. Нагноений на коже стало много больше, сама она, кожа ее, потемнела, на вид казалась высохшей, щеки впали, кожа облепила череп.
Что же будет при этом обходе…
Дмитрий подошел к ближайшему отсеку, где лежали инфицированные – Мария и ее муж Джеймс, глянул в оконце и замер. Оба они, супружеская чета, стояли у самой двери. Как и Джессика при первом осмотре: белые буркала глаз, мертвенная белизна лица, гнойники на коже.
— Интересно, почему они встают? И… — вопросов было много. Что заставляет их вставать, что заставляет вообще двигаться, и почему они идут к первому препятствию на их пути, к дверям. Что это? Кратковременное прозрение, попытка найти помощь? Или? Неизвестно…
— Так, — заговорил для камеры, — исходя из состояния заразившихся, могу сказать, что, предположительно, споры в организме Джессики стали действовать на сутки ранее, чем у остальных. Хотя точно – не могу ничего сказать, — усмехнулся, — да и не мое это дело. Это вы там, — он повысил голос, — высоколобые ученые разбираться будете, это вы там, — он уже кричал, — будете строить свои эти, гипотезы эти, думать будете, предполагать!
Понял что орет, что сорвался на истерику, почувствовал горячие слезы на щеках, замолчал. Сделал несколько глубоких вдохов выдохов.
— Извините. Сорвался. Продолжу обход.
Проходя мимо двери Рея уже привычно постучал, перекинулся с ним парой ругательств, отправился дальше, к Джессике. Уставился в окно ее двери непонимающе. За окном была темнота. Мрак.
Снял камеру с груди, включил на ней фонарь, поднес к самому стеклу. Свет фонарика на камере был слабоват, разглядеть там, во тьме что-то было сложно, но все же он видел в метрах пяти от двери сгорбленный силуэт Джессики, тень от нее за спиной легла на стену, волосы патлами висели, лица не видно.
— Она… Она отошла от двери. Снова активность, — надавил на ручку, двери, при этом продолжая наблюдая за Джессикой. Не двигалась. Открыл дверь, хотел уже было сделать шаг вперед, но Джессика резко, ломанным каким-то движением вскинула голову и он увидел, что из наростов, гнойников на ее лице проросли лохмотья плесени. Отпрянул, а она, как непонимающая собака, повернула голову на бок, и такими же ломанными, не человеческими движениями, сделала шаг вперед. Еще один. Он захлопнул дверь. Щелкнул замок.
— Нулевой пациент стал проявлять активность. Опасную или нет… не знаю, — он тяжело дышал, сердце в груди заходилось, бухало, от заполошного дыхания стекло маски запотело. Захотелось снять ее к чертям, протереть изнутри, но… глупо. Очень глупая мысль.
Присел, привалившись спиной к двери, отдышался, дождался когда сойдет на нет белесая муть с запотевшей маски, снова встал, уставился в окно. Прямо напротив него, как и раньше, стояла Джессика. Стояла и пялилась на него. Глаза ее стали из белесых буркал полностью черными, ни белков, ни зрачков – сплошная чернота. И она уже совсем не была похожа на себя. Иссохшая, почерневшая, растрескавшаяся кожа, из которой сочится белесая сукровица, и черные лохмотья плесени, свисающие из разросшихся гнойников. Она пялилась на него, вглядывалась и тут из одного пучка плесени вдарила темненькая струйка, Дмитрий отпрянул, но все же увидел, что не жидкость это была – споры. Грибница, или же плесень, или что там за организм такой – атаковало. Пыталось инфицировать.
— Паразит вошел в активную фазу. Эта хрень может управлять человеком. Тварь намеренно пыталась меня заразить.
Он бросился к Рею, стал стучать, замолотил кулаками в стекло, в дверь.
— Рей, они становятся активными! Джессика… Она пыталась меня заразить! Слышишь? Они двигаются. Паразит их берет под контроль. Надо валить отсюда.
— И что? – все таки он соблаговолил появиться в оконце, пред очи Дмитрия, — Мне теперь молиться на тебя?
— Отсюда надо бежать!
— Уйду. У меня есть культура, я веду исследования. Ты мне мешаешь. Проваливай!
— Рей! Ты не понимаешь, потом…
— У меня нобелевка будет. Эвакуационными капсулами я умею пользоваться. Уйди! Проваливай! – его мерзкая рожица скривилась от злобы, — Плебей!
— Я дверь вышибу.
— Попробуй. Идиот! — и он снова пропал, отошел от двери.
Дмитрий проснулся, взглянул на часы.
— Двое суток с момента заражения, — он сел, хотел протереть глаза, пальцы уперлись в стекло маски, — зараженные… предполагаю, что все они уже стали подвижными, как и Джессика, — вздохнул тяжело, — Иду на обход. Главное – увидеть состояние Джессики. Простите, но я надеюсь, что она умерла. Хотелось бы… На всякий случай беру с собой вот, — повернулся к столу, там лежал кусок тяжелой трубы, что он взял вчера в мастерской, и здоровый, больше похожий на дубинку, фонарь, — пожелайте мне удачи.
Сунул фонарь за пояс комбеза, взял в руки трубу, пошел к двери, остановился. За дверью было темно. Свет в коридоре не горел.
— Приплыли… — выдернул фонарь из под ремня, посветил в окно. Стоят. Ждут. Высохшие мертвенные рожи, плесень на них, черные, непроглядные глаза, будто и нет их вовсе, будто там, в глазницах – бездна, черная бездна, как и бездна Челленджера – тьма.
Отошел от двери. Сел на койку, та скрипнула под ним, охватил голову. Всё. Доигрался в ученого, доследился за развитием процесса. Как они вырвались то? Как… Что вообще… Выдохнул долго и протяжно. Его колотило, тело била дрожь.
Послышался звук, резкий, злой – взглянул в сторону двери, ручка чуть трепыхалась. Пытаются открыть. И если бы дверь не была заперта… Разобрались. Твари. Твари! Твари!!!
— Твари!!! – зло заорал он, долбанул трубой об стену, — ТВАРИ!!! Так, всё. Хватит, Дим… Успокойся. Все нормально. Надо бежать… Твою мать! Твою мать!!! – эвакуационные капсулы были в другом крыле станции, туда задолбаешься прорываться, — Твою мать… — еще чуть, и он бы заревел.
— Экзоскафы… — сказал сам себе тихо, а после закричал радостно, — Шлюз близко! Близко! Всё. Уже проще. Не далеко. Два коридора бегом. Они истощены, ты видел как они… Джесс – двигаются. Не опасны, — засмеялся глупо, как идиот, — Зато теперь понятно, почему тех расстреляли. Теперь ясно. И что дает экзоскаф? Что?
Зло стал чесать темечко.
— Вырвусь, дальше? Лодка… Вариант. Это тоже вариант. Подлодка. И информация. Не потерять информацию…
Он сграбастал с тумбочки рюкзак, в котором были все флешки, все запакованные образцы из лабораторий, надел на себя, снова подошел к двери, посветил в окно. Стоят твари, ждут…
— Ну… С богом! – поворот ключа, надавить на ручку, распахнуть дверь, удар тяжелой трубы по ближайшей черноглазой морде твари, выхватить фонарь из-за пояса, светить, бежать вложившись всем телом в плечо, расталкивая в стороны тела! И все это в отчаянной тишине, где он слышал только себя, а твари, что тянулись к нему, извергая из глубин мотков плесени на него черные споры, были безмолвны, нереальны.
Добежал до поворота, свернул – там будет шлюзовая, распахнуть створки, захлопнуть, и он будет у экзоскафов. Будет…
Светит вперед, бежит. Не оглядываться, не оглядываться – бежать! Рычаг, что распахнет створки шлюзовой, дернуть – створки пошли в стороны, свет ударил по глазам. Да, там, у экзоскафов – горел свет. А тут… тьма. Как? Ну как? Как они его выключили, как додумались? Они могут входить в контакт с разумом носителя. Прочь – не о том думаешь.
Не удержался, оглянулся, и замер. Из темноты на свет шагало копошащееся, огромное, как медуза, или оживший стог, состоящий из тонких мелких змей – нечто. А поверх всего этого, жуткого, сплошь живого, безвольно трепыхалась из стороны в сторону белобрысая, неузнаваемая голова. Это… это наверное было Джессикой, когда-то это было ею.
Створки шлюзовой разошлись немного и Дмитрий спиной выпал наружу, тут же соскочил, бросился к рычагу шлюзовой с внутренней стороны, дернул его, створки стали сходиться, отрезая от него то нечто, во что превратилась миленькая, глупенькая Джесс.
И тут только до него дошло, что он натворил, вскрылись кингстоны, полилась вода в шлюзовую, потоком полилась, свирепо.
— Твою мать, — оглянулся, вон они. Экзоскафы стоят с закрытыми капсулами. Да – любой можно открыть, но это время – время которого с каждой секундой все меньше, уровень воды быстро повышался, а потом еще время на то чтобы закрыть его, чтобы загерметизироваться. А тот, что тандемный, открыт, как раз открыта капсула, в которой сидела Джесс. Условно пассажирская. Ничего страшного, там тоже есть пульт, можно переключить управление и на нее – на пассажирскую.
Бегом, взметая брызги воды, что уже до колена поднялась, добежал до экзоскафа, вспрыгнул, взлетел в капсулу, даже не выдвигая мостков для подъема, бухнулся в наклонное кресло, что то тихо звякнуло об пол капсулы, упало – пофиг, потом. Кнопку включения, потянуть рычаг съема с блокировки, тумблер закрытия, поползло сиденье с дном капсулы вверх, а внизу, уже под самыми ногами, уже подбираясь к капсуле ярилась набирающаяся в шлюзовую вода. Уже вот заливает чуток, уже под подошвами хлюпает. Все – закрылась капсула! Теперь провернуть штурвал затяжки, рычаг блокировки – герметизация!
Вовремя!
Стали расходиться в стороны створки выходного шлюза, сейчас долбанет давлением. Дмитрий привычно включил прожекторы на экзоскафе, вспыхнул яркий свет, устремился во тьму бездны.
Прямо. Прямо. Прямо. Как хорошо, что тогда они не кружили. Вот и флажки обследованной территории. Уже недалеко. Еще пятьдесят метров, и там будет вбитая в грунт лебедка. Зацепить ее за карабин и спуск.
Теперь снова прямо, мимо гейзеров из которых все так же мутно изливается жидкий диоксид углерода, и вот она – причина всех бед и теперь единственный шанс на спасение. Подлодка. Подойти, манипулятор хватается за рычаг утопленный в корпус, рывок, медленно расходятся створки шлюза. Войти, прошагать тяжелыми стопами экзоскафа внутрь, и снова рычаг. Всё. Внутри. Всё. Тут уже все мертвы, тут нечего бояться. А где капсулы – он уже знал, не зря в первый раз они так долго блуждали по этим пустым, темным коридорам усыпанным взвесью из пыли и спор.
Когда насосы затихли, когда в шлюзовой не осталось воды, он разблокировал капсулу, открыл ее, что-то звякнуло об пол там, внизу. Выпало из капсулы. Наверное то, что выпало из обивки кресла, когда он запрыгивал. Соскочил на пол, посветил фонариком – камера. Нагрудная камера Джессики. Так вот куда она ее дела! Спрятала под обивку.
Включил ее, на экранчике, что был на обратной стороне, высветился список записей. Включил последнюю.
Джессики не видно, слышен ее приглушенный маской голос:
— Я нашла интересный люк, вот, — рывок изображения – это она сдернула клипсу камеры с груди, показывает люк. А люк и правда интересный – на нем, как же он этого тогда не заметил, черные, надо полагать кровавые отпечатки рук, — Мне кажется, что все тайны сокрыты именно там. Посмотрим.
Она развернула камеру объективом к себе, вытянула руку, будто селфи делала.
— Я уверена, что все записи, все данные об этой подводной лодке – будут засекречены. Я постараюсь, да твою же мать! Меня наверное не слышно толком, маска эта чертова! – свободной рукой она сдернула с головы маску, встряхнула головой, улыбнулась, — Фу… Как легко дышать! Не представляете! Я уверена, что все данные об этой подводной лодке будут засекречены. Я попытаюсь спрятать эту запись, эту камеру в капсуле. Надеюсь не найдут. Вы должны знать, что здесь, на самом дне Марианской впадины, кто-то вел какие-то странные исследования. Подводная лодка пуста, мы ее нашли случайно. И сейчас вместе взглянем, что там, — она повернулась, показала вблизи отпечатки ладоней на люке, — что там сокрыто.
В кадре появилась ее рука, потянула люк тот заскрипел распахиваясь, открылся. Она заглянула туда, да – все как и тогда, мертвецы, тела, черная плесень. Джессика завизжала, запись оборвалась.
Так вот значит, как оно все случилось… Как она вдохнула эти споры. Дура. Какая же она все таки непроходимая дура!
— Идиотка, — заорал Дмитрий, — Дебилка… Ну почему… почему ты не сказала… Идиотка…
Сунул камеру в карман, побежал по коридорам подлодки. Вот и местный эвакуационный отсек, что поразил его тогда своей скудностью – всего три двухместных капсулы, а тел там, за люком, было много больше десяти. Спастись должны были только избранные.
Влез в капсулу, затянул, захлопнул за собой тяжелый люк, провернул несколько раз штурвал, задраился. Дернул рычаг фиксации люка. Пристегнулся. Протянул руку к рычагу у кресла, крашеному в желто-черную полоску, дернул на себя. Лязг, шипение удара воды, тряхнуло, толчок, и капсула взметнулась ввысь, вознеслась…
— Все закончилось. Все закончилось. Все закончилось, — раз за разом повторял себе Дмитрий и все хотел утереть нечаянные, непрошенные слезы, но руки всякий раз натыкались на плексиглаз маски.
91
